Геннадий Прашкевич - Красный сфинкс
В 1972 году в Москве вышла первая книга Виктора Колупаева – сборник рассказов «Случится же с человеком такое!..» Выход ее никак не повлиял на самоощущение Виктора. «Хорошо прожил тот, кто прожил незаметно», – этому девизу он следовал всю свою жизнь. Даже представляя гостей, умудрялся оставаться в тени. «Это Дмитрий Биленкин, известный писатель… Это Борис Штерн, книги его вы знаете… А я – Виктор Колупаев, местный житель…»
«Качели Отшельника» (1974).
«Мы добились того, чего хотели, – писал в предсмертной записке один из героев повести. – Мы можем управлять временем… Эксперименты, на которые раньше людям нужны были годы, теперь можно проводить в считанные секунды. Я даже не могу себе представить, как далеко шагнет вперед человечество, приручив время, заставив его течь по своему усмотрению…»
«Качели Отшельника» охотно переводились, – в течение нескольких лет повесть вышла в ГДР, в Швеции, в Чехословакии, даже в США. – «Правда, отзывов на свои гениальные труды я не помню, – вспоминал Виктор, – кроме одного: какой-то московский критик в „Литературной газете“ в рубрике „Крохобор“ разнес как только можно „Качели Отшельника“… Но чеки Внешторгбанка (валютой тогда не пользовались) мы получили, и вместе с женой Валентиной поехали в Новосибирск – купить ковер в магазине „Березка“, ужасный тогда дефицит. Две тысячи пятьсот рублей, неплохие деньги. Приехав в Новосибирск, мы никому даже не позвонили – так было неловко за то, чем мы занимаемся. И уже в магазине „Березка“ узнали, что на ковры подняли цены. Все же купили. А потом под станцией Яшкино поезд стоял пять часов, какой-то ремонт. В итоге опоздали на томскую электричку. И всюду был с нами этот чертов ковер. Он меня достал, я на ногах почти не стоял. И вот на станции Тайга Валентина вдруг мне сказала: „Витя, пойди выпей водки в буфете“. Представляешь! „Витя, пойди выпей водки“. Одно из лучших воспоминаний жизни!»
«Фирменный поезд „Фомич“ (1982).
Своеобразным продолжением этого романа стала невеселая, густо насыщенная реалиями повесть «Жилплощадь для фантаста» (1991), в которой ее главный герой – писатель (в нем легко угадывается сам Виктор) – тщетно пытается получить квартиру.
«Со звезд я свалился на Землю. У меня в это время впервые возникла еще смутная догадка, что ничего нельзя придумать. Но окончательно я еще этого не почувствовал. Я стал писать о том, что хорошо знал, о самом простом, обыденном, о том, словом, что каждый видел тысячи раз.
Мои рассказы стали называть фантастическими. Я не возражал, потому что меня не спрашивали. А если бы и спросили, я все равно бы не возразил, хотя уже почти знал, что ничего придумать нельзя.
Рецензенты стали почитывать мои рассказы, но редакторы еще не решались их печатать.
А потом я взял да и написал о том, что произошло в фирменном поезде, который шел из Фомска в Марград.
Так я стал кое-где официально называться писателем. А до этого был просто настройщиком тензометрической аппаратуры. Еще раньше я учился в политехническом, а до этого – в школе. Школа была хорошая. Потом из нее сделали интернат для умственно отсталых детей. Но это ничего, потому что из нашей школы успели выйти доктора и члены-корреспонденты Академии наук…»
Томской журналистке Е. Орловой Виктор однажды признался: «Всегда ужасно хотел научиться виртуозно играть на фортепиано. Классическую музыку я довольно хорошо знал, собирал пластинки любимых композиторов, а в школе еще радио слушал. – (Хорошо поддав, мы с ним, кстати, не раз исполняли дуэтом арии из наших любимых опер – „Аида“, „Фауст“, „Паяцы“, – Г. П.). – В 1963 году купил рояль, тогда лишь третий год был женат и дочь еще была маленькая. В квартире – ничего, кроме какой-то кровати и этажерки, ну стол, кажется, был. И вот я купил в комиссионке старый разбитый беккеровский рояль длиной более двух с половиной метров. Вместо одной ножки подставил березовый чурбан. Сам научился настраивать рояль, причем он был настолько разбит, что на нем играть можно было ну день от силы. Мне из гитарного сделали ключ плоскогубцами, и этим ключом почти каждый день его настраивал. Видимо, у меня был такой возраст, когда учиться не хватало терпения. Но играл, сочиняя что-то свое и получая удовольствие от извлечения самих звуков. Поднимал крышку и перебирал клавиши в порядке, одному мне ведомом. Можно представить, какой грохот стоял. Если дома никого не было, играл на нем часами. Лет шесть у нас был этот рояль. А потом я получил двухкомнатную квартиру. Появилась другая мебель и роялю не хватило места. Пришлось отдать, просто подарить. Купили пианино. И вот звук нового инструмента настолько мне показался неприятен, что я больше к клавишам не прикасался. Какой прекрасный голос был у того разбитого рояля. Какое ощущение полета…»
«Поющий лес» (1984).
