Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3
Виссарионов. — Я уже вам докладывал, что я, отойдя уже 4 года от этого дела, конечно, многое забыл.
Председатель. — Мы вам напомним. Ведь вы знали, что, с одной стороны, Ленин его звал заграницу, с другой — вы его туда посылали? С одной стороны, Ленин печатал отчеты о бывшей там конференции, с другой стороны, Малиновский доносил вам об этой конференции. Вы знали все это?
Виссарионов. — Да, он сообщал.
Председатель. — Вы послали туда не его одного, а нескольких провокаторов. Из тринадцати участников съезда были три провокатора.
Виссарионов. — Из деятельности Малиновского я припоминаю, что он говорил о той розни, которая возникла во фракции с.-д. между большевиками и меньшевиками. Эта рознь, в то время, несомненно, с ведома министра (потому, что все сведения докладывались и товарищу министра) признавалась допустимой и полезной в виду того, что давала возможность правительству того времени бороться…
Председатель. — Раскол фракции с.-д., который имел место в 4-й Государственной Думе, произошел не только с ведома, но и при содействии вашем и Белецкого. Какие директивы вы дали вашему секретному сотруднику Малиновскому в отношении этого раскола?
Виссарионов. — Я подробностей не припомню.
Председатель. — Не надо подробностей, скажите сущность директив?
Виссарионов. — Насколько я помню, это — помимо Малиновского. Распад, как бы, сам собой возник. Ему говорил директор, что, раз это так идет, то полезно, чтобы он так и продолжал.
Председатель. — Это опять общие разговоры. Вы хотите нас поставить на точку зрения осведомления, но вы знаете, что фракция была маленькой кучкой, что Малиновский был лидер партии. Вы знаете, что в расколе партии лидер не может быть пассивным осведомителем. Вы знаете настолько политическую жизнь, чтобы признать несомненным, что лидер партии должен стоять за или против этого. Какие были директивы: раскалывать фракцию или ее держать? Какую позицию занял руководимый вами Малиновский?
Виссарионов. — Ведь не я руководил.
Председатель. — Вместе с Белецким.
Виссарионов. — Главным образом, конечно, директор руководил.
Председатель. — Тут трудно сказать, кто главным образом. Но в чем заключалось руководство?
Виссарионов. — На свидании он обыкновенно рассказывал.
Председатель. — Эти свидания происходили в конспиративной квартире?
Виссарионов. — Нет, в ресторанах.
Председатель. — Вы или Малиновский как-нибудь маскировали себя?
Виссарионов. — Особенного ничего не требовалось; были в отдельном кабинете одного из ресторанов и, за ужином, беседовали. Он рассказывал, что происходило. Эти сведения отмечались, записывались в дневник. Директор говорил, что было бы желательно то-то и то-то сделать, т.-е. он поддерживал этот разговор.
Председатель. — Вы осведомлялись о речах Малиновского раньше, чем они были произнесены, и по поводу их содержания. Малиновский с вами беседовал?
Виссарионов. — Я вам доложил, что он отступал от того предположения, которое у него было, и произносил далеко не то, что он думал.
Председатель. — Т.-е. не то, что он думал, а то, что вы думали? Он отступал от директив, которые вы ему давали?
Виссарионов. — Которые вырабатывались на этом свидании.
Председатель. — Будем говорить «на этих свиданиях», потому что их было много. В какую сторону он отступал?
Виссарионов. — В более партийную.
Председатель. — Что вы делали, когда ваш сотрудник произносил зажигательные речи с кафедры Государственной Думы?
Виссарионов. — Я докладываю, что я был крайне этим удручен. Я лично не сочувствовал этому.
Председатель. — Как реализовали вы, представители власти, это ваше удручение?
Виссарионов. — Я говорил товарищу министра; другого способа у меня не было. После того доклада, который я сделал после принятия его в агентуру, я считал, что все сделанное обставляется тайной; раз те, кто выше меня стоит, продолжают поддерживать это положение, то, следовательно, тут остается только…
Председатель. — А если бы вы, чиновник четвертого класса, бывший прокурор суда, получили предписание убить собственными руками, а не через посредство других, вы бы исполнили это приказание?
