Тимур Матиев - Малгобекский бастион. Поворотный момент битвы за Кавказ. Сентябрь–октябрь 1942 г.
Личный состав штурмовых групп был заблаговременно еще вечером 1 сентября размещен в укрытиях в подвалах домов, расположенных вдоль северного берега. Первые подразделения, форсировавшие реку (а за одну переправу противник мог перебросить на южный берег Терека не более роты), должны были не только переплыть реку, но и прорываться через Предмостный к противотанковому рву в полукилометре южнее поселка и, преодолев его, обеспечить надежную переправу для остальных частей дивизии.
В отличие от плацдарма под Ищерской перед началом форсирования у Предмостного вражеское командование отказалось от предварительной артподготовки (хотя артиллерия и минометы были наготове, чтобы обрушить огонь на правый берег сразу после обнаружения советской стороной начала форсирования).
Первыми, как и планировалось, начали переправу части 111-й пехотной дивизии. В 2:10 2 сентября первые надувные лодки отчалили от северного, немецкого, берега и в полной тишине направились к находившемуся на стремнине реки островку, который уже заблаговременно был занят передовым отрядом немецких автоматчиков под командованием лейтенанта Вебера [164, с. 180].
Тем не менее сохранить переправу в тайне немцам не удалось. Едва лодки отплыли на небольшое расстояние от берега, как по ним был открыт пулеметный огонь с южного берега. Переправа была обнаружена. В этой ситуации противнику не имело смысла сохранять молчание артиллерии, и немецкие пушки и минометы заговорили во весь голос. Одновременно на воду были спущены моторные лодки. Теперь главнейшей задачей для немцев было как можно скорее сквозь нарастающий с каждой минутой вал советского огня перебросить на южный берег побольше живой силы для максимального усиления первого, самого важного натиска на советскую оборону.
Между тем отплывшая первой 11-я рота 50-го немецкого полка уже ворвалась в Предмостный. Высокий уровень военной подготовки и опытность немецких солдат и офицеров предопределили исход короткой схватки на улицах поселка. Командование противника с удовлетворением отмечало в вечерней сводке: «Несмотря на все трудности форсирования и упорное сопротивление противника, передовые подразделения 111-й пехотной дивизии переправились всего за 20 минут» [221, f. 122]. Сломив отчаянное сопротивление советских бойцов в прибрежной полосе, в начале четвертого часа утра – меньше чем через полтора часа после начала переправы – немецкие пехотинцы уже находились перед противотанковым рвом в 500 метрах от южной окраины Предмостного. Благополучному форсированию реки передовыми подразделениями противника помогла постановка плотной дымовой завесы [4, л. 6].
Успеху немецкой атаки способствовал и плотный огонь артиллерии 117-го артиллерийского полка, корректировщики и наблюдатели которого шли в первых линиях, благодаря чему немецкие артиллеристы могли весьма эффективно поддерживать наступление своей пехоты даже в столь непростых условиях, тем более ночью, пусть и лунной [164, с. 181].
Между тем форсирование реки силами 370-й пехотной дивизии, начавшееся почти на два часа позже – в 3:50, столкнулось с гораздо более сильным и эффективным сопротивлением. Может сложиться впечатление, что на этом участке советское командование после начала переправы у Предмостного успело привести свои силы в повышенную готовность. Тем более что и допросы пленных, захваченных в предыдущие дни на этом участке, красноречиво свидетельствовали о планах противника. По воспоминаниям комкора И. Рослого, разведчики 9-й гвардейской стрелковой бригады накануне взяли в плен немецкого офицера – командира одного из саперных батальонов 370-й пехотной дивизии. Пленный оберст-лейтенант показал, что вместе с другими офицерами дивизии участвовал в рекогносцировке реки Терек на западной окраине станицы Луковской. Неожиданно на их группу напали советские разведчики, и он оказался в плену. Далее пленный рассказал, что в районе Моздока сосредоточены 370-я пехотная и 3-я танковая дивизии, много переправочных средств, артиллерии и минометов. И хотя командир 370-й пехотной дивизии и не назвал даты начала форсирования Терека, по мнению пленного, этого надо было ожидать со дня на день [71, с. 106].
Однако документы немецкой стороны свидетельствуют о том, что в момент начала переправы советские войска в полосе 370-й дивизии также были ошеломлены. Тем не менее бойцы и командиры 9-й гвардейской стрелковой бригады, которая здесь оборонялась (командир – полковник Иван Власов), быстро оправились от растерянности и начали действовать в обороне упорно и стойко [71, с. 106]. Дневная сводка 370-й пехотной дивизии сообщала: «Вначале застигнутый врасплох переправой противник, придя в себя, оказывает упорное сопротивление. 1-й батальон 668-го пехотного полка переправился лишь к 5:15 и встречает ожесточенное сопротивление на западной и юго-западной окраине Кизляра» [330, f. 115].
