Борис Яроцкий - На всех фронтах
На коротком привале майор Гудзь с группой офицеров штаба подошел к тридцатьчетверке, вчера принявшей на себя удар. Пламя на броне съело всю краску,, жалюзи оплавились. Огонь, конечно, проник и внутрь танка. Но почему же тогда танк не взорвался? Достаточно детонировать одному снаряду, пусть даже бронебойному. Гудзь поднялся на танк, заглянул в темный овал верхнего люка, посветил фонариком. Да, огонь никого и ничего не пощадил. Экипаж не покинул танк, от всех четверых остался только пепел.
— Удивительно, что машину не разворотило, — произнес кто-то.
Гудзь тихо ответил:
— Ничего удивительного. Экипаж расстрелял все боеприпасы.
И люди посмотрели вперед, туда, куда указывал замерший ствол танковой пушки. На склоне оврага стояли, словно споткнувшись, немецкие танки. Вокруг, как гигантские оспины, виднелись воронки. Сгоревшие немецкие танки в своей угрюмой каменной неподвижности были так похожи на те, которые Гудзь со своим экипажем остановил под Москвой.
Жалко было неизвестных ребят. Может, это был их первый бой, он же стал и последним. Боевая жизнь танка и боевая жизнь экипажа, судя по характеру дуэли, вместилась в несколько минут. Но для этого быстротечного боя требовались годы, а то и десятилетия подготовки.
Где-то в городках и селах рождались мальчишки, росли-вырастали, садились за парты, учили таблицу умножения, восхищались смелостью Владимира Дубровского, переживали трудную одиссею Григория Мелехова, радовались триумфу чкаловских перелетов, влюблялись в школьных подруг и в грозу переплывали бушующую Волгу или ночной Днепр. И все это для того, чтобы потом, когда потребуется, стать солдатом и встретить свой звездный час — свои десять-пятнадцать минут боя — на крыльях мужества.
Такое красивое поэтическое сравнение пришло Павлу не случайно. В те декабрьские дни сорок второго года в их полк привезли много писем от школьников. Ребята просили красноармейцев не выпускать фашистов из сталинградского кольца окружения. При этом они ссылались на Пушкина, Лермонтова, Шолохова, Николая Островского. Великие писатели верили в свой народ. Ребята верили в свою родную Красную Армию.
Тогда, в морозное декабрьское утро, срочная радиограмма отвлекла майора Гудзя от раздумий. Смысл радиограммы был таков: в связи с тем что майор Разрядов не сможет своевременно возвратиться в полк, майору Гудзю надлежало возглавить ввод в бой двух танковых полков — пятого и восьмого.
Танковая атака в открытой, продутой ветрами степи — бой не из легких. Вместо лесов и перелесков балки и овраги. Словно клиньями, они рассекали вытянутый в линию по фронту поток машин.
За спиной всходило багровое, прикрытое копотью солнце, оно скупо освещало гребни высот, откуда уже била вражеская артиллерия.
Вводя батальоны в бой, майор Гудзь понимал, что немец под Сталинградом уже не тот, что был под Москвой, тот — самоуверенный и напористый, этот — фанатичный и осмотрительный. Стальной хваткой немец вцепился в гребни высот, сбить его было невозможно, только по мертвым могли пройти наши танки.
Обоим полкам дорого доставался каждый метр сталинградской степи. Осмотрительность немцев была поразительной: они били только по тем танкам, которые выходили на дальность прямого выстрела и подставляли свои борта под стволы пушек.
Тротиловый дым мешал видеть панораму боя. Выручала рация. Доклады из батальонов поступали непрерывно. Доклады были неутешительны:
— Второй (позывной майора Гудзя), я — двенадцатый, подавил противотанковое орудие, потерял три машины.
— Второй, я — одиннадцатый, потерял две машины, прошу прикрыть левый фланг.
— Второй, я — пятнадцатый, преодолеваю минное поле, потерял одну машину.
Слева, справа, впереди — всюду горели наши танки. Сюда бы эрэсы! Ударить по высотам!
Недавно, чуть больше месяца назад, в этой самой степи был праздник нашей артиллерии. Тогда впервые Павел позавидовал артиллеристам: такого океана огня еще не знали войны.
Календарь показывал двадцать четвертое декабря. И артиллерия была переброшена куда-то к Дону. Оттуда на Сталинград все еще пытались прорваться немецкие танковые дивизии.
— Второй, я — одиннадцатый, слева танки, прикрой.
Майор Гудзь приказывает механику-водителю остановить танк. Разогретый КВ на несколько минут замирает у заросшей терновником балки. Через открытый люк дневной свет падает на карту. Взгляд прикован к участку местности, где батальон соседнего полка наскочил на немецкие танки.