«Седьмая модель» (1985).
«Весна света» (1986).
За «Весна света» в 1988 году Виктор Колупаев был удостоен «Аэлиты».
Самой своей вещью он считал повесть «Жизнь как год» (вошедшую в «Весну света»). Двенадцать лаконичных новелл – удивительное ощущение света, грусти и надежды. Даже ирония автора беззащитна, открыта. – «Что там наша классная руководительница говорила? Что-то там о доброте… О чем тут говорить! Надо вот только мир заполнить техникой и все. Пусть техника сама все делает, а человек тогда и станет добрым. Чего ему сердиться, если за него все другие делают? Нажал кнопку – еда появилась. Нажал другую – брюки тебе дают, клеши матросские например. Вот здорово! Нажал кнопку – а тебе в сумку килограмм хлеба или нет… целая булка, тяжелая, черная, с такой вкусной хрустящей корочкой!.. Это здорово – весь мир из кнопок. Да их и нажимать не надо. Можно ведь сделать так, чтобы кнопки нажимала какая-нибудь машина. И всего одна-единственная кнопка! Нажал ее, и всем хорошо. Все даже и не знают, что кто-то за них нажал кнопку. Да только мне это не трудно. Пожалуйста! Живите на здоровье. Летайте в Африку, катайтесь на троллейбусе. Кушайте хлеб. А к праздникам машина выдаст печенье и конфеты-витамины, которые называются – драже…»
«Сначала появился рассказ „Сентябрь“, – писал мне Виктор. – Мысли о других временах года никакой не было. Потом года через четыре написал „Декабрь“, но все еще без всякой задней мысли. Дальнейший порядок уже не помню, но написался, сам собою, еще какой-то месяц, а тогда уж мне ударило в голову: не закруглить ли все это в целый год? Но закруглял долго. Всего от первого до последнего рассказа прошло лет десять-двенадцать. В одном месте пришлось даже схалтурить. Нужен был еще один месяц – июнь, но ничего в голову не приходило. Вернее, рассказ уже был, он назывался „Лагерный сад“ и очень, мне кажется, подходил, но он уже был опубликован под „неподходящим“ названием. Несколько лет я мучился и, в конце концов, совершил подлог: переименовал „Лагерный сад“ в „Июнь“. А ты говоришь…»
«Волевое усилие» (1991).
«Толстяк» над миром» (1992).
Наконец, уже цитировавшееся «Пространство и время для фантаста».
Много лет подряд, оставив инженерную работу, Виктор продумывал собственную концепцию Пространства и Времени. Две с лишним тысячи страниц, огромный научный труд, но концепция исключительно поэтическая. «Я не знаю, – признавался он, – каким образом Вселенная может выйти из сингулярного состояния. Скорее всего эта проблема не просто физическая. Но предположим, что скорость фундаментального воздействия начинает уменьшаться и Вселенная выходит из сингулярного состояния. Это происходит не в шуме и грохоте Большого взрыва, а в тихом Сиянии и Славе…»
В годы перестройки издаваться было негде. Да и силы были уже не те.
«Двадцать лет назад я мог писать без передышки целый месяц, отвлекаясь лишь на прогулку с собакой, но сейчас не могу. Шесть-семь часов такой работы – и я просто падаю перед телевизором, не видя, что там показывают, меня это не интересует. Лишь бы он тарахтел. Но мыслей у меня стало больше. Продолжаю работать над темой Пространства и Времени. Это философская работа. Мне приятно сидеть за столом. Даже не столько писать, сколько читать. Скажем, Платона или Лосева».
«Так и живу, – писал он одному из близких друзей. – Утром пью кофе, иду гулять с собакой. Потом сажусь за компьютер. С десяти до двенадцати (правда, через день) варю щи или рассольник, обедаю, иду гулять с собакой, потом снова – за компьютер, в пять часов – иду гулять с собакой, дальше – за компьютер… С мая по сентябрь основное время занимает огород. Надоел он мне, но зато каждый год – три двадцатилитровых бутыли вина: из малины, смородины и облепихи. А следующим летом хочу попробовать еще и из крыжовника. И пью-то ведь недопустимо мало – по стаканчику в неделю, да и то не каждую, ну и в праздники, конечно…»
«Фантастика для меня, – размышлял Виктор, – это, во-первых, хорошая литература. Я не сторонник того взгляда, что литература должна отражать действительность. Литература и есть действительность, реальность. Она взаимодействует, влияет на жизнь человеческого общества ну, может, не столь прямолинейно и грубо, как само общество на себя. Но фантастика, в отличие от литературы вообще, создает возможную реальность, которая, тем не менее, взаимодействует с действительностью. Отсюда, во-вторых, фантастика – это эксперимент, социальный и психологический. И лучше, конечно, экспериментировать в фантастике, чем так, как произошло в Кампучии…»
