Комиссия по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований РАН - В защиту науки (Бюллетень 3)
Единственный плюс нынешней издательской системы — большое количество переизданий классиков. Во всём остальном к ней вполне можно отнести характеристику, данную Марком Твеном издательской системе США начала ХХ в.: «Общественное мнение нации формирует банда невежд, не способных заработать себе на пропитание лопатой или сапожной иглой».
Понятно, что книгоиздательство — плоть от плоти всего нашего жульнического, полукриминального бизнеса и неизбежно воспроизводит его психологию и нравы. Но порой создается впечатление, что в издательский бизнес идут уж вовсе самые бездарные из коммерсантов, идут потому, что производство литературного фальсификата представляется им делом более легким и безопасным, чем изготовление и сбыт «паленой» водки или поддельной косметики.
Большинство из них занимается не поиском и отбором авторов, а раскруткой заранее намеченных кандидатур. Для этого занятия даже придуман производственный термин «персонифицированный издательский проект», сокращенно — ПИП. И получается, что раскрутить (на какое-то время) действительно можно кого угодно. Раскрутили же недавно питерские издатели девчонку с не вполне здоровой головушкой и нездоровыми почками, описывавшую (прошу прощения за невольный каламбур) в своих рассказах процесс собственного мочеиспускания. Когда-то Виктор Шкловский сетовал: «В литературе одни сдают кровь, другие мочу. Приемка по весу». В дурном сне мэтру не могло привидеться, что настанут времена, когда в русской литературе приемку крови остановят совсем, зато моча будет востребована в буквальном смысле.
Кстати, между откровенно бульварными издательствами, извергающими потоки глупых детективов, нелепой фэнтези, мистики, сусальных романчиков, и некоторыми из тех издательств, что саморекламируются как публикаторы высокой литературы, разница невелика. «Бульварные» даже выглядят честнее, поскольку не претендуют на высоколобость. У «претендующих» же идиотизма и хамства ничуть не меньше, в этих издательствах точно так же выбрасывают, не читая, поступившие рукописи, вот разве что не любят раскручивать ПИПы самостоятельно, а предпочитают уже раскрученных авторов (желательно покойных), да ещё гранты. На гранты издадут что угодно. В общем итоге от иных «претендующих», пожалуй, больше вреда, чем от «бульварных». Больше, поскольку «претендующие» с апломбом имитируют литературный процесс и создают видимость, что их продукция действительно является современной русской литературой.
В ответ на упреки общества издатели иногда оправдываются: «Мы живем в рыночной экономике! Что же делать, если серьезная литература не востребуется книжной торговлей!» В связи с этим вспоминается замечание известного экономиста Геннадия Лисичкина: «Не может быть рыночной система, в которой условия диктуют не производитель и потребитель, а посредники». Лисичкин прав: производители и потребители, — например, крестьянин и покупатель продуктов на рынке, писатель и читатель, — в нашей имитации рыночной системы не свободные субъекты, а всего лишь объекты манипуляций посредников. В первом случае — бандитов и перекупщиков, во втором — издателей и книготорговцев.
Понятно, что в литературной сфере именно издательская политика является первичной, а книготорговая — производной. Те случаи, когда талантливые книги, чудом прорвавшиеся сквозь издательскую «линию Маннергейма» и вышедшие тиражом в считанные тысячи экземпляров, почти не попадают в магазины, оседают на складах, лишь подтверждают сказанное. Тем более, что многие издательства имеют собственные книжные магазины или, по крайней мере, собственные отделы в крупных магазинах.
Итоги плачевные. Оценка газеты «Аргументы и факты» (2006. № 7. С. 25), согласно которой 90 % выпускаемых в России книг являются «откровенной шелухой», выглядит ещё чрезмерно оптимистической. Более категоричен и, видимо, более близок к истине создатель интернет-библиотеки www.lib.ru Максим Мош-ков. Выступая на телеканале «Культура», он заявил: «Среди залежей книг, заполняющих наши книжные магазины, 99 % — это мусор». Вот поэтому не только у тех, кто не знаком с нынешней издательской механикой, но даже у иных обитателей литературной среды и создаётся впечатление, что литература в России кончилась. Мрачный критик Золотоносов в одной из своих статей злорадно воскликнул: «Русская литература умерла и ухи попросить не успела!»
