Гей Сэлисбери - Жестокие мили
На этой стадии организм прекращает сопротивление. Кровь перестает поступать к конечностям, дыхание замедляется, пульс становится редким и слабым. Человек погружается в спячку. Его кожа становится голубовато-серой, конечности окоченевают. Когда температура тела падает до 30 градусов, обмен веществ прекращается. Хотя смерть от гипотермии относительно безболезненна, «долгая, осознанная борьба» с непрекращающимся холодом может быть очень мучительной.
Около трех часов ночи дверь в придорожную хижину Джонни Кэмпбелла распахнулась. Одного взгляда на Шаннона и его собак было достаточно, чтобы понять: случилось нечто ужасное. Лицо Шаннона местами почернело от жестокого обморожения. На губах Бира, Каба, Джека и Джета запеклась кровь. Кэмпбелл помог Шаннону войти, усадил у железной печки и налил ему кружку горячего черного кофе. Шаннон слишком замерз и устал, чтобы есть. С трудом глотнув кофе, он посмотрел на термометр за окном: он показывал минус 52 градуса.
По Юкону
Почти четыре часа Билл Шаннон, съежившись, сидел у печки в хижине Кэмпбелла, отхлебывая кофе и дожидаясь, пока тепло разойдется по всему телу. Наконец он смог приступить к еде, чтобы набраться сил для дальнейшего путешествия. Несмотря ни на что, Шаннон не потерял решимости. Он пройдет оставшиеся двадцать две мили до Толованы.
Следуя инструкции доктора Бисона из Анкориджа, Шаннон занес сыворотку в помещение, чтобы не дать ей замерзнуть, развернул мех и брезент и подвесил коробку на стропилах поближе к печке. В хижине было не выше плюс 10 градусов, но по сравнению с температурой на улице это казалось тропиками.
В среду, около семи утра, Бешеный Билл, в последний раз отхлебнув из шестой кружки кофе, вышел во двор проверить собак. Хотя по часам было утро, до рассвета, который прогонит аляскинскую ночь, оставалось еще несколько часов.
Той ночью Джонни Кэмпбелл, оказав помощь Шаннону, отвел собак в пристройку, накормил их и устроил на ночлег. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы стало ясно: для отдыха им нужно гораздо больше двух-трех часов. У нескольких собак было то, что погонщики в то время называли «ожогом легких»; они верили, что от лютого холода легкие у собак становятся черными, как уголь. «Ожог легких» был скорее предположением, чем доказанным фактом. По мнению современных ветеринаров, от слишком тяжелого труда на жестоком морозе собаки, скорее всего, страдают от легочного кровотечения. Их легкие не чернеют, а наполняются кровью. Несмотря на то что дышать становится все труднее, собака будет продолжать свой бег, побуждаемая другими собаками в упряжке, пока в конце концов не захлебнется собственной кровью или не потеряет сознание от кислородного голодания. В любом случае животное погибает. Первым зловещим предупреждением является кровь на носу и в пасти, так как слизистая оболочка становится хрупкой и лопается на морозе.
Когда Шаннон осмотрел собак, то выяснилось, что Каб, Джек и Джет едва могут подняться на ноги. Путь до Толованы занимал не меньше трех-четырех часов, и Шаннон понимал, что этим трем собакам его не одолеть. Придется оставить их здесь. Неизвестно, смогут ли они снова тянуть упряжку, но в одном он мог быть уверен: Кэмпбелл позаботится о них до его возвращения.
Тем же утром более чем в 600 милях от Минто в доме Леонхарда Сеппалы в Литл-Крик близ Нома зазвонил телефон. Сеппала ждал этого звонка. На другом конце провода был Марк Саммерс, владелец «Хаммон консолидейтед голд филдз», предложивший ему пройти западную половину маршрута. «Пора двигаться в путь», – сказал он.
Сеппала был не из тех, кто оставляет все на последний момент. Лосось для собак был уже привязан к нартам. Его жена Констанс упаковала и заморозила припасы из вареных бобов, молотой говядины и сухарей, которые можно было разогреть и съесть самому. Чтобы быстро пройти маршрут, приходилось путешествовать налегке.
Сеппале досталась не только самая длинная часть пути – 315 миль до Нулато и 315 миль обратно, – но и самая трудная: по продуваемому ветрами льду залива Нортон-Саунд. В дороге его могла задержать метель или хуже того: отколовшаяся льдина могла унести его в море.
Поднявшийся на псарне шум был слышен на мили вокруг, и к тому времени, когда Сеппала пристегнул всех собак, небольшая группа соседей пришла посмотреть на отъезд. Сеппала попрощался с женой и дочкой Сигрид, встал на полозья, отпустил тормоз и причмокнул. При температуре минус 29 градусов было почти безветренно – прекрасные условия для езды на упряжках. Собаки рванулись вперед к Ному, находившемуся в трех милях от дома Сеппалы.
