Тур Хейердал - «Кон-Тики»
– Вот куда нам надо попасть! – сказал Торстейн. – Берегись, если течения тебя подведут!
Когда осталось совсем немного до отъезда, мы пошли в паспортный отдел министерства иностранных дел. Первым подошел наш переводчик Бенгт.
– Ваше имя? – спросил кроткий тщедушный чиновник, подозрительно поглядывая поверх очков на бороду Бенгта.
– Бенгт Эммерик Даниельссон, – последовал почтительный ответ.
Служащий вставил в машинку длинную анкету:
– С каким судном вы прибыли в Перу?
– Видите ли, – стал объяснять Бенгт, наклонясь над испуганным человечком, – я прибыл не с судном, я приехал в Перу на пироге.
Онемев от изумления, служащий воззрился на Бенгта и написал в анкете: «пирога».
– С каким теплоходом вы покидаете Перу?
– Простите, – продолжал Бенгт вежливо, – я уезжаю не на теплоходе… я поплыву на плоту.
– Ну знаете! – выкрикнул чиновник сердито, выдергивая бланк из машинки. – Будьте любезны отвечать на мои вопросы серьезно!..
За два дня до старта мы погрузили на плот провиант, воду и все наше снаряжение. Мы запасли продовольствия на четыре месяца – армейские пайки в небольших картонных коробках. Герман придумал облить каждую коробку тонким слоем расплавленного асфальта. Чтобы они не склеились, мы обсыпали их песком, после чего плотно уложили под бамбуковой палубой между девятью поперечинами.
Пятьдесят шесть канистр общей вместимостью 1100 литров мы наполнили кристально чистой водой из высокогорного источника и также привязали между бревнами, где бы их постоянно омывала морская вода. Сверху на палубе укрепили снаряжение и большие плетеные корзины, доверху наполненные фруктами и кокосовыми орехами.
Внутри бамбуковой хижины один угол был отведен Кнюту и Торстейну для радиостанции. Между поперечинами мы поставили восемь деревянных ящиков. Два из них мы заняли научными приборами и киносъемочной аппаратурой, а остальные шесть распределили по одному на члена команды, предупредив, что вместимостью ящика определяется, сколько личного имущества может взять с собой каждый. Уложив несколько рулонов рисовальной бумаги и гитару, Эрик был вынужден сунуть свои носки к Торстейну. Ящик Бенгта принесли четыре военных моряка. Его походное имущество составляли одни книги, зато он ухитрился уложить 73 тома социологических и этнологических исследований. На ящики мы настелили плетеные маты и соломенные матрацы по числу участников; можно было отправляться в путь.
Сначала плот отбуксировали с верфи на простор, чтобы проверить, ровно ли распределен груз. Затем нас доставили к пристани яхт-клуба Кальяо. Здесь накануне отплытия состоялось крещение плота с участием приглашенных лиц и прочих, кто пожелал прийти.
27 апреля на плоту был поднят норвежский флаг; вдоль короткой реи над парусом развевались флаги всех наций, которые помогли нам организовать экспедицию. Набережная кишела людьми, многим захотелось посмотреть, как будут крестить столь необычное судно. Судя по чертам лица и цвету кожи, здесь было немало потомков тех, кто в давние времена ходил вдоль побережья на бальсовых плотах. Пришли и потомки первых испанцев во главе с представителями военно-морского ведомства и правительства, а также послы Соединенных Штатов, Великобритании, Франции, Китая, Аргентины, Кубы, экс-губернатор британских владений в Тихом океане, посланники Швеции, Бельгии и Голландии и наши друзья из норвежского землячества во главе с генеральным консулом Баром. Сновали журналисты, жужжали камерами кинооператоры, не хватало только духового оркестра. Одно было для нас ясно: если плот рассыплется, выйдя из бухты Кальяо, мы скорее погребем каждый на своем бревне в Полинезию, чем возвратимся сюда.
Герд Волд, секретарь экспедиции и ее уполномоченная на суше, должна была крестить плот молоком кокосового ореха – отчасти, чтобы не нарушать колорит каменного века, отчасти же потому, что шампанское, по странному недоразумению, очутилось на дне личного сундучка Торстейна. По-английски и по-испански мы сообщили нашим друзьям, что плот будет назван в честь могущественного предшественника инков, короля-солнца, который полтора тысячелетия тому назад ушел из Перу через океан на запад, чтобы появиться затем в Полинезии. Герд Волд нарекла плот именем «Кон-Тики» и с такой силой стукнула заранее надрезанным кокосовым орехом по переднему бревну, что сок ореха обрызгал всех, кто почтительно окружил наше суденышко.
После этого мы подняли бамбуковую рею и расправили парус, в середине которого наш живописец Эрик намалевал красной краской голову Кон-Тики. Это была точная копия головы бога Солнца, которая высечена на красном камне, стоящем среди развалин города Тиауанако.
