Людмила Шапошникова - Мы-курги
— Помни, — сказал отец, — твой дядя остался неотомщенным. Кто из них падет от твоей руки — не важно. Ты имеешь право выбора.
Это были последние слова отца. Тогда Белиаппе эти слова показались чудовищными. Но он не стал возражать. Старшим не возражают, умирающим — тем более. Но как он, выпускник колледжа, может убить человека? Его сознание с этим не могло смириться. Еще несколько лет он гнал от себя эту мысль. Потом стал об этом забывать. Но год назад во время церемонии кормления духов предков ему напомнили об этом: дух умершего отца, сказали ему, им недоволен.
Год потребовался Белиаппе, чтобы войти в кабинет хозяина и попросить пятидневный отпуск. Год потребовался, чтобы решить, кто станет в той окке обреченным, за чьей жизнью он начнет охоту. Им мог стать только тот, давний его соперник. Белиаппа утешал себя, что это не убийство, а акт священной мести. Он успокаивал себя тем, что в Курге и сейчас есть такие случаи, и он не один.
Но сидя в засаде уже третий день, он все-таки не представлял себе, как это произойдет. Он не хотел думать об этом. Он знал, что надо только нажать курок. Ему казалось, что это просто. Очень просто. Но когда на лесной тропинке на четвертый день появился тот человек, Белиаппа понял, что это не просто. Тот человек шел легко, ничего не подозревая. Ружье было переброшено через его плечо, а впереди бежала собака. Палец Белиаппы, лежавший на курке, стал тяжелым и неподатливым. Он словно налился свинцом, и двинуть им не было сил. Палец стал неживым и вышел из подчинения. В это время собака забеспокоилась и устремилась к кустам, где лежал Белиаппа. Палец ожил и прогремел выстрел. Тот человек еще мгновение постоял на месте, как будто чему-то очень удивляясь, а потом рухнул…
В полицейском участке в Меркаре Белиаппа положил ружье на залитый чернилами стол дежурного и сам обо всем рассказал.
Окка на окку, зуб за зуб — принцип феодальной усобицы. Деревня на деревню, округ на округ. Кургские раджи раздували эту вражду и усобицу. Она ослабляла большие кланы и крепкие деревни. С ними, ослабленными, было легче справляться. Англичане потворствовали вражде и кровной мести. Им подходили больше разрозненные курги. Традиция освящала кровную месть. И до наших дней докатилась эта вражда, отзываясь эхом выстрелов в кургских лесах и косыми взглядами бывших «кровников» в английских клубах и светских салонах Меркары.
Адвокат Айяппа показал мне не только ружье. Он показал мне отверстие в каменной стене своего дома. В отверстие можно смотреть и увидеть узкую траншею-дорогу, ведущую к дому. В него можно вставить дуло винтовки или ружья. И оружие поразит без промаха любого, идущего по этой траншее.
— Но, мистер Айяппа, — удивляюсь я, — зачем вам это отверстие? Замажьте его. От него только сквозняк. Ведь времена сейчас другие.
— Другие, вы говорите? — парирует он. — Я что-то не очень это заметил. Ну, а если мой враг с оружием в руках вот по этой, дороге будет приближаться к моему дому, что прикажете делать? Вновь размазывать отверстие или выходить ему навстречу?
— Но какой враг? — не сразу понимаю я. — Кажется, пора завоеваний и набегов кончилась?
— Какой, какой… — недовольно ворчит Айяппа. Знаем какой, — и таинственно умолкает. Потом берет шомпол и прочищает отверстие в стене, освобождая его от скопившейся там пыли и паутины.
Вражда между двумя окками называлась «куду пи», вражда между деревнями или округами — «мара-дале». Но нет пока термина, определяющего вражду между индивидуальными семьями, принадлежащими одной окке, а она существует. И является порождением уже нового времени, новых экономических и социальных отношений. Брат на брата, сын на отца…
«Поле предков» неделимо. Этот символический участок всегда остается в распоряжении дома предков. Но остальная земельная собственность окки давно уже разделена между индивидуальными семьями. И земля нередко является яблоком раздора между братьями, отцами и сыновьями. Старинная воинственность курга теряет в этих раздорах свои благородные качества.
Но даже в Курге за ружье можно взяться не всегда. До конца сельскохозяйственного сезона существует табу на оружие. Во время войн и вражеских набегов кург неохотно отрывался от плуга и сохи. В мирные дни у оружия есть свое время. И это время наступает в сентябре. Праздник отмечается в каждом дом вне зависимости, кому он принадлежит. Простому; крестьянину, крупному плантатору или банкиру. Ибо у каждого курга есть оружие.