Стоявший на полозьях за нартами Сеппала выкрикивал команды. Упряжка из двадцати мчавшихся на предельной скорости собак, легко могла потерять управление, но Того четко выполнял каждую команду, словно подчиняясь невидимым вожжам. Толпа приветствовала Сеппалу криками. Сбежавшиеся беспризорные собаки подняли громкий лай, норовя цапнуть чужаков за задние лапы. Упряжка свернула на Франт-стрит, и на качнувшихся нартах зазвенели бубенцы. Оставив позади домишки на восточном конце улицы, Того вышел к берегу. Вскоре фигурка Сеппалы стала почти неразличимой, и стоявшая на утреннем морозе толпа примолкла.
В течение восьми суток, прошедших со смерти Билла Барнетта, доктор Уэлч и медсестра Эмили Морган спали урывками. У сестры Билли, пятилетней Кэтрин, также появились симптомы дифтерии, которые не исчезли даже после того, как она получила 15 тысяч единиц старой сыворотки. В Сэндспите, после трагической гибели Бесси Стэнли, ее семья продолжала бороться с болезнью. Родители, Генри и Анна, и другая дочка, Мэри, после приема сыворотки пошли на поправку, но Доре лучше не стало. А теперь заболела и их соседка, Минни Энгелстад. Ей ввели две тысячи единиц сыворотки. В самом городе горло заболело у Крамера и Хиллодолла, но доктор Уэлч, прежде чем использовать свои тающие запасы, решил повременить и наблюдать за ходом болезни.
Уэлч и власти города понимали, что у них есть шансы на спасение. Погонщики пробивались к ним и прежде и, несомненно, с помощью Сеппалы пробьются и сейчас. Но никогда еще на карту не было поставлено так много. Зная о том, что из-за сильнейших морозов регулярное почтовое сообщение в Фэрбенксе и на Юконе прекратилось, трудно было сохранять самообладание. Приход непогоды в Ном был только делом времени.
Сеппалу мрачные мысли пока не одолевали. В четыре часа дня он со своими собаками должен был оказаться в Айзек-Пойнте, там им предстояло принять очень важное решение: пересекать ли залив Нортон-Саунд по льду или идти вдоль берега залива – этот маршрут не столь опасен, зато почти вдвое длиннее. Далее Сеппале следует двигаться по почтовой тропе до Уналаклита, а затем через горы Нулато к Юкону.
Время, конечно, было важным фактором, но безопасность была важнее. Залив Нортон-Саунд славился своим коварством. Его избегали многие погонщики. Нередко лед на заливе ломался, что приводило к многочисленным жертвам. Марк Саммерс советовал Сеппале не рисковать и не переходить залив по льду.
Но Сеппала не давал никаких обещаний. Когда он окажется в Айзек-Пойнте, он внимательно осмотрит лед и примет решение. Во многом оно будет зависеть от поведения Того, который, подобно многим собакам, шестым чувством чуял опасность.
Хороший вожак – это мозг любой упряжки. Он (или она) – это самая умная собака на псарне, а также одна из самых быстрых и трудолюбивых. На Аляске об отважных вожаках ходили легенды. И такой живой легендой был Того.
К 1925 году на Аляске Того знали так же хорошо, как и Сеппалу. Он был вожаком уже не менее семи лет и где только не побывал.
На первый взгляд Того не производил впечатления вожака. Он был некрупным, около 22 килограммов весом, псом, серой в крапинку масти. Из-за этого он выглядел так, как будто вывалялся в грязи. Он много раз побеждал в забегах на скорость и вел упряжку Сеппалы почти во всех важных экспедициях. В двенадцать лет Того оставался удивительно быстрым, сильным и сообразительным. Он был лучшей собакой для путешествия по льдам и часто бежал впереди упряжки на длинном поводке, чтобы выбрать самый надежный и легкий путь по заливу Нортон-Саунд или в других районах Берингова моря.
Того родился в октябре 1913 года и был единственным щенком в помете. Его мать Долли была одной из чистокровных сибирских лаек, привезенных на Аляску. А отец, Сагген, – вожаком Сеппалы в 1914 году на гонках «Всеаляскинского тотализатора». Поначалу Сеппала не обращал на щенка внимания. Тот был некрупным и из-за болезни, от которой у него распухло горло, большую часть детства провел на руках у жены Сеппалы, делавшей ему горячие компрессы, чтобы снять боль. Несмотря на заботы Констанс, а возможно, и благодаря им, Того вырос упрямым и непослушным. Всякий раз, когда Сеппала запрягал собак, Того накидывался на них и кусал за уши, доводя рабочих собак до исступления. Он демонстрировал, как написал один репортер, «все признаки того, что станет самым настоящим собачьим правонарушителем».