– А! Сеньор Даниельссон! – восхищенно воскликнул руководитель строителей, увидев на парусе бородатую физиономию.
Два месяца он величал Бенгта сеньором Кон-Тики, после того как мы показали ему рисунок головы древнего вождя. Теперь до него наконец дошло, что Бенгта зовут Даниельссон…
Перед отъездом команда получила прощальную аудиенцию у президента. Потом мы забрались высоко в горы, чтобы досыта наглядеться на скалы и утесы, прежде чем выходить в безбрежный океан. Пока шла работа, мы жили в пансионате в зеленом пригороде Лимы и каждый день ездили в порт Кальяо на машине военно-воздушного ведомства, которую Герд удалось взять напрокат вместе с персональным водителем. Вот мы и попросили шофера отвезти нас подальше в горы. По иссушенным солнцем склонам, мимо древних оросительных сооружений инков мы поднялись на 4 тысячи метров над верхушкой мачты «Кон-Тики». Здесь мы буквально пожирали глазами камни, утесы и зелень лугов, пытаясь пресытиться величественным зрелищем могучего отрога Анд. Мы внушали себе, что камень и суша нам осточертели, теперь нам не терпится поскорее узнать океан!
Глава 4. Через Тихий океан. I
Драматический старт. – На буксире в море. – Долгожданный ветер. – Поединок с волнами. – Обитатели течения Гумбольдта. – Самолет не находит нас. – Бревна впитывают воду. – Дерево и канаты – кто кого? – Летающие рыбные блюда. – Необычный сосед в постели. – Рыба-змея садится не в свои сани. – Глаз в океане. – Морские призраки. – Встреча с величайшей рыбой в мире. – Погоня за морской черепахой
28 апреля, в день, когда «Кон-Тики» должны были отбуксировать в море, в порту Кальяо царило оживление. Министр Нието распорядился, чтобы буксир военно-морского ведомства «Гуардиан Риос» вывел нас из бухты за пределы области прибрежного судоходства, туда, где некогда индейцы ловили рыбу с плотов. Газеты сообщили об этом большими красными и черными буквами, и с раннего утра к пристани устремился народ.
Конечно, в самую последнюю минуту у каждого из нас нашлись свои неотложные дела, и, когда я пришел на пристань, один только Герман нес вахту на плоту. Я нарочно остановил машину подальше от причала и прошелся пешком вдоль набережной – когда еще смогу вот так погулять! И вот я на палубе нашего плота. Что здесь творилось! Гроздья бананов, корзины с фруктами, мешки – все, что забросили на борт в последнюю минуту, чтобы потом, когда разберемся, расставить по местам и закрепить. Среди всей этой неразберихи в полном отчаянии сидел Герман, держа в руках клетку с зеленым попугаем – последний прощальный подарок какого-то доброжелателя из Лимы.
– Присмотри за попугаем, а я сбегаю в город, выпью кружечку пива, – сказал Герман. – До прихода буксира еще несколько часов.
Только он исчез в толпе на пристани, как зрители приветственно замахали руками: из-за мыса показался идущий на всех парах «Гуардиан Риос». Он бросил якорь за лесом мачт, преграждавших путь к «Кон-Тики», и выслал мощный катер, чтобы тот провел нас между яхтами. Катер был битком набит матросами, офицерами и кинооператорами. Под звуки команды и стрекот съемочных аппаратов к носу плота привязали прочный буксирный трос.
– Ун моменто, – завопил я, прижимая к себе клетку, – еще рано, и мы должны подождать остальных, там лос экспедисионариос!
Я указал в сторону города.
Но меня никто не понял. Офицеры вежливо улыбнулись и проследили за тем, чтобы трос был закреплен образцово. Я отцепил его и, усиленно жестикулируя, бросил за борт. Попугай воспользовался суматохой, просунул клюв наружу и открыл задвижку. Когда я обернулся, он уже бодро шагал по палубе. Я попытался схватить его, но тут он крикнул что-то нехорошее по-испански и взлетел над банановыми гроздьями. Не спуская глаз с матросов, которые опять взялись крепить трос, я ринулся за ним вдогонку. Попугай, крича, укрылся в хижине, где мне удалось загнать его в угол и схватить за ногу, когда он попытался прыгнуть через меня. Выскочив наружу и заточив отбивающегося попугая в клетку, я обнаружил, что матросы убрали все чалки плота и его теперь бросало взад и вперед на длинных валах, которые прорывались в гавань. Я схватил весло, чтобы предотвратить столкновение с пристанью. Раздался глухой треск, но тут на катере заработал мотор, трос рывком натянулся, и «Кон-Тики» начал свое плавание. Моим единственным спутником был говорящий (только по-испански) попугай, который обиженно глядел на меня из своей клетки. Толпа кричала и махала нам вслед, а чернявые операторы на катере с риском для жизни старались запечатлеть на кинопленку все подробности драматического старта экспедиции.
