Владимир Хрусталев - Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова
Твой Миша.
ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 21. Л. 57–58 об. Автограф.
Великий князь Михаил Александрович – Н.С. Брасовой
22–25 июня 1916 г. – Злоты (верст на 30 к западу от Тлустэ). Галиция.
Мы дорогая Наташа,
Сегодня ровно неделя, что я приехал сюда, долго ли пробудем здесь трудно сказать, только можно надеяться, что в скором времени мы будем продвигаться вперед. Уже и в настоящее время наша VII армия и IX сильно продвинулись. Последнее время французы имеют большой успех, даже итальянцы. Какое было бы счастье, если б действительно тот успех, который мы теперь имеем, все бы развивался и развивался, и чтобы это было началом конца. Хотя я и далеко от правящих сфер и ничего не знаю, что происходит, кроме как из газет, но чувствуется, что какое-то согласование между нами и нашими союзниками начинает проявляться и начался нажим на нашего противника со всех сторон, дай Бог, чтобы стальное кольцо, которое окружает нашего презренного врага, все теснее и теснее сдавливало бы его. – Мы живем здесь пока налегке, главный обоз находится в 15 верстах, вещей со мной минимальное количество, письменной бумаги у меня очень мало, вот почему я пишу на таком большом листе. – Моя душечка Наташа, я мысленно всегда с тобою и так надеюсь, что ты совсем здорова и бодра. Ты очень хорошо сделала, что задержалась в Москве из-за зубов, а потом не нашла бы для этого времени. Жалко, что Алеши нет в Москве; кто из знакомых еще не разъехались и ждут в Москве, где Мария Николаевна? – Наташа, ты мне очень не аккуратно отвечаешь на мои вопросы в телеграммах, я спрашивал тебя, уехали ли твои родители, как твое здоровье, затем писал о гомеопате, но ты мне ни на что не ответила. Я очень надеюсь, что ты была у гомеопата, я уверен, что его лечение может принести большую пользу, конечно, при условии исполнять точно, что будет прописано; пожалуйста, сделай это для меня. – Курьер, я думаю, приедет завтра к вечеру, с нетерпением жду твое письмо, мне очень интересно знать, когда дом в Брасове будет закончен и когда ты туда переедешь? Как приятно будет, наконец, въехать в этот чудный дом, милое Брасово, как в нем хорошо! Относительно нашего Гатчинского лазарета дело обстоит так: Константин Антонович [Котон], уезжая, передал свои полномочия доктору Попову. Владимиру Робертовичу я поручил передать заведование хозяйством также док[тору] П[опову] до возвращения К[онстантина] А[нтоновича]. Помогать же док[тору] П[опову] будет делопроизв[одитель] лазарета Квятковский, т. к. важно не поручать хозяйство кому-либо из сестер, если найдешь нужным, то сделай перемену, но нахожу, что так будет лучше всего и люди надежные.
23 июня. – Я только что возвратился из лазарета, в котором я был третьего дня, там преимущественно лежат казаки 6-й донской казачьей див[изии], которая в настоящее время входит в состав моего корпуса. Большинству раненых лучше, но двум стало хуже после моего первого посещения, а именно: пулеметчику прапорщику Васильковскому и Чеху – тоже прапорщик, они оба ранены в живот и по всем вероятиям не выживут, ужас, как тяжело было на них смотреть, с Васильковским я разговаривал, и он, бедный, просил меня, чтобы его эвакуировали в Царское [Село], так как его мать там живет. Но доктор говорит, что эвакуировать его не придется. Сколько таких несчастных героев, которые умирают вдали от родины, а еще хуже – без своих и на чужих руках, этого несчастного чеха мне одинаково жалко. – Какой это чудный народ донские и уральские казаки, они сильны как телом, так духом, один здоровее и храбрее другого, да, ими можно похвастаться, и ни в какой другой стране такого чудного и прочного народа нет!
24-го июня. – Получил сегодня от тебя телеграмму, ты пишешь, что сегодня уезжаешь в Гатчину, не закончив работу с дантистом, жалко, что ты не успела покончить с зубами. – Дела у нас продолжают идти хорошо, хотя и не быстрыми шагами, но все же двигаемся вперед. – Я на днях узнал, что бедный Бертрен сильно ранен, и написал ему телеграмму в Киев, он очень тронут твоим посещением. Кавказская туземная конная дивизия до сих пор, хотя по приказу включена в мой корпус, но находится даже в другой армии, правда, близко от нас, и я знаю, что полки очень хотят скорее к нам попасть, но не хотят этого ни кн. Багратион, ни Половцов.