Виссарионов. — Нет, не исполнил бы.
Председатель. — Вот видите, мы не можем признать правильной точку зрения, что чиновник четвертого класса, вице-директор, словом, высоко стоящее лицо, призванное водворить законность, было пешкой в руках своего начальства.
Виссарионов. — Я считаю, что мне надо было оставить все это и отойти.
Председатель. — Да. Позвольте еще, насчет инструкции — вы делали исправления?
Виссарионов. — Нет.
Председатель. — Значит, если есть какие-нибудь поправки, то они не ваши?
Виссарионов. — Может быть, они сделаны рукой директора. На этих свиданиях я более молчал, чем говорил. Так что, главная роль принадлежала, конечно, директору.
Председатель. — Вы не припомните, как вы его снарядили на этот съезд, какие вы давали ему директивы?
Виссарионов. — Относительно директив заграницу я ничего сейчас не помню. Я знаю, что он должен был повидаться с Лениным. Затем, какие он там должен был ставить положения, я тоже не припомню.
Председатель. — Всю партийную работу Малиновского, вплоть до выступления в Государственной Думе, вы считаете пассивным положением в партии или, напротив, весьма активным?
Виссарионов. — Конечно, выступления в Думе являются уже активными.
Председатель. — Но, ведь вам было известно, что Малиновский был агентом Центрального Комитета?
Виссарионов. — Да.
Председатель. — Так что, вы не можете не признать, что его деятельность была очень активной деятельностью. Как же это вяжется с вашим утверждением, которое сделано раньше, — что секретные сотрудники, — просто люди, которые слушают, видят и доносят?
Виссарионов. — Я считал, что и выступления его в Государственной Думе должны быть как можно реже, если не совсем прекратиться, и, во всяком случае, отнюдь не должны быть резкими, вызывающими или клонящимися в сторону преступления. Я прошу отметить, что я лично этому не сочувствовал ничему.
Председатель. — Тем хуже, если вы, не сочувствуя, содействовали.
Виссарионов. — Я не уклонился, в этом недостаток мой заключается; мне нужно было отойти от всего.
Председатель. — Вам нужно было отойти, но вы не только не отходили, а продолжали участвовать в руководительстве лидером партии, членом Центрального Комитета, членом Государственной Думы и вашим секретным сотрудником.
Виссарионов. — Я лично настаивал на полном отказе от его услуг. Я находил совершенно нетерпимым пользование услугами Малиновского. Я в своем первом докладе написал все это.
Председатель. — Но ведь Малиновский освещал наилучшим образом наибольшее количество уголков. Как же вам, не подрубая тот сук, на котором вы сидели, было отказаться от этих услуг? Понятно, что вы и не могли отказаться.
Виссарионов. — Я лично считал, что услугами Малиновского невозможно пользоваться, раз он находится в Государственной Думе.
Председатель. — Вы признавали нужным освещать. Он освещал наилучшим образом. Как же можно от наилучшего освещающего отказаться?
Виссарионов. — Другими путями, чтобы это освещение шло через каких-нибудь боковых сотрудников.
Председатель. — Да ведь боковые сотрудники не состоят в партии?
Виссарионов. — Состоят в партии, но не занимают там центрального положения.
Председатель. — Вы не видели тогда и не видите сейчас, какое зло было во всей системе, которую вы отчасти создавали? И эта система не позволяла уже выйти за ее пределы?
Виссарионов. — Да, я теперь вижу.
Щеголев. — Скажите, пожалуйста, когда вы в первый раз узнали Малиновского?
Виссарионов. — Я его видел в Москве, когда он был еще рабочим.
Председатель. — В 1912 году.
Щеголев. — Какое впечатление он произвел на вас как сотрудник?
Виссарионов. — Среднее, особенного ничего не представлял.
Щеголев. — А вы не аттестовали его, как сотрудника сознательного, выдающегося и надежного?
