Сергей Чуркин - Спецслужбы мира за 500 лет
Подготовка и проведение мероприятий, рассчитанных на обеспечение собственной безопасности и концентрацию власти в одних руках, красной нитью проходят через всю жизнь Ивана IV. Поэтому мы считаем высказанную версию вполне вероятной для тех условий, в которых осуществлялось управление российским государством во второй половине XVI в.
Таким образом, в царствование Ивана Грозного были не только заложены основы организации тайных маршрутов эвакуации представителей правящей фамилии, но и проработаны на международном уровне варианты тайных соглашений с дружественными государями. А строительство с помощью иностранных специалистов в «великой тайне» достаточно представительного флота и отправка части казны в надежные хранилища на случай внезапного отъезда лишний раз подчеркивают серьезность намерений правителя Московии и его «великое тщание» о безопасности собственной персоны как олицетворения государства.
На практике, как это часто повторялось в истории, репрессиям подвергались не только виноватые, но и совершенно невиновные. Разделавшись с земской оппозицией, государь переключился на поиск «врагов» среди приказной бюрократии. При дворе заметно набирали силу братья Щелкаловы, которые сыграли не последнюю роль в опале И. М. Висковатого. В 1570 г. Иван Михайлович открыл печальный список руководителей и сотрудников секретных служб России, получивших в качестве награды за верную и безупречную службу «высшую меру». В том же году в опалу попал и дьяк Посольского приказа О. Г. Непея, который, к счастью, не погиб, а «всего лишь» был сослан в Вологду.
Жертвами наветов или подозрений царя стали многие люди, причем не только из боярского сословия. Перепады от царской милости к опале могли быть следствием конкуренции среди групп опричников, принадлежащих к разным оперативным подразделениям. Не избежали репрессий и многие из опричников, в том числе высокопоставленные. Так, А. Д. Басманова в 1570 г. по приказу царя убил собственный сын, Ф. А. Басманов.
Во главе корпуса опричников встал Г. Л. Скуратов-Бельский, а младший Басманов вошел в круг доверенных людей царя. Еще одним приближенным опричником был В. Г. Грязной.
В числе опричников были не только русские подданные, но и иноземцы, в первую очередь выходцы из «немецких земель», например Краузе, Таубе и Г. Штаден.[33]
Опричнина утвердила неограниченную власть царя – самодержавие, но в области военного дела она показала свою полную неэффективность, проявившуюся во время нашествия крымского хана Девлет-Гирея, что привело к ее отмене Иваном Грозным в 1571 г.
В том же царь поручил М. И. Воротынскому и боярину Н. Р. Юрьеву (деду первого царя из династии Романовых) провести съезд служилых людей из пограничных городов и выработать план защиты южных границ.[34] Для регламентации деятельности пограничной охраны 16 февраля 1571 г. был составлен «Боярский приговор о станичной и сторожевой службе», «чтоб воинские люди на государевы окраины войною безвестно не приходили».[35]
Поскольку степняки придерживались стратегии опустошения, а не завоевания, основной задачей русских являлось перекрытие коммуникаций маневренного противника. Система пограничной охраны и обороны опиралась на базовые крепостные укрепления, между которыми возводилась полоса из валов и засек, препятствовавшая перемещению конных орд. Для наблюдения за противником в Дикое поле, за линию укреплений, направлялись посты (заставы и «сторожи») и подвижные наряды (станицы, станы). Служба начиналась с 1 апреля и продолжалась до тех пор, пока не ляжет снег. Посты несли службу в три смены, сначала по шесть недель, затем по четыре, чтобы «сторужи без сторожей не были во весь год ни на один час».[36]
Станичники высылались в дозор на 15 дней и проходили до 200–250 верст. Если станицу «разгоняли» враги или станичники попадали в плен, на их место немедленно высылались другие. Служебные обязанности предписывалось выполнять в конном строю, каждый из станичников должен был иметь «справного» коня. Все крепостные гарнизоны, летучие отряды, заставы и население порубежья составляли единый военно-административный организм, функционировавший в соответствии с условиями пограничной жизни.