25-го июня. – Моя дорогая Наташечка, вчера около 9 ч. вечера приехал Принцев. Сердечно благодарю тебя за письмо, я с большим интересом все прочел. Что касается перемещения твоего большого портрета в Киевском лазарете, мне это очень не нравится и огорчает меня. Я думаю, что в этом не виноваты ни кн. Вадбольская, ни Лодыженский, а какое-нибудь лицо, стоящее выше, которое из-за политических соображений приказало им это делать в связи с посещением лазарета моей матерью, я только говорю свое предположение, я постараюсь это все узнать. – Слава Богу, что крушение вашего поезда обошлось благополучно и что никто из вас не пострадал, вот что может случиться из-за невнимания каких-то дураков – и все у нас так глупо и невнимательно делается, сколько жизней и добра пропадает совсем даром и только по той причине, что должностные люди недобросовестно относятся к своим обязанностям. – Очень рад знать, что в брасовском доме работа подвигается к концу, по-видимому, ты не успела даже погулять, вспомнила ли ты о моем платке, который я забыл взять? – Так я и не знаю, была ли ты у гомеопата или нет, если нет, то непременно повидай его в следующий приезд в Москву. Лавриновский мне очень хвалил петроградского гомеопата, старичок Соловьев, если я не ошибаюсь, как Н.П. [Лавриновский], так и его жена только у него лечатся уже много лет. – Бедный, милый Алеша, как грустно и тяжело ему было читать письмо дорогой Ольги Сергеевны, написанное семь лет тому назад, а, кроме того, и выезд его из родной и уютной квартиры, понятно, сильно опечалил его. Мне жалко, что ты не хотела взять для нас эту квартиру, и Алеше это было бы утешением. – Мы живем в доме ксендза, помещение вполне приличное, рядом большой костел на окраине села, одно неудобство – это большая дорога, по временам много шума, но другого помещения нет, но «a la guerre comme a la guerre» (“На войне как на войне” – фр.). Это не пикник, да, кроме того, мы, наверное, вскоре продвинемся вперед. Дела продолжают идти успешно, и австро-германцы постепенно отходят, но дерутся с громадным ожесточением, несмотря на это, число пленных все растет. – Я три раза ездил на позицию, обходил окопы, которые были заняты моими полками, но было тихо, только отдельные выстрелы, как ружейные, так и артиллерийские. Вчера посетил левый фланг своего расположения, замечательно красивая местность у самого Днестра, там берег очень высокий и поросший густым, преимущественно грабовым лесом, сделал несколько фотографических снимков. Последние два дня артиллерийской стрельбы почти не слышно, а то по временам стоял почти сплошной гул. От этого местечка до первой линии наших окопов (по воздушной линии) было четыре версты, теперь же гораздо больше. Сегодня я ездил смотреть два моста, построенные нами; на днях австрийцы усиленно старались разбить их артиллерийским огнем и бросая много плавучих мин, но, к счастью, удалось отстоять и мины разбивались о боны, которые были поставлены в много рядов. Бедный пулеметчик Васильковский, о котором я тебе писал вчера, скончался сегодня ночью, и в 7 ч. вечера мы его хоронили в ограде униатской церкви. – Благодарю тебя за присылку мыла и eponges (губки – фр.), мне все это пригодится. – Вчера и сегодня я не получал от тебя телеграмм, беспокоюсь, я думаю, что ты приехала в Гатчину, но почему ты два дня мне не телеграфировала. Я совсем здоров и четвертый день, как пью кумыс, по 4 стакана в день, который присылает мне наш корпусной интендант из ближайшего тыла. Что же касается моего нравственного состояния, то не могу им похвастаться и в особенности после последнего моего пребывания дома, я испытываю ужасное угнетенное чувство, как еще никогда, потому что я чувствую, что впереди больше не будет для меня ни жизни, ни радости, и это кошмарное состояние души я переживаю и ночью во сне. Мне тяжело об этом писать, но молчать об этом не могу, потому что меня слишком гнетет такое нравственное состояние и никому другому я не могу выложить свою душу, как только тебе. Прости меня за все высказанное и не объясняй это себе тем, что я тебя больше не люблю, представь себе, что это как раз наоборот и я чувствую, что я тебя больше совсем не интересую и ты меня почти совсем разлюбила. Вспоминая твое отношение ко мне за все последнее время, я, к сожалению, кроме постоянного недовольства ничего не видел, уже не говоря о том, что ни лаской, ни поцелуем, ты меня больше никогда не баловала, ты только отворачивала твои губы.
Теперь прощусь с тобою, моя дорогая Наташечка, если б ты знала, как мне тяжело и грустно будет провести день твоего рождения не дома и не с тобою, но мои мысли, как всегда, будут с тобою. Да хранит и благословит тебя Господь. Мысленно благословляю тебя, крепко и нежно обнимаю и целую тебя, моя душечка Наташа, будь здорова.
