Василий Стенькин - Без вести...
— Таких историй миллионы, — Константин Витальевич притворно вздохнул. — О, многострадальная Русь, сколько выпало испытаний на твою долю!
Милославский выпрямился, погрозил кулаком в пространство.
— Большевистская голытьба довела великую Русь до позора и унижения. Стыдимся признаться, что родились на русской земле... Но ничего, придет час расплаты... — Вдруг грозящая рука Милославского безжизненно упала. Он еле добрался до кресла. С ним случился нервный припадок.
На второй день после возвращения из Мюнхена комендант пришел на службу с опозданием на целый час, чего раньше с ним никогда не случалось. Посидел в своем кресле за столом, затем поднялся и стал медленно вышагивать по кабинету. Веселые мысли не приходили, в голову лезли всякие нудные мысли, которые, в конце концов, свелись к тому, что на посту коменданта лагеря перемещенных лиц особенно не отличишься... Надо что-то предпринимать. Но что?
Он снова присел к столу и стал без интереса рассматривать накопившиеся без него бумаги.
— Разрешите, господин комендант?
— Да, — ответил Милославский, не поднимая головы.
Нечипорчук приблизился, произнес подобострастно:
— С приездом, господин комендант. Как изволили съездить, в полном ли здравии?
— А, господин Нечипорчук. Что нового?
— Жизнь течет без перемен. В лагере тихо, спокойно.
Он еще что-то хотел сказать, но в кабинет без доклада вошли два немецких офицера. Один седоватый, в форме полковника, а второй — лейтенантик, совсем мальчишка, но с весьма самодовольным видом.
— Полковник Ульрих фон Шеффер, представитель военного командования, — отрекомендовался старший, остановившись в двух шагах от стола.
Лейтенант отошел в сторону, вытянулся, как на смотру.
— Извините, господин полковник, я не совсем понял: представитель какого именно военного командования?
— Уточняю. Из ведомства Уполномоченного по вопросам, связанным с размещением союзных оккупационных войск, господина Теодора Бланка.
— Бывший обер-лейтенант германской армии, — представился Милославский, — комендант лагеря перемещенных лиц.
— Вы в каких частях служили, герр Милославский? — Голос полковника заметно подобрел.
— В управлении полиции безопасности.
— Тогда вы неточно назвали свое звание.
Константин Витальевич чуть поколебался, но все же выговорил: — Оберштурмфюрер СС Милославский.
Полковник рассмеялся.
— Я полагаю, господин оберштурмфюрер СС, что наступает время, когда можно будет не стыдиться своих заслуг и званий. Где служили? Простите за повторение вопроса.
— В Одесской команде, а позднее в управлении Шталага VIII-А. Прошу присесть, господин полковник. Это мой секретарь, — комендант указал на Нечипорчука, — думаю, он не помешает нашей беседе?
— Вы своих помощников знаете лучше, вам и решать... — ответил полковник, устраиваясь в кресле.
— Эрвин, — обратился он к лейтенанту, — вы можете присесть.
— Чем могу быть полезен, господин полковник? — спросил Милославский.
— Я очень сожалею, господин Милославский, если мое сообщение несколько огорчит вас.
— Слушаю...
— Мне поручено объявить вам, господин оберштурмфюрер СС, — в голосе полковника прозвучала едва уловимая ирония, — что лагерь «Пюртен-Зет» закрывается...
— Как? — комендант вскочил с прытью, несвойственной его возрасту.
Полковник тоже поднялся.
— Да, принято решение о закрытии лагеря «Пюртен-Зет».
— Кем принято это решение?
— Ведомством, которое я имею честь представлять, господин комендант.
— Такое решение может принять либо управление Верхнего комиссара по делам беженцев при Организации Объединенных Наций, в ведении коего находится лагерь, либо американская военная администрация.
Последние слова Константин Витальевич произнес холодно и даже несколько враждебно. Это вывело полковника из состояния равновесия.
— Я принужден напомнить вам, господин комендант лагеря, чтоб вы не забывались... В Федеральной Республике Германии могут распоряжаться немцы, только немцы... Русские и-и-и... э-э-э... представители других наций обязаны уважать законы нашей страны.
— Я согласен с вами, господин полковник, но... но я должен поставить в известность Международную организацию, в ведении коей находится вверенный мне лагерь.
— Это ваше дело, господин комендант... Я лишь требую безусловного исполнения решения моего командования. В течение трех месяцев, то есть в срок до первого июля, все помещения лагеря вы обязаны освободить и передать в распоряжение военного командования.
— Да... Но в лагере живет около полутораста семей, куда их деть?
