Федор Раззаков - Скандалы советской эпохи
Завадский отправил пьесу на читку в Главлит в середине марта 1977 года, но минула неделя, а ответа все не было. Тогда режиссер, и без того измотанный предыдущей борьбой, без согласия «сверху» назначил генеральный прогон спектакля на 23 марта. Однако прийти на него так и не смог – за день до прогона ему стало плохо. Вот как вспоминает о том дне автор пьесы Л. Зорин:
«С утра у театра толпились люди, бог весть как узнавшие о просмотре. Чем ближе к полудню, тем больше крепчал напор желавших пробиться внутрь. Разыгрывались и просто комические, и трагикомические сценки – запомнилась пожилая дама с оранжевым шарфом в нелепой шляпке, кричавшая, что ее дни сочтены, а значит, она должна быть пропущена. Я дрогнул, помог ей пройти сквозь контроль, за что был высмеян администратором: „Очень уж вы легко раскисаете“. Спектакль начался с опозданием…
Начальства в тот день не было. Оно сочло наиболее верным проигнорировать тот факт, что пьеса, не получившая визы, играется при переполненном зале. Совсем как Ефремов с «Медной бабушкой», Завадский бестрепетно, по-молодому нарушил все правила игры, которым, казалось бы, строго следовал. Наконец-то он ощутил, что свободен, больше не было для него ни сановников, ни хозяев, ни партийных удавок. Земля со всей ее маетой, с ее неволей была все дальше, а небо становилось все ближе…
После того как просмотр закончился, мы сразу же стали звонить Завадскому. Когда черед дошел до меня, я пожелал ему и себе скорее увидеться на премьере. Он тихо проговорил: «Нет, все кончено. Я не хочу, чтоб мне продлевали бессмысленное существование». Я слушал, не зная, как возразить, делая яростные усилия, чтобы постыдно не разреветься. Сдал и несокрушимый Виктюк, ему дважды потребовалась неотложка. Перегрузки оказались чрезмерны…»
После прогона минуло несколько дней, а ответа из Главлита так и не последовало. Тогда миссию «толкача» взял на себя мэтр театра Ростислав Плятт, который за эти дни пять раз звонил Главному цензору страны Фомичеву. На пятый раз актеру наконец удалось поймать чиновника на его рабочем месте. Цензор долго допытывался у мэтра, чем привлекла театр эта пьеса. А выслушав ответ актера, многозначительно произнес: «Сказка – ложь, да в ней намек…», явно намекая на то, что цензорам прекрасно понятна аллюзийная «подкладка» пьесы. Тогда Плятт решился использовать последний козырь: «Могу я сказать Завадскому, чье состояние очень опасно, что дело ограничится частностями?» Помедлив, Фомичев согласился на эту расплывчатую формулу.
После этого разговора из Главлита позвонили автору пьесы Леониду Зорину и предложили «вынуть» из пьесы Фонвизина и вычеркнуть несколько важных реплик. С большим трудом драматургу удалось отстоять покойного собрата по перу, а также отбить большинство своих фраз. В итоге 31 марта Главлит разрешил «Царскую охоту» к выпуску. Увы, но Завадский до этого дня так и не дожил – 5 апреля он скончался.
После смерти режиссера в Главлите решили, что теперь-то вопрос о «Царской охоте» отпадет сам собой. Но они ошиблись. Труппа с удвоенной энергией взялась за пробивку спектакля, намереваясь посвятить его премьеру памяти покойного Мастера. 13 апреля (спустя пять дней после похорон Завадского) автор пьесы и еще несколько драматургов организовали новый прогон спектакля. Как вспоминает Л. Зорин:
«Было странно, что после этих двух лет актеры не возненавидели пьесу. Но нет! Хотя зал был фактически пуст, со сцены бил электрический ток, сошлись, спелись в едином пучке отвага, отчаяние, вдохновение. И после того, как в последний раз вознесся голос Елизаветы: „Алеша, милый!..“ и стоном, рыданием откликнулся Алексей Орлов, в зале раздались аплодисменты, что на просмотрах такого рода всегда считалось недопустимым.