Широкий овраг слева от наступающего батальона. Значит, немцы ударили оттуда, прижимая батальон к высоте, к ее крутому гребню. Майор Гудзь вслух читает:
— «Высота «Золотой Рог».
Действительно золотой, только не для нас. Батальон соседнего полка, уклоняясь от танкового удара, невольно попадал под кинжальный огонь немецких противотанковых пушек. Они стояли в окопах по всему северному склону высоты.
Немцы контратаковали танками. Значит, сбить их можно было только встречной танковой атакой. И майор Гудзь лично возглавил атаку батальона КВ. Он давно уже взял за правило: в своем командирском танке на время боя занимать место наводчика. Еще ни разу глаз его не подводил.
И этот бой не был исключением. При атаке КВ требует простора, достаточного для ведения прицельного огня с дальних дистанций.
Проверенная в боях схема годилась и сейчас. Овраг, откуда выползали немецкие танки, тесня батальон тридцатьчетверок, не давал возможности развернуть КВ так, чтобы все машины одновременно вели огонь. Крутые меловые склоны глубокого оврага диктовали многоэшелонный боевой порядок. А это значило, что головной машине доставались и пышки и шишки.
Головной была машина командира. В окуляр прицела майор Гудзь отчетливо видел немецкие танки. Это были высокоманевренные, но слабые в броневой защите T-IV. В долю секунды командир вспомнил их тактико-техническую характеристику:
«Масса — 24 тонны, экипаж — 5 человек, мощность двигателя — 300 лошадиных сил, скорость — до 40 километров в час, лобовая броня — 50 миллиметров».
Такую броню пушка КВ гнула и ломала без особых усилий. Опасение вызывало другое — семидесятипятимиллиметровая пушка с длинным, похожим на копье стволом.
Немцы заметили КВ, стали торопливо перестраивать свои боевые порядки, прекратили огонь по тридцатьчетверкам. С берега оврага было видно, как тридцатьчетверки, огибая высоту «Золотой Рог», скрывались за гребнем. Вражеские пушки теперь их не доставали.
— Второй, — услышал Гудзь знакомый голос командира батальона, — я — одиннадцатый. Спасибо. Что у тебя?
— Все в порядке.
— Хорошо. Я отрезаю опорный пункт. Он у меня в тылу, слева.
— Не останавливайся. Вперед!
Батальон тридцатьчетверок набирал скорость. На душе становилось спокойней. Батальон прорвал оборону. Другие батальоны этим похвалиться не могли. Наши танки всюду натыкались на организованное сопротивление.
Да, немцы под Сталинградом были не те, что под Москвой. Битые, а значит, ученые. Воевать умели. И зима им досаждала точно так же, как и нам. Немецкие танки шли на КВ в лоб. Такое на войне случается не часто.
— Короткая!
КВ замирает. Со второго выстрела головной немецкий танк задымил.
— Вперед!
Сложное чувство ожидания первого выстрела проходит, словно улетучивается. Теперь бой как работа, расчетливая, сосредоточенная до самозабвения. Ничего лишнего, даже мыслей.
Первый удар по броне. Голова, до боли стянутая шлемофоном, звенит. Дело привычное. Второй удар. Броня держит.
— Короткая!
КВ замирает. Второй немецкий танк оставляет за собой густой шлейф дыма, ползет по инерции. Из раскрытого люка, словно большие тараканы, выскакивают немцы.
Снова удар по броне. Немцы бьют болванками. От болванки броня колется, превращается в осколки.
Третий немецкий танк разматывает гусеницу. Четвертый и пятый были расстреляны почти в упор.
— Командир, под гусеницами дорога, — раздался в шлемофоне голос механика-водителя.
— Что за дорога?
На карте она не обозначена.
— Дорога из оврага.
— Вперед по дороге!
С надрывным ревом КВ преодолел крутой подъем, выскочил на гору и вдруг оказался в тылу немецкой артиллерийской батареи.
— Пушка! — кричит механик-водитель.
— Дави!
Танкисту далеко не часто удается пройтись по вражеским пушкам гусеницами. Машины выходили из оврага, спешили разделить удачу командирского танка.
Морозное солнце высветило поле боя.
— Короткая!
Команда слилась с оглушительным ударом о каток. Танк повело в сторону.
— Командир, гусеница!..
КВ невольно подставил себя под удар противотанковой пушки. Немцы ждать себя не заставили. Их бронебойные снаряды кромсали броню, как молотом. И вот огненная струя срывает майора с сиденья. Легкие словно забиты железной стружкой. Каждый глоток воздуха сопровождается жестокой болью. Боль в груди нарастает. Слышно, как гудит пламя. Майор Гудзь догадывается: это на броне в бочке вспыхнула солярка. Через сколько минут взорвутся боеприпасы!