— Об их судьбе должна позаботиться Международная организация, на которую вы только что изволили сослаться... У вас есть вопросы ко мне, господин комендант?
— Нет.
— Честь имею...
Полковник откозырнул двумя пальцами и направился к выходу. За ним молодцевато последовал лейтенант. Через несколько минут под окном фыркнул черный «мерседес». Только теперь комендант и его секретарь осознали ошеломляющую новость.
— Я его хорошо помню, — заговорил Нечипорчук — Только фамилия у него была другая, не фон Шеффер. Оберштурмбанфюрер СС, вот кто он, из политического отдела лагеря Освенцим. Разрешите, Константин Витальевич, рассказать подробнее?
— Настоящую фамилию его не советую вспоминать, — усмехнулся Милославский.
Нечипорчук понимающе кивнул.
— Я в чине обер-вахмана прибыл в лагерь около Освенцима. Там тогда содержалось до двухсот пятидесяти тысяч заключенных. Целый комбинат с новейшим оборудованием и механизмами. В первую очередь мы перерабатывали евреев, комиссаров... И все это делалось на глазах у этого самого оберштурмбанфюрера.
Милославский лениво поднял взгляд на Нечипорчука, несколько секунд с недоумением смотрел на него и спросил:
— А зачем вы мне об этом рассказываете? Хотите разжалобить?
— Нет, Константин Витальевич. Это я, пожалуй, больше для себя.
— Ну, а сам этот полковник вешал, убивал?
— Всякое бывало: и вешал, и убивал. Помню, у него огромная черная овчарка была, с желтизной на брюхе. Страшнее нельзя выдумать зверя. От нее много людей погибло... Один раз приехал в Освенцим какой-то штандартенфюрер из Берлина. Гость и этот самый фон Шеффер осматривали лагерь, а мы, охранники, сопровождали их. Фон Шеффер и похвастайся, что кобель за три минуты умертвит человека. Гость не поверил... Тогда вывели какого-то пленного, вроде русского, и Шеффер спустил овчарку. Она в два прыжка подскочила к пленному, сбила с ног, вцепилась в горло. Что-то хрустнуло. Ровно через три минуты тот был мертвым...
Милославский зевнул.
— Сильный человек, — сказал он, потягиваясь, — и должен быть таким, как этот полковник. В наш суровый век слюнтяи не в моде. Я завидую сильным.
Милославский поднялся. Это означало, что аудиенция окончена.
— Прошу вас, господин Нечипорчук, — сказал он, переходя на официальный тон, — как-нибудь пригласите ко мне этого... э-э-э... как его? Сибиряка...
— Каргапольцева?
— Да. И оставьте нас вдвоем. Я хочу произвести над ним психологический эксперимент.
Нечипорчук вышел. А Милославский долго еще ходил по кабинету, обдумывая ситуацию, связанную с предстоящим закрытием лагеря «Пюртен-Зет».
Прошло много дней, пока Милославский выбрал время для проведения «психологического эксперимента» с Каргапольцевым.
В студенческие годы он увлекался психологией.
О Каргапольцеве комендант располагал самыми противоречивыми сведениями. Одни говорили, что сибиряк прост и откровенен, безупречно честен. Другие считали, что замкнутость и малоразговорчивость Каргапольцева — не от простоты, а от хитрости; называли его даже коммунистическим агентом.
Когда Иннокентий вошел в кабинет, Милославский поднялся к нему навстречу и, приветливо поздоровавшись, протянул руку. Фамилию Каргапольцева комендант не мог вспомнить, а листок, на котором она была записана, остался на столе, поэтому он несколько секунд размышлял, как к нему обратиться.
— Мое почтение храброму сибиряку, — нашелся он. — Как живем-можем?
Иннокентий восемь лет прожил в лагере, но никогда не слышал в голосе коменданта столько любезности. Это его насторожило. Он ответил не сразу.
— Что ж, жить приходится, — осторожно проговорил он.
Милославский указал Каргапольцеву на кресло, предложил сигарету. Иннокентий, не торопясь, уселся, а от сигареты отказался. Константин Витальевич незаметно придвинул к себе бумажку, прочитал трудную фамилию и произнес:
— Мы давно знакомы с вами, господин Каргапольцев, но обстоятельства складывались так, что поговорить... э-э-э... по-серьезному не удавалось... И вот я пригласил вас... Мне докладывали, что вы человек правдивый и откровенный.
![Василий Стенькин - Рассказы чекиста Лаврова [Главы из повести]](/uploads/posts/books/45116/45116.jpg)