Подобная организованность пограничной службы была бы невозможной без подробной регламентации, вобравшей многолетний практический опыт и предписывавшей крайнюю осмотрительность. Расположение застав следовало хранить в тайне, запрещалось делать станы и устраивать остановки в лесах и дважды разводить огонь в одном и том же месте. Эти меры позволяли вводить врага в заблуждение относительно численности и расположения постов охраны и приучали пограничников к бдительности. При обнаружении неприятеля дозорные должны были оповестить об опасности ближайший город или заставу и зайти в тыл противника для определения его численности и тактических намерений. Добытые сведения надлежало доставить по команде и продублировать соседним заставам. За недобросовестное отношение к служебным обязанностям охранники подвергались телесным наказаниям и денежным штрафам. «А которые сторожи, не дождавшись себе отмены с сторожи отъедут <…> быти казненными смертью».[37] Постепенно, от рубежа к рубежу, создавалась глубоко эшелонированная система активной охраны и обороны Московского государства, одной из задач которой являлось заблаговременное выявление угрозы и предупреждение об опасности.
Параллельно шло структурирование системы управления «специальными институтами» государства. В 1571 г. был учрежден Стрелецкий приказ (приказ Надворной пехоты), ведавший стрелецкими полками. Термин «надворной» (по одному из толкований – «придворной») указывал на высокий статус стрелецких полков, которые несли службу при дворе. А несколько позже появились Бронный (в 1573 г.) и Пушкарский (в 1577 г.) приказы.
В 1571 г. Разбойная изба была преобразована в Разбойный приказ, в состав приказа входили боярин или окольничий, дворянин и два дьяка. Приказ заведовал делами о разбоях, грабежах и убийствах, палачами, тюрьмами; ему были подчинены губные старосты; он заботился о поимке убийц, воров и разбойников во всей России, кроме Москвы. Дьяками Разбойного приказа были В. Я. Щелкалов, К. С. Мясоед (Вислово), У. А. Горсткин и Г. М. Станиславов. Тогда же был организован Холопий приказ для рассмотрения судебных дел холопов и ведения розыска беглых.
Но… ревностная и преданная служба государю не избавила от подозрений в измене даже М. И. Воротынского. В 1573 г. на него донес собственный слуга как на «чародея», злоумышлявшего против Ивана IV. Князя схватили, пытали и полуживым отправили в ссылку на Белоозеро; по пути туда он скончался. Остается неизвестным, явилась ли его смерть следствием чрезмерного усердия «пытошных дел мастеров» или верного царева слугу умертвили в пути по тайному приказу.
Обострившийся конфликт с внутренней оппозицией заставляет царя в 1575 г. фактически возродить опричнину. Грозный вновь отрекается от трона, на который сажает татарского хана Симеона Бекбулатовича, а себя объявляет «князем московским» и разделяет страну на земщину и «удел». Пост кравчего получает Борис Федорович Годунов, сменивший казненного Ф. А. Басманова. Руководителями «новой» опричнины становятся и новые фавориты: Б. Я. Бельский и А. Ф. Нагой.
Примерно в то же время в составе российского войска появляется подразделение, состоявшее из иностранцев. Д. Горсей пишет, что он был одним из инициаторов создания подразделения наемников:
«Я отважился устроить так, чтобы царю рассказали о разнице между этими шотландцами, теперешними его пленниками, и шведами, поляками, ливонцами – его врагами. Они [шотландцы] представляли целую нацию странствующих искателей приключений, наемников на военную службу, готовых служить любому государю-христианину за содержание и жалованье, [я говорил, что] если Его Величеству будет угодно назначить им содержание, дать одежду и оружие, они могли бы доказать свою службу, показать свою доблесть в борьбе против его смертных врагов – крымских татар. <…> Вскоре лучшие воины из этих иностранцев были помилованы и отобраны, для каждой национальности был назначен свой начальник, для шотландцев – Джими Лингет (Jeamy Lingett), доблестный воин и благородный человек. Им дали деньги, одежду и назначили ежедневную порцию мяса и питья, дали лошадей, сено и овес, вооружили их мечами, ружьями и пистолями. <…> Двенадцать сотен этих солдат сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами. Крымские татары, не знавшие до того ружей и пистолей, были напуганы до смерти стреляющей конницей, которой они до того не видели, и кричали: „Прочь от этих новых дьяволов, которые пришли со своими метающими паффами“».[38]
