Станислав Пестов - Бомба. Тайны и страсти атомной преисподней
Учёным, состоявшим почётными академиками и членами иностранных научных обществ, было отказано в валюте для уплаты членских взносов. Наступило время, как было сказано в докладе Вавилова, перейти к «переоценке прошлого нашей отечественной физической науки». Такая постановка вопроса чрезвычайно воодушевляла профессора МГУ Дмитрия Иваненко.
Бешеная компания
Ещё в довоенные годы теоретическая физика объединяла молодых, исключительно талантливых учёных — Бронштейна, Гамова, Ландау, Иваненко. Они энергично брались за решения труднейших задач квантовой механики, теории относительности, и каждый из них уже в те годы сделал достаточно, чтобы войти в историю научных открытий.
Дмитрий Иваненко активно участвовал в создании модели ядра из нейтронов и протонов, он предсказал синхротронное излучение, многое внёс в теорию квантов и гравитации. Его роль в атомном проекте СССР была бы, несомненно, велика, но жизнь распорядилась иначе.
Сначала сбежал за границу — подальше от кровавого режима — Гамов, потом большевики расстреляли Бронштейна, бросили в тюрьму Ландау. И Дмитрий Иваненко «сломался», он предал бывших друзей и стал верным режиму. Надо сказать, что профессор Власов тоже был учеником Тамма и подавал серьёзные надежды, хотя академик Сахаров отмечал некоторые странности его поведения, когда слушал его лекции, будучи студентом физфака МГУ. «Когда я был рядом, — рассказывает академик Леонтович, — я как следует бил, как только Власов начинал сходить с катушек, и он приходил в норму». И тот и другой деградировали до того, что стали работать на кафедре физики МГУ в компании отпетых борцов с «космополитизмом». Приоритет советской науки, в которой самое главное и самое значительное сделал именно он, Дмитрий Иваненко, стал для него священным знаменем.
Война с подлинной наукой пришлась как нельзя, кстати, появилась возможность отомстить космополитам Гинзбургу, Леонтовичу, Тамму, Ландсбергу за то, что мало цитировали профессора Иваненко и тем самым существенно принизили наш приоритет.
Например, космополит Ландсберг, рассказывая в одной статье о протонно-нейтронной модели ядра, совершенно кощунственно не выделил особой его, Иваненковской, роли в создании этой модели.
А коварный Леонтович процитировал профессора, но в какой связи? Он всуе назвал ряд работ Иваненко, в которых проявилась «известная неопрятность» профессора в отношении произведений других авторов, «заимствования со стороны Д.Д. Иваненко… И эта неопрятность к чужим работам послужила причиной того, что ряд работ не цитировались или цитируются только под давлением Д.Д. Иваненко своей бешеной компанией и криками в отношении своих работ».
С этой «бешеной компанией и криками» автору пришлось столкнуться ровно 40 лет спустя — в конце 80-ых автор подготовил серию публикаций, в которых впервые рассказал о том, как на самом деле возник и развивался советский атомный проект, об успехах и промахах учёных, разведки, правительства, о многочисленных ненужных жертвах. И вот когда, несмотря на сопротивление цензуры, на угрозы КГБ, на страстное желание Минатома «поправить» историю первая статья вышла в свет («Аргументы и факты» № 40, 1989 г.), в редакции раздался резкий звонок.
— Прекратите немедленно печатать статьи, — закричала телефонная трубка страшным голосом профессора Иваненко.
— ?
— Вы совершаете жуткую, непоправимую ошибку…
— ??
— Не цитируя работы Иваненко по протонно-нейтронному ядру, вы наносите непоправимый вред приоритету советской науки…
Трубка долго кричала и обличала. На шум собрались работники редакции, кто-то предложил вызвать профессору «скорую». Однако, все попытки прервать крики или вставить хоть слово окончились безрезультатно. Сотрудники отдела отправились обедать…
Через полтора часа картина была неизменной — телефонная трубка подпрыгивала от выкриков, а провода чуть было не задымились. Подумалось тогда, какова же была эта бешеная страсть, если даже спустя 40 лет она парализовала работу целого отдела…
Но на репетициях 1949 года профессора, оказывается, быстро усмирили. Академик Ландсберг рассказал всем, что встретил недавно статью «патриота» Иваненко, напечатанную в английском журнале «Naturе». При этом профессор умышленно обошёл молчанием имена советских учёных, сделавших много важных открытий. Цитировал Иваненко только свои труды…
Дело доблести, чести и геройства
По мере того, как становилось всё очевиднее напрасность стараний научной опричнины, в ход стали пускать самые страшные и подлые «аргументы» — доносы. В СССР доносительством занималась значительная часть населения — соседи и родственники, рабочие и служащие, крестьяне и министры. Доносительство считалось «делом чести, доблести и геройства».