Итак, сентябрь. Окончена пахота, посажен рис. Свежая зелень рисовых полей нежится под лучами яркого солнца. Наступил перерыв в изнуряющем дождливом сезоне. В Курге ясно и тепло. Вот тогда и начинается знаменитый кургский «кейл подду» — праздник оружия и поклонения оружию. Дело это серьезное. Поэтому проводить праздник в любой день не рекомендуется. И хотя солнце должно в это время находиться в созвездии Девы, праздник этот чисто мужской. Выбрать правильный день для «кейл подду» сам кург, даже если он вождь деревни, не может. Поэтому вождь отправляется к «надежному советчику» — астрологу. Астролог тщательно сопоставляет расположение сентябрьских созвездий с созвездиями, под которыми родились мужчины деревни. Все эти звезды и созвездия должны дать некую производную среднюю, к таинственных глубинах которой и зашифрован искомый день. Утром этого дня мужчины окки направляются в канникомбре — комнату, где обитают духи предков. Оружие хранится там. Во-первых, это самое надежное место в доме предков. Во-вторых, после духов предков оружие — самый важный объект для поклонения. Объектов этих за многовековую историю воинственного Курга набралось в каждом доме изрядное количество. Здесь и старинные мечи, и изогнутые сабли времен Типу Султана, и раджпутские кинжалы, невесть какими путями попавшие в Кург, и мушкеты XVIII века, и винтовки времен первой мировой войны, и охотничьи ружья разных марок и фирм.
Форма одежды у мужчин в этот день парадная. Традиционная купья с неизменными одикатти и пичекатти. Головной платок или тюрбан. Весь арсенал доставляется в центральный зал, где мужская часть окки принимает участие в его чистке, полировке и, если надо, в починке. Божество в день праздника должно быть чистым — это ясно всем. После того как оружие приведено в порядок, его помещают вновь в канникомбре перед зажженной священной лампой. Затем кладут цветы и мажут оружие молитвенной пастой. Глава семьи читает молитву. В этой молитве он вспоминает о предках, кому когда-то принадлежали эти мечи, сабли и кинжалы. Он восхваляет крепость руки этих предков и просит у них того же для потомков. Это общий ритуал и общая молитва для всего оружия без всякого различия. Более частный момент наступает после легкого пира с вином и жареной свининой. В этом частном моменте явное предпочтение отдается огнестрельному оружию. Мужчины выстраиваются перед этим оружием, как солдаты перед арсеналом. Каждая винтовка, каждое ружье имеют здесь своего хозяина. Казалось бы, чего проще — бери свое ружье и уходи по своим воинственным делам. Но ритуал есть ритуал. И он должен соблюдаться. Право первым взять свое ружье имеет только старший мужчина. И это опять-таки не просто. Ружье он должен получить из рук главы семьи, взять его обеими руками и выслушать речь следующего содержания. Речь, кстати, относится ко всем мужчинам. «Если ты, — говорит глава, — встретишь тигра или кабана, сойди с их пути. Без нужды не наживай врага. Но если встретишь врага лицом к лицу, не сходи с его пути.
Помогай друзьям. Не вызывай недовольства раджи и не забывай бога». Речь эта традиционна и является своеобразным кодексом рыцарской чести. Раджи в Курге давно нет, но его все равно упоминают, иначе речь будет неполной.
После того как старший мужчина получил свое; ружье, остальные члены семьи могут взять свои.
С ружьями курги, вновь ставшие воинами, направляются за деревню в специальное место. Там начинаются мужские соревнования. Стрельба в цель, бег, прыжки, поднятие тяжести. Праздник завершается коллективной охотой. Здесь тоже свои правила. Тому, кто убил животное, достается его голова и нога. Остальное делится поровну между охотниками.
Праздник оружия знаменует начало охотничьего сезона. Но выстрелы в Курге гремят круглый год. Они очень разные, эти выстрелы. Одни несут счастье, другие — горе. Одни извещают о новой жизни, другие — о смерти.
6
Би Кей Манданна
— Разрешите представиться, — сказал он. — Би Кей Манданна.
И лихо щелкнул каблуками, как будто на нем были офицерские сапоги со шпорами, а не поношенные и стоптанные ботинки. И это английское «Би Кей» тоже не вязалось со старой выцветшей купьей, которая висела на его худой долговязой фигуре, как на вешалке. Сзади кто-то непочтительно хихикнул и издевательски повторил «Би Кей». Манданна обернулся и сделал выпад в сторону насмешника, как будто у него в руках был не потрепанный зонтик, а боевая сабля.
