Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3
Виссарионов. — Я в то время или не представлял, или не сознавал даже, что он является таким лицом, каким вы сейчас его характеризуете.
Председатель. — Но вы были одним из высших чинов департамента полиции, которые его деятельностью руководили. Ведь вы сказали, и нам видно по бумагам, что высшие чины департамента полиции только в исключительных случаях входили в соприкосновение с агентами. Это было в тех случаях, когда агент занимал верхушки партии. То же исключение мы в данном случае и имеем. Ведь вы довели вашего агента, какого-то рабочего из охранного отделения, до степени члена законодательной палаты. Вы понимаете, что вы сделали? Как же, делая это, вы не сознавали всего? Этот человек, по мере того, как он все выше шел, вами ведомый, все больше создавал лиц, которые преступали закон, т.-е. он давал материал, который перемалывался в ваших тюрьмах при помощи агентов. Ведь это яркий случай, не правда ли?
Виссарионов. — Я смотрел на это несколько иначе.
Председатель. — Может, я ошибаюсь в том, что говорю? Может быть, вы поможете установить мне эту ошибку?
Виссарионов. — Эта ошибка была с моей стороны.
Председатель. — Вы понимаете, что это ужасный случай? Мы, да и вы, вместе с нами, не можем не волноваться. Вы понимаете, какая страшная картина развертывается сейчас, почему я и позволил себе задать эти вопросы?
Виссарионов. — Ведь вы, конечно, изволите знать, свидания, т.-е. использование его положения, устраивались мною не самостоятельно, не по моей инициативе, не моей властью. Я смотрел на свидание с ним, как на обязанность, как я должен был получить сведения и, если возможно, предостеречь его от тех действий, которые характеризуются провокацией. Тут явился бы вопрос, отчего его не передали сразу в петроградское охранное отделение. Но именно эта причина тогда и останавливала директора: как бы им там не воспользовались, как бы он не причинил много вреда. А затем все сведения, которые я лично от него получал, они, с моей точки зрения (может быть я глубоко заблуждался в этом, может быть, он просто нас обманывал), носили характер недостаточно серьезный.
Председатель. — В чем же выразилась ваша забота о том, чтобы он сделал меньше вреда, когда вы проводили его в члены Государственной Думы?
Виссарионов. — Я лично не проводил его в члены Думы.
Председатель. — Хорошо. Будем говорить так: вам было известно, что этот человек судился трижды за кражи и в последний раз за кражу со взломом?
Виссарионов. — Я обо всем этом сделал доклад. Если этот доклад в деле, вы изволите усмотреть, когда он был мною сделан.
Председатель. — Вы сделали доклад, и было предписано, значит, московским властям не открывать этого обстоятельства, которое нарушило бы его избирательные права?
Виссарионов. — Я не помню, когда это стало известным: до его проведения в Думу или после. Доклад, если он сохранился в деле, может вам сказать, когда.
Председатель. — Он сохранился, и я могу сказать совершенно точно, что переговоры Москвы с Петроградом, в которых вы принимали участие и которые были до его избрания, — это и была подготовка к его избранию в Государственную Думу.
Виссарионов. — Следовательно, это проведено было уже не мною. Это было проведено тем, кто много выше меня стоял.
Председатель. — Может быть, вы об этом можете сказать? Это было, как вы помните, в 1912 году.
Виссарионов. — Я бы просил вас, если возможно, этот доклад мне показать, по крайней мере, дату его сообщить.
Председатель. — У меня его под руками сейчас нет, но я могу наверное сказать, что это было до его избрания. Мы уже имеем по этому вопросу некоторое разъяснение. Это было во время директорства Белецкого, при товарище министра, ведающем полицией, Золотареве, и в министерство Макарова. Кто из этих лиц принимал участие в этом серьезном вопросе? Вы совершенно правы, когда говорите, что рапортом или телеграммой снеслись по этому поводу с начальством. Соответствующая телеграмма в деле сохранилась.
Виссарионов. — Вероятно, доклад. Там, вероятно, есть резолюция лица, которое решало этот вопрос.
Председатель. — Постарайтесь вспомнить все обстоятельства дела. Нам бы хотелось, чтобы вы сказали все, что вам известно об отношении к этому делу лиц, выше вас стоящих по бюрократической лестнице.