Конечно, это чепуха: настоящая литература в России жива. Она пишется, просто не получает нормального выхода к читателям и, как всякий живой организм, она ищет способы выживания. Современная поэзия уже перебралась в интернет-библиотеки, следом туда перебирается и серьёзная проза. Но это, разумеется, не панацея. При любом уровне компьютеризации самый доступный интернет всё равно не станет (по крайней мере, в обозримом будущем) полноценной заменой печатной книги. А значит, за пределами сузившегося круга интеллигентов, посетителей интернет-библиотек, продолжится одичание остальной части общества.
Надо сказать, что и нынешние издатели испытывают тревогу, порой переходящую в панику. Если 15 лет назад Россия считалась самой читающей страной в мире, то сейчас социологические опросы показывают неуклонное снижение доли активных читателей. Так, по данным «Роспечати», только за последние два года эта доля снизилась с 26 до 23 %, а по утверждению Эдварда Радзинского, она сейчас составляет всего-навсего 16 %. Соответственно люди покупают все меньше и меньше книг.
Ничего удивительного в этом нет. Любая фальсификация, даже в торговле косметикой, быстро себя разоблачает. Самая наивная девчонка, несколько раз намазав ресницы технической сажей на вазелине вместо французской туши, в конце концов сообразит, что в ярких коробочках ей продают подделку. А в литературе и подавно обман не может длиться долго. Всё меньше становится тех, кто согласен в книжных магазинах отдавать свои реальные деньги за имитацию — за ПИПы, за неотличимые один от другого бесчисленные романы, внушающие, что весь мир сумасшедший дом и все люди в нём уроды, за фиглярство, прикрывающее отсутствие мыслей. Люди старшего поколения при этом вспоминают советскую торговлю (полки ломятся от товаров, а купить нечего), а молодые изначально взрастают в убеждении, что современная литература — это именно та дребедень, котораяя потоками издается и навязчиво рекламируется, а значит, вообще нет смысла на неё внимание обращать.
Издатели не в состоянии понять, что сами пилят сук, на котором сидят, но они слышат треск этого сука, чувствуют, как он прогибается, и реагируют в духе нашего дикого бизнеса — ещё более навязчивой рекламой. Последние выброшенные в массы слоганы — «Время читать!» и «Читать модно!» — явно должны заинтересовать врача-мозговеда Андрея Бильжо.
Галина Соловьева свою статью «Книжные страсти по-русски» о состоянии книгоиздательства и книготорговли в России («Дело», 20 ноября 2006 г.) завершает отчаянным призывом к государству: «Гуманитарные катастрофы, в отличие от природных, совершаются тихо, но необратимо. И если в ближайшее времяя государство не озаботится программой поддержки серьёзного чтения, то волна книжного фаст-фуда, захлестнувшая Россию, приобретёт характер цунами. И тогда однажды утром мы проснёмся совсем в иной стране».
Мне кажется, госпожа Соловьева несколько наивна. Без общего разворота к реальности всего нашего общества, в одной отдельно взятой сфере издательства-книготорговли ничего не изменится. Любая «программа поддержки серьёзного чтения» обернётся ещё одной имитацией с распихиваньем казённых денег по чьим-то карманам. И гуманитарная катастрофа, которую Соловьева только предвидит в будущем, в действительности давно произошла. Мы давно уже в другой стране.
Говорят, Константин Черненко имел обыкновение отвечать своим соратникам, докладывавшим ему о неприятном, одной фразой: «Не драматизируйте ситуацию!» Так может, и нам не стоит драматизировать? Может быть, мы и дальше проживем дураками, сидя на нефтегазовых трубах, без науки и техники, без интеллигенции, с имитацией демократии, политической жизни, русской литературы? Вот и Леонид Григорьев, президент Института энергетики и финансов, отмечает успокоительные тенденции («Известия», 15 марта 2006 г.): «Значительная часть населения — прежде всего молодежь, бизнес — приняла новую реальность: среднеразвитой сырьевой страны с большим социальным неравенством. Тем, кому в 1990 г. было 40–45 лет, стало 55–60, и они во многом потеряли эти полтора десятка лет в науке и жизни. Хорошо образованное поколение послевоенного бэби-бума — дети Победы и демобилизации — идёт на пенсию. Молодые люди (моложе 40 сейчас) никогда не участвовали в крупных научных или промышленных проектах. Во многом страна уже приспособилась к жизни на ренту с сырья — скоро её интеллектуальная мощь уже не будет волновать население…»
