Марина Цветаева - Тетрадь первая
— Но письма, его рукой…
— H. A. могла подделать письма…
— И слово блоковское подделать: — Если это будет сын, я пожелаю ему одного — совести — ?!
— М. б. он и верил. Она могла его убедить. Я повторяю Вам, что у Блока не могло быть детей. Это теперь точно установлено медициной…
— После смерти?! — Голубчик, я не врач, и совершенно не понимаю, как такую вещь можно установить после смерти — да и при жизни. Не могло, не могло — и вдруг смогло. Я знаю одно: что этот сын есть и что это — его сын…
— Она ведь тогда жила с двумя…
— Хоть с тремя — раз сходство. Но, если даже на секунду допустить — для чего ей нужна была вся эта чудовищная комедия?! Ведь она целый мир могла убедить — кроме себя. И подумайте об этом чудовищном одиночестве: одна в мире она знает, что это не блоковский. Как же жить с такой тайной? А главное — зачем?
— Вы забываете, что у Блока было огромное наследство.
— Не понимаю. Иносказательное? Слава сына Блока??
— Вовсе не иносказательное, а самое достоверное литературное наследство, право издания на его книги. Ведь так — всё идет матери и жене, если же сын…
— А теперь довольно. Это — гадость. Вы м. б. издатель Блока? М. б. издателю Блока нужно, чтобы у него не было сына? И посмертная экспертиза не медицинская, а издательская…
Все (Геликон [77], Каплун [78], Эренбурги, другие) смеясь:
— М. И.! Да <одно слово стерто>! Чего же Вам так горячиться? Ну — блоковский, ну — не блоковский…
Я (слезы на глазах) — Это — посмертная низость!! Я видела письма, я видела родовой крест — розу и крест! — я видела как она этого ребенка любит…
Альконост: — Петр Семенович [79] его тоже очень любит…
Я, окончательно задохнувшись: — Я никогда у Вас не буду издаваться…
Альконост, с улыбкой: — Очень жаль.
* * *Окончание:
1927 г., осень, приезд Аси.
— А как блоковский Саша?
— Марина, никто кроме тебя уже больше не верит в его блоковство. А ты знаешь, что говорит о нас H. A.: — «Какие странные эти Цветаевы — очень милые, но — зачем им понадобилось распускать слух, что Саша — блоковский??»
П. С. в нем души не чает. Мальчик чудовищно избалован — и больной: пляска Св. Витта. В прошлом году его возили на Океан, жили — H. A. и он где-то здесь во Франции. Я его не так давно видела. Он очень похож на старшего сына П. С. от другой жены: Витю.
* * *Сергиевская ул. д. 7, кв. 12
Гольцев Б. В. [80] 3-08-75
3-63-26 Центропечать
с 11 ч. до 5 ч.
1-74-47 (дома, веч<ером>)
5-15-33 (кв. напротив, утром)
при Наркомпросе — деятели литературы и печати
пятн<ица>, понед<ельник> (театр)
Рига Николаевская 20, кв. 1
К<нигоиздательст>во «Лира» — Башкирову [81].
* * *Сейчас нужно печку топить и на минуточку (!) осадить писанье.
* * *Аля: — М.! Вы знаете — кто Шер-Хан? Брюсов! Тоже хромой и одинокий, и у него там тоже Адалис. «А старый Шер-Хан ходил и открыто принимал лесть». Я так в этом узнала Брюсова. А Адалис — приблуда, из молодых волков.
(Книга Джунглей)
* * *40-90-13 (Ольга Александровна Шор) [82] в 7 ч. — пятница — чтение. Уг<ол> М<алой> Никитской и Скарятинского, д. 21, кв. 2 во двор и налево, в углу дверь в кухню, 2-ой эт<аж>.
* * *Мой кормилец и пожралец.
* * *— Нет, нет, дружочек, не contact de deux épidermes [83], a всё тот же мой — восторг перерос вселенную.
* * *1220 Копончук Игнат, Кузнецкий, 6, № IV Жилищный Зем<ский> Отдел 45, 37.
* * *Егорушку из-за встречи с С. М. В. не кончила — пошли Ученик и всё другое. Герой с которого писала, верней дурак, с которого писала героя — омерзел.
14-го дек<абря> 1921 г.
— С кого ж как не с дурака — сказку? Во всяком случае, дело не в дурости героя. Не в дурости героя, а в схлынувшей дурости автора. (Пометка 1932 г.)