Виссарионов. — Все подробности дела я докладывал директору и товарищу министра Золотареву. Причем, после того, как я с Малиновским виделся, я говорил И. М. Золотареву, что было бы хорошо отойти от Малиновского и вообще прекратить его использование; и приводил мотивы, что, в случае обнаружения этого дела, может последовать запрос и осложнения. На это я не получил никакого положительного ответа. Распоряжения не было сделано; видимо, товарищ министра признавал возможным продолжение.
Председатель. — Каково было отношение к этому вопросу Макарова?
Виссарионов. — Я Макарову ни разу не докладывал. Все сведения, которые получались от Малиновского, докладывал Белецкий. Белецкий, вероятно, знает, какое было отношение Макарова.
Председатель. — Но разве вам неизвестно это отношение?
Виссарионов. — Нет, я не могу сказать, я ни разу не докладывал. Когда был назначен товарищем министра Джунковский, то, во время ближайшей поездки бывшего государя по различным местностям Владимирской, Ярославской и Нижегородской губерний, я воспользовался первым моментом и доложил обо всем этом. Но я знаю, что Малиновский продолжал еще некоторое время работать; Джунковский сказал: «Да, с ним надо кончить». Это было постоянной моей заботой, чтобы от Малиновского отойти.
Председатель. — Вы себе представляете, чтобы, при тех порядках, которые у вас существовали, министр внутренних дел не принимал участия в вопросе о том, чтобы провести секретного сотрудника в члены Государственной Думы?
Виссарионов. — Я не знаю, как поступил директор, докладывал ли он этот вопрос министру. Если бы я был поставлен в такое положение, я бы, конечно, не принял этого на себя; я доложил бы министру и без него не предпринимал бы ничего.
Председатель. — Вам известно, значит, что то, что он признанный вор, не должно было служить препятствием к тому, чтобы он продолжал состоять у вас на службе и к тому, чтобы он был проведен в члены Государственной Думы? Не припомните ли вы такого эпизода из истории этого проведения, когда у Малиновского оказался сильный противник Кривов?
Виссарионов. — Нет, не помню.
Председатель. — Какие меры принял департамент полиции по отношению к его противнику? Вы не помните, что он был арестован?
Виссарионов. — Нет, не помню.
Председатель. — Вы помните, что, в день избрания Малиновского членом Думы, департамент полиции был уведомлен об этом телеграммой? Когда Малиновский приехал сюда и вошел в с.-д. фракцию, какие директивы давались ему со стороны лиц, руководящих его деятельностью, т.-е., с вашей стороны и со стороны Белецкого?
Виссарионов. — Я лично говорил ему, чтобы он все, что происходит в организации, сообщал нам: какие предполагаются выступления, и т. д.
Председатель. — Об этом нечего было говорить, за это он получал деньги. Вы знаете, сколько он получал?
Виссарионов. — Да.
Председатель. — 500 рублей. Значит он старался эти деньги заслужить и сообщил. Нас интересует участие ваше и Белецкого в политической жизни Малиновского, т.-е. его политические выступления с кафедры Думы и его партийная деятельность.
Виссарионов. — Может быть, вы дадите мне документы, по которым я мог бы вам доложить?
Председатель. — Будьте уверены, я не буду от вас ничего скрывать. Эти документы у нас имеются; но важно вашим рассказом их оживить. Документы просто заняты у следователя, и мы не могли их сейчас взять с собой, но я их ясно помню. Так что, если они нужны вам не затем, чтобы убедиться, что они у нас есть, а затем, чтобы вспомнить, то я вам помогу. Я дело хорошо изучил.
Виссарионов. — Я уже вам докладывал, что я, отойдя уже 4 года от этого дела, конечно, многое забыл.
Председатель. — Мы вам напомним. Ведь вы знали, что, с одной стороны, Ленин его звал заграницу, с другой — вы его туда посылали? С одной стороны, Ленин печатал отчеты о бывшей там конференции, с другой стороны, Малиновский доносил вам об этой конференции. Вы знали все это?
Виссарионов. — Да, он сообщал.
Председатель. — Вы послали туда не его одного, а нескольких провокаторов. Из тринадцати участников съезда были три провокатора.