На следующий день я узнал, что требуются очередные купюры. Я отказался «пойти навстречу» – больше не трону и запятой. В конце концов было сообщено, что дата премьеры еще неизвестна, однако 20 апреля мы можем сыграть «спектакль с публикой», так называемую замену…»
Однако по тому, как это было сообщено, у автора пьесы и актеров сложилось впечатление, что дело еще отнюдь не выиграно. Так оно и вышло: буквально за несколько часов до начала спекталя одного из руководителей театра – Лосева – вызвали в горком партии и сообщили, что «замена» отменяется. Он в ответ взорвался: заявил, что в таком случае оставляет за собой право отбить телеграмму лично Брежневу слов так на двести. «Я напишу свой лучший текст и гарантирую вам неприятности», – заявил Лосев. «Да на здоровье! – ответили ему. – Давайте свою телеграмму! Еще он будет нас шантажировать!..» Но Лосев не унимался: «А будет ли это хорошо? В предпраздничный день на стол к Леониду Ильичу ляжет подобная телеграма. На двести слов. Как полагаете?» И он уже развернулся, чтобы покинуть кабинет, как его хозяин дрогнул: «Ну хорошо, мы подумаем».
Леонид Зорин тоже не сидел сложа руки и позвонил одному высокопоставленному чиновнику из Министерства культуры. И в разговоре с ним обронил: «В противном случае я готов к крайним мерам». Что это были за «крайние меры», Зорин не объяснил, но чиновник насторожился. На носу были майские праздники, и портить себе настроение разборками с творческой интеллигенцией ему явно не хотелось. Короче, чиновник отдал соответствующее распоряжение и «замену» разрешили, а официальную премьеру назначили после майских праздников. Зорину сообщили об этом в половине третьего дня, когда он сидел у себя дома в компании жены и нескольких актеров, занятых в спектакле. По словам драматурга, когда это произошло, у него отказали ноги – их сковал паралич. К счастью, длилось это около минуты. В начале мая спектакль «Царская охота» был наконец включен в репертуар.
«Звезда» в «обезьяннике»
(Александр Кайдановский)
Известный актер Александр Кайдановский обладал взрывным темпераментом и частенько попадал в разного рода скандальные истории вроде той, о которой речь уже шла выше: когда в 1970 году актер избил пожилого дружинника и едва не угодил за решетку. Семь лет спустя Кайдановский опять оказался замешан в громком скандале, который случился с ним в Таллине, где он снимался в фильме Андрея Тарковского «Сталкер». Дело было так.
В тот злополучный день вместе со своим приятелем И. Цымбалом Кайдановский сидел себе на травке возле гостиницы «Виру», как вдруг возле них остановился милицейский микроавтобус, из которого выскочили сразу восемь милиционеров. Не говоря ни слова, они заломили приятелям руки, защелкнули на них наручники и бросили в микроавтобус. Как выяснилось чуть позже, поводом к задержанию послужило то, что приятели сели отдохнуть аккурат напротив дома, в котором жили члены ЦК компартии Эстонии. Тамошние кагэбэшники, охранявшие дом, увидев двух подозрительных субъектов – а выглядели друзья-киношники не самым лучшим образом: у Кайдановского было вытравлено белое пятно на голове, а Цымбал своей короткой стрижкой напоминал уголовника, – тут же позвонили в милицию. Те примчались буквально через несколько минут.
В отделении друзей обыскали и, когда стало известно, что они имеют непосредственное отношение к кинематографу, милиционеры злорадно изрекли: «Ага! Артисты, мать вашу! Клоуны!!!» Кайдановский в ответ буквально взорвался: стал кричать, возмущаться тем, что их забрали незаконно, да еще так хамски с ними обходятся. В ответ на это стражи порядка сгребли друзей в охапку и чуть ли не волоком потащили в «обезьянник». Первым туда втолкнули Цымбала.
Внутри «обезьянника» находились какие-то люди, судя по наколкам, уголовники. Один из них сказал то же самое, что и милиционеры: «Ага! Артисты! Клоуны», после чего съездил Цымбалу по физиономии. Тот ответил тем же. Завязалась драка. Кайдановский стал орать, чтобы его друга оставили в покое, но тут наступила и его очередь попасть в «обезьянник». Но милиционеры просчитались. Кайдановского обуяла такая ярость, что он буквально смял своим напором уголовников. Вдвоем с другом они так отдубасили урок, что минуты через три трое из них были уже на полу в отключке, а оставшиеся двое стали громко кричать, что хулиганы их зрения лишают. Милиционерам пришлось вмешаться. Вытащив из камеры друзей, они втолкнули их в другой «обезьянник». При этом один из стражей порядка с восхищением обронил: «А ничего деретесь!»
Между тем на этом приключения друзей-киношников не закончились. В камере, куда их втолкнули, находился еще один человек – мужчина лет пятидесяти. Он спал, сотрясая камеру своим могучим храпом. Однако вскоре храп внезапно сменился кашлем – мужик стал натурально задыхаться, покрываясь синими пятнами. Друзья подняли крик, требуя вызвать врача. Вскоре милиционер действительно привел женщину в белом халате. Она сунула мужику в нос вату с нашатырем, и когда тот очнулся, сказала: «Ничего, не подохнет». И ушла.