Сначала донос в ЦК поступил от Акулова. Он не постеснялся объявить уже покойных академиков Мандельштама и Папалекси шпионами в пользу германского генштаба, причислив заодно к их «шпионско-диверсионной группе» Иоффе, Капицу, Ландау, Ландсберга, Тамма и других.
Следом туда же поступает донос декана физфака МГУ, который сообщает, что «как и в биологии, среди советских физиков есть группа учёных, которые протаскивают у нас буржуазную идеологию». Фамилии всё те же.
Не удержался от доноса и Министр высшего образования Кафтанов. Он «информирует» Маленкова, что почти на полсотни человек будущего совещания имеет компромат. Так, у Иоффе, например, есть родственник за границей, он много лет жил в Германии, связан с немецкой фирмой Сименса. Капица — в прошлом «невозвращенец», а Ландау «сидел». У Тамма репрессированы родственники, а Френкель «выезжал в Америку, ездил в Германию».
Меры по этим доносам (а это были бы страшные меры — вплоть до уничтожения) должны последовать после окончания разгромного совещания. Интересно, что Кафтанов донёс и на «своих» — Иваненко и Акулова. Акулов ведь тоже учился в Германии, а его братьев сволокли на Лубянку. Иваненко имел неприятности с «органами» — они даже выслали его из Ленинграда. Их обоих также ожидал печальный конец, и Кафтанов не мог этого не знать.
По-видимому, Кафтанову надоели самые истеричные и крикливые «опричники» и постоянные хлопоты по поводу их воплей, тогда он решил заодно отделаться и от них — какому же чиновнику нужны лишние хлопоты?
А чтобы наверху видели, что организаторы «не спят и своевременно реагируют», ещё до начала совещания Маленкову доложили, что«…академик Иоффе освобождён от обязанности вице-президента АН СССР и директора Ленинградского физико-технического института. Академик Капица отстранён от руководства Институтом физических проблем и от работы на физико-техническом факультете МГУ». Отделались пока «малой кровью», настоящая кровь, вполне реальная, ожидалась вскорости…
Самая лживая газета
Но тут начались пробуксовки. Кафтанов, а вслед за ним и отдел науки ЦК признали, что совещание «плохо подготовлено». Сначала предлагалось перенести его на более поздние сроки, а потом разговоры об этом спектакле и вовсе затихли.
Обо всех этих сварах по своим каналам узнал всемогущий Берия. Он поинтересовался у Курчатова, насколько обоснованы обвинения в идеализме, и есть ли польза от теории относительности и квантовой механики.
Курчатов высказался в том смысле, что без этих теорий нельзя развивать атомную энергетику и многие основные направления в ней, в частности, ядерное оружие, используют в своих расчётах выводы этой новой физики. Берия был человеком прагматичным, и вывихи идеологов его не интересовали. Тем более, что в числе подвергнутых репрессиям ожидались «его люди», участвовавшие в строительстве водородной бомбы, — Тамм и Гинзбург.
Лаврентий Павлович отправился к Самому Мудрому и Самому Проницательному. Тот очень боялся разномыслия и свободы в среде интеллигенции, но атомной бомбы он боялся ещё больше, понимая, что один только её взрыв в окрестностях Кремля уничтожит и всю охрану, и всю Лубянку, да и его самого.
Он настолько панически боялся этого страшного конца, что немедленно дал команду — совещание отменить вообще. Но Коба не был бы лицемерным и двуличным Сталиным, если бы не оставил кое-какие погромные лазейки для опричнины.
Вскоре прокатилась волна печатных «разоблачений», где взахлёб ругали «академиков» — разносу подвергались их взгляды, статьи, учебники, монографии. Бумаги не жалели, бранных слов тоже.
Готовилась, похоже, новая волна репрессий, но к счастью, диктатора хватил удар, и окружавшая его политическая банда сделала всё, чтобы не допустить врачей к лечению этого чудовища.
Довольно-таки быстро значительная часть бдительнейших идеологов поменяла свои взгляды на прямо противоположные.