* * *Замком по морде (Заместитель Коммиссара по Морским Делам).
* * *Аля: — Спасибо, Марина, ешьте, я уже во сне наелась, — всё такие большие! (зерна курмы).
* * *Аля, требующая, чтобы нашего дивана (который покупают: К<ога>ны) не чинили.
Диван еще из Трехпрудного (залы) — полукругом, обитый синей, с красными цветочками, набойкой (NB! проще: набитый синим).
* * *Стеной топимся (деревянные дома, разбираемые)
Стеной кормимся (книги и рамы, продаваемые)
Стеной успокоимся (— стенка)
* * *Меж кроваткой и тетрадкой
* * *Черная работа по стихам, это детские пеленки + возможность Байрона.
Имажинистская работа по стихам, это детские пеленки + невозможность Байрона.
Неизбывное стояние над корытом, где белье всё грязней и грязней.
* * *(Перестаю вписывать, какие стихи пишу, ибо пишу всё время и можно проследить по Ремеслу. Буду помечать только большие вещи — или циклы.)
* * *1922 г.
начинается строками:
Тайная страсть моя
Гнев мой явный —
Спи, враг!
(Могилы на Красной площади) [84]
* * *Разговор
(в тетради записан Алей)
Я: — Марина! Что такое садóвая вода?
М.: — Не садóвая, а сóдовая. Это от изжоги — у тебя когда-нибудь бывает изжога?
Я: — Нет, это у Вас бывает изжога. Когда Вы видите автомобиль или издателя Всемирной Литературы.
* * *Другой разговор:
М.: — Аля! Ты думаешь — она меня не обжулит?
Я: — Нет, М. Разве Вы не видели с каким видом она к Вам пришла? Как молодой змеиный попрошайка. А табак набивала, точно не табак, а золото. И косила на вас как (нарисована лошадиная голова)-пферд (штекенпферд). Научите как писать. — Хороша издательница!
* * *Ошельмовала — и как! Не заплатив ни копейки, а главное, не дав корректуры, напечатала конец моего Конца Казановы (NB! только третью сцену, ибо первые две были у меня) с выпусками, пропусками и чудовищной обложкой: вместо гладкого и белого парика XVIII в. — черный виноградо-кудрявый, людовиково-четырнадцатый, а главное: за занавеской девушка, выносящая что-то вроде горшка.
Соиздатель — рыжебородый коммунист, к<отор>ый впоследствии поручился за мою благонадежность и порука к<оторо>го чуть было не угробила моего отъезда, ибо до него еще был, за всякое, исключен из партии. Кажется — некто Яковлев, но не ручаюсь.
1932 г.
* * *По нагориям,
По восхолмиям,
Вместе с пильнями,
С колокольнями…
и т. д.
Потом:
Суть — двужильная,
— — — —
Вместе с пильнями,
С наковальнями…
* * *Бьюсь, бьюсь, бьюсь. Знаю только одно, что слово должно быть длинное, во всю строку <приписка между строк: как самохвальная> — слышу его — и знаю, что его нет. Развалины, оскалены, охальные, двуспальная, сусальная, — поминальная — нелепость, но длина та… Словом, целый день — до вечера — и ничего не найдя — сплю.
Утром, первое с чем просыпаюсь:
ЧУЖЕДАЛЬНАЯ
— Самó.
Это чужедальная всегда ощущаю как чудо.
* * *Аля:
— Вас надо сжечь, чтобы Вас согреть, да и то Вы из гордости будете говорить, что Вам холодно.
* * *Аля, после музыки Скрябина (слушала у Т<атьяны> Ф<едоровны>, играл Чабров) — внезапно:
— Скрежещущий ультрамарин. Стуканье старых зубов о новые, — кастаньеты из собственных костей. Оголенные мускулы демонских крыльев. Недобрый сон с добрым намерением. Знаете от чего умер Скрябин? Он умер от заражения крови, — это даже показательно: отравление музыкой. Весь треск огней всех адов. Вся непобедимость побежденного ада.
16-го р<усского> января 1922 г.
* * *Слезы, пролитые у дверей богатых.
* * *Drache и Rache — и всё Nibelungenlied. [85]
* * *Над стихом «Слезы на лисе моей облезлой» Алина надпись: ДИВНО НРАВИТСЯ.
* * *Из письма к N.
Рука дающего не помнит, помнит только рука берущего.
* * *Как бы с превращением разделяющих наши тела вёрст — в вершки, вершки, разделяющие наши души, не превратились бы в вёрсты!
