Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард - Самое ужасное путешествие
Лэппи, одна из наших собак, всегда удивлявшая нас повадками спаниэля, учуяла присутствие тюленя подо льдом и попыталась добраться до него!
Недели три спустя я ещё несколько раз посетил это приятное место. Теперь оно кишело тюленями, взрослыми и малышами, тюленями с мягкой шёрсткой и тюленями с грубой шкурой. С каждым днём количество детёнышей увеличивалось, издаваемые ими звуки наподобие блеянья придавали этому месту сходство с большой овчарней. Всякий раз при моём приближении матери раскрывали пасть и поднимали рёв, но никаких агрессивных действий не предпринимали, хотя я осмелел настолько, что однажды даже шлёпнул детёныша{183}.
Слыша рёв матери, малыш в подражание ей тоже разевал пасть и производил какой-то звук, отдалённо напоминавший её голос. Не то чтобы он нас боялся, но такое поведение казалось ему, видимо, уместным, да наверное так оно и было.
Туловище одной старой самки, покрытое сплошными кольцами, смахивало на человечка с рекламы шин фирмы «Мишлен», с той разницей, что на тюленихе кольца располагались с интервалом в один дюйм и были двухцветные — из тёмных и светлых волос. Вероятно, это было связано с летней линькой.
Две самки, вылезшие из одной и той же лунки, сражались, и та, что находилась сзади, отчаянно кусала свою противницу, пытавшуюся протиснуться в продушину. Первая была яловая, а задира определённо ждала детёныша, возможно, этим и объяснялась её агрессивность. Обе они были покрыты кровоточащими ранами.
Тюлень привлекательнее всего в младенчестве. Шёрстка у него в течение двух недель после рождения серая, пушистая, ласты и хвост довольно длинные, глаза большие, тёмные, весь он напоминает чистенького котёнка. Однажды я долго наблюдал за маленьким тюленёнком, который без устали гонялся за своим хвостом, описывая круги, затем положил ласту в виде подушки под голову и почесался со счастливым донельзя видом. А погода между тем была холодная, с пронизывающим ветром.
Мало что известно о брачной жизни тюленей, но мне она представляется нелёгкой. Кажется, 26 октября Аткинсон нашёл примерно двухнедельный зародыш тюленя — то есть находившийся на очень интересной стадии развития, — и мы его заспиртовали вместе с другими находками, но все они пролежали до этого так долго, что утратили какую бы то ни было ценность для науки. По-моему, размеры новорождённых детёнышей тюленя сильно колеблются. И конечно, разные матери по-разному относятся к своим детям. Одни при нашем приближении начинают сильно волноваться, другие вообще безразличны к непрошеным гостям, третьи обращаются в бегство, бросая малыша одного или на попечение другой мамаши.
Иногда самки настолько неосмотрительны, что могут улечься на своего малыша или перекатиться через него.
Как-то раз я погнал взрослого самца на тюлениху с детёнышем. Завидев самца, мать опрометью кинулась на него, страшно встревоженная, с открытой пастью, из которой вырывался рёв. Самец защищался как только мог, но решительно не желал переходить в наступление. Детёныш же в силу своих способностей подражал матери.
Аткинсон и Дмитрий повезли запасы корма для мулов и собачьи галеты в пункт, находящийся в 12 милях к югу от Углового лагеря. Они вышли 14 октября с двумя собачьими упряжками; на Барьере их встретила отвратительная поверхность — сани порой проваливались по самые перекладины и даже выше; минимальная температура в первые две ночи падала до -39° [-39 °C] и -25° [-32 °C]; в Угловом лагере сильная пурга — пришлось пережидать полтора дня, прежде чем в ветер и снег они смогли выйти и заложить склад.
Из Углового лагеря собаки прибыли на мыс Хат 19 октября, преодолев расстояние в 30 миль. В трёх милях от Углового лагеря три собаки Аткинсона упали в трещину, причём одна повисла на постромках. Но остальная упряжка продолжала тащить сани и вытянула провалившихся псов. Аткинсон при этом лишился шеста, которым погонял собак — он воткнул его в снег, чтобы обозначить опасное место. Но всё-таки они легко отделались: двое человек с двумя собачьими упряжками совершенно беспомощны перед лицом несчастья.
Двадцать пятого октября мы с Дмитрием отправились в Угловой лагерь с провиантом для следующей закладки. Нашим двум упряжкам, вёзшим по 600 фунтов каждая, повезло больше, чем собакам Аткинсона: скольжение за эти несколько дней улучшилось, попадались даже совсем твёрдые и ровные места. «Хорошо в такую погоду снова быть под открытым небом, день оказался очень приятным», — записал я вечером.