В полосе 111-й пехотной дивизии в 4:20 утра главные силы 3-го батальона 50-го гренадерского полка вышли к противотанковому рву южнее Предмостного и кирпичному заводу, за который разгорелись ожесточенные бои.
Советская артиллерия открыла огонь только в половине пятого утра. Ставка, сделанная немцами на скрытность сосредоточения и проведения атаки ночью, в целом оправдалась. Тем не менее в дневнике Гальдера от 31 августа сле дует озабоченная запись: «На фронте 1-й танковой армии сильные бои за переправы через Терек» [58, с. 333].
Советский официоз скупо комментировал события, происходившие ночью 2 сентября на этом ключевом участке фронта. «Красная звезда» отмечала: «На отдельных участках в районе Моздока наши части ведут сдерживающие бои, отражая противника, пытавшегося проникнуть в расположение нашей обороны. Особенно часто бои возникают на водном рубеже, который немцы всячески стремятся преодолеть» [177]. Как видим, из сообщения очень трудно понять, о какой местности, на которой происходит вооруженная борьба, идет речь в тексте. Безусловно, такой подход объяснялся соображениями конспирации и секретности – хотя вряд ли германская агентура не знала, где воюет в настоящий момент ее действующая армия.
Обращает на себя внимание то, что единственный географический пункт, отмеченный во всем сообщении, – это Моздок. Хотя он уже неделю как находился в руках немцев, выбор Моздока как ориентира для определения места боев, начавшихся 1–2 сентября, был вполне понятен в данных конкретных условиях, даже если бы речь не шла о засекречивании новостей с фронта. Моздок все же если и не был известен всей стране, то, во всяком случае, являлся довольно крупным и бывшим на слуху с дореволюционных времен населенным пунктом на Северном Кавказе. Малгобек же, в районе которого разворачивались бои в данный момент, был тогда и вправду малоизвестен. Даже нефтяная промышленность стала развиваться здесь по-настоящему относительно недавно – всего несколько лет, – сделав его известным только небольшому кругу специалистов. По большому счету можно сказать, что относительно широкую известность Малгобеку принесла война.
В данном случае характерно, что в сообщении не упоминается даже название водной преграды, которую пытается форсировать враг, – хотя всякий мало-мальски знакомый с географией человек не мог не догадаться с почти стопроцентной уверенностью, что речь идет о Тереке. Однако магия слова всегда влияет на человека, тем более – советского человека сталинской эпохи, привыкшего воспринимать слова, несущиеся из репродуктора или пропечатанные в передовице «Правды», как откровение свыше. Поэтому пропаганда действовала незатейливо, но предсказуемо и в принципе со знанием психологии «окормляемых» ею граждан: «Раз слово «Терек» не произнесено, значит, может, это и не о нем идет речь».
Делалось это, очевидно, помимо прочего, с целью недопущения паники и упадка боевого духа не столько армии, сколько населения. Причем не только из-за географического расположения тех пунктов, которые пришлось бы обозначать в «открытом» сообщении, заменяемых в сводках на «водную преграду», «один населенный пункт» и т. д. В конце концов, сводки Совинформбюро, которые не могли состоять из «одних населенных пунктов» и «водных преград», уже два месяца пусть и скупо, но упоминали такие названия крупных оставляемых городов, как Ростов-на-Дону, Краснодар, Майкоп. Иными словами, о географии немецкого продвижения население все-таки имело представление. Но в случае, если привыкшая цедить информацию даже в мирное время, сложившаяся как максимально закрытая сталинская информационно-пропагандистская система вдруг стала бы открыто обозначать населенные пункты, вокруг которых идут наиболее ожесточенные бои – то есть сделала бы что-то выходящее за рамки ее привычных шаблонов (тем более когда речь идет об отступлении и поражениях), то такая смена стиля могла бы легко быть воспринята слушателями и читателями как признак чего-то экстраординарного, а в данном контексте им могло быть лишь настолько стремительное ухудшение дел на фронте, что скрывать его не решалась даже сверхзакрытая сталинская система. Так что хотя этот незатейливый камуфляж и не мог ввести в заблуждение умеющих думать граждан о подлинном состоянии дел на фронтах, но он и был призван не столько дезинформировать, сколько успокаивать население своей монотонностью и привычностью, – пусть эта привычность и стала привычностью поражений.