Минимальная температура ночью опустилась всего лишь до -24° [-31 °C], во второй половине следующего дня мы уже прибыли в Угловой лагерь. Идти старались по старому следу, там, где он терялся, останавливались и искали его.
«На месте мы закопали склад, дали собакам три с половиной часа отдыха и скормили им по две галеты. Забавный у них был вид: сидят и ждут ещё пищи — знают, что не получили сполна причитающуюся порцию»[271].
Всё вокруг нас говорило о том, что за последний год Барьер сильно подвинулся. Недаром ледяное поле у мыса Прам было испещрено торосами, перед Угловым лагерем появились по крайней мере три новые хорошо выраженные ложбины, да и сам лагерь существенно переместился, судя по нашим схемам и зарисовкам. По-моему, за год Барьер передвигается не менее чем на полмили{184}.
Мы уже давно поняли, что Угловой лагерь — ловушка для всех метелей, налетающих прямо с мыса Крозир, а небо как раз начало заволакивать, барометр упал, температура стала стремительно подниматься.
«Решили любым путём уносить ноги, пока не поздно, и вышли в конце концов обратно к Галетному складу — на востоке всё выглядело угрожающе. Здесь температура ниже (-15° [-26 °C]) и проясняется.
Остров Росса ещё в основном закрыт тучами, но над Террором небо расчищается. Мы прошли очень хорошо, собаки тянули великолепно, словно им это ничего не стоило: 29 миль за день, да притом полпути с нагружёнными санями! У Лэппи кровоточат лапы, из-за того что снег набивается между когтями, где шерсть подлиннее. Буллит, жирный пёс, отлынивавший от работы, отметил прибытие в лагерь тем, что бросился на Бельчика, прекрасно вёзшего груз весь день! Много миражей, холм Обсервейшн и скала Касл висят в воздухе вверх ногами»[272].
Назавтра мы уже были на мысе Хат. У Лэппи по-прежнему болят лапы, и Дмитрий забинтовал их своей штормовкой, а собаку привязал к саням. И всё шло хорошо, пока мы не ступили на морской лёд, где Лэппи от нас сбежал и первым налегке явился домой.
Править собачьей упряжкой дьявольски трудно! До того как я начал этим заниматься, мой лексикон не посрамил бы даже воскресную школу, но теперь… Если бы не воскресная школа, я бы мог многое порассказать… В упряжке, как и среди людей, кого только нет! У нас были аристократы вроде Османа, и большевики вроде Красавицы, и мечтатели вроде Хол-Хола. Современный работодатель окаменел бы от изумления, доведись ему стать свидетелем того, как толпа жаждущих работать беснуется от радости при виде своего погонщика, приближающегося с упряжью в руках. А наиболее ревностные профсоюзные деятели вскипели бы от ярости, наблюдая одиннадцать или тринадцать кобелей, которые тащат через льды тяжело гружёные сани с сидящим на них сложа руки хозяином в придачу и при этом выражают безмерный восторг.
По правде говоря, со временем мы стали замечать, что собакам это довольно сильно надоедает, и через несколько дней убедились, что они умеют бастовать не хуже других. У них, конечно, всегда есть свой вожак, в нашей экспедиции это был Осман. Они охотно и с большим успехом объединялись против любого из своих товарищей, кто-либо тянул в упряжке слишком вяло, либо, напротив, проявлял чрезмерное рвение.
Дика, например, дружно невзлюбили за то, что, когда его упряжку останавливали, он неизменно начинал выть и рвался вперёд. Это не давало остальным псам отдохнуть и вызывало у них справедливое негодование. Но бывало, что вся упряжка дружно ополчается на какую-нибудь одну собаку по каким-то непонятным нам собачьим причинам. И тогда мы глаз с них не спускаем, чтобы не дать им осуществить Возмездие, всегда одно и то же и всегда приводившее — если не успеешь вмешаться, — с их точки зрения, к торжеству справедливости, а с нашей — к убийству.
Я уже говорил о том, что на Барьере встречались такие участки, где снег лежал пластами, разделёнными воздушной подушкой в четверть и более дюйма толщиной{185}. Когда на них ступаешь, они оседают, вызывая неприятные ощущения у неопытного путешественника — ему кажется, что под ним трещина. Собакам же мерещились внизу кроличьи норы, и они то и дело пытались поохотиться. Была в нашей своре маленькая собачка по кличке Макака, кончившая печально: при разгрузке «Терра-Новы» упряжки кинулись в погоню за пингвинами, её затянуло под сани, те поранили ей спину, и впоследствии она умерла.
