Георгий Эфрон - Письма М. И. Цветаевой
Чрезвычайно радуют успехи союзников в Сев<ерной> Франции; Вы себе представляете, как, с каким захватывающим вниманием и интересом я читаю последние известия!
К вечеру на дорогах гудят американские грузовики, усиливается артперестрелка, и донимают комары. Воображаю, сколько будет здесь шума от артиллерии, когда начнутся решающие сражения! Вообще, настроение перед атакой, перед штурмом — совсем особое, именно предгрозовое, и мы все сейчас его переживаем, и люди торопятся заниматься, писать домой, играть на гармошке, смеяться и даже спать. Все чувствуют, что вот-вот «начнется»… Когда точно — никто не скажет, но что действительно скоро «начнется», это — факт.
Пора кончать; совсем темнеет и скоро спать пора ложиться.
Привет! Желаю Вам всего хорошего. Передайте привет Алёше. Что от Али?
До свидания
Ваш Мур.
15/VI-44 г
Милые Лиля и Зина!
Пишу Вам после бурно проведенной ночи, вернее — бурно начавшегося рассвета: впервые мне пришлось познакомиться со шрапнелью, которой нас задумали активно угощать. Знакомство было не из приятных, поверьте! Но ничего — к счастию это было не слишком близкое — и не личное! — знакомство. Пришлось также переходить речку вброд; все перешли прямо в ботинках и обмотках; я же не мог на это решиться и триумфально прошествовал с ботинками в руке. Ночью орудовал лопатой, кстати сказать, весьма неважно, что обусловило кое-какие замечания о том, что я-де наверное «москвич». Вообще я здесь несколько в диковинку и слыву за «чистёху» и т. п. Но всё это — пустяки, поскольку всё временно и настанет час, когда всё, в том числе и мы — станем на свое место. Играет штабной патефон. Как далека музыка от того, что мы переживаем! Это — совсем иной мир, мир концертных залов, книг и картин, мир из которого я ушел, и в который я вернусь когда-нибудь, — и который — полностью — никогда не существовал, ибо был разбавлен ежедневным бытом-бытиём.
Времени совсем мало. Пора кончать. Воет и свистит ветер; погода что-то подражает вчерашней ночи!
Что меня ждет впереди? Я твердо уверен в успехе в жизни, который придет в свое время, как и общая наша победа, — а ее уже видно.
Привет. Ваш Мур.
30/VI-44 г
Дорогие Лиля и Зина!
28-го получил Вашу открытку от 22-го/VI, и обрадовался ей чрезвычайно, т. к. на фронте получал всего-навсего одну открытку — от Вас же, а без писем здесь чувствуешь себя совсем оторванным от своих. Поэтому — пишите! Письма очень помогают и радуешься им несказанно, как празднику. Впрочем — вижу, что повторяюсь, — а это никогда не рекомендуется!
Не знаю, писал ли я Вам (вернее — получили ли Вы то письмо, где я об этом говорил), что меня перевели из моего подразделения, в котором я находился с самого начала пребывания на фронте, в другое, совсем новое. В прежнем я уже обвыкся и обжился, и в новое переходил неохотно. Я стал вновь работать писарем. Но у меня «движение карьеры» почему-то шиворот-навыворот и вместо того, чтобы с низу идти вверх, оно идет сверху вниз. Вы помните, что моя писарская деятельность в Алабино закончилась включением в маршевую роту. В моем прежнем подразделении здесь, на фронте, я тоже (не сразу, правда) стал работать писарем, но когда не хватило людей для пополнения в другое подразделение, то я послужил «затычкой». В новом подразделении я сразу был назначен писарем, но здесь моя писарская карьера была кратче еще более чем раньше и через несколько дней закончилась. После этого я некоторое время проработал на мифической должности связного старшины: после боя таскал оружие, носился с поручениями с передовой в «тыл», помогал носить раненых и т. д. Вчера и эта моя деятельность завершилась, и вот я из ячейки управления перешел в стрелковое отделение, простым бойцом. Во всех трех случаях видна явно нисходящая линия — сверху вниз. Чем это объясняется? Было бы несправедливостью обвинять кого-либо в этом, кроме себя самого. Всё зависело от меня. В сущности, от меня требовалась лишь аккуратность, исполнительность, терпение, т. е. те качества, за исключением первого, которых я абсолютно лишен. Ну и опыт, конечно, «бывалость». Вы помните, как я работал в Москве комендантом общежития?[31] Писарская работа схожа с этой, и наводила на меня самую настоящую тоску и скуку, я от нее буквально засыпал. При таких условиях я, конечно, не мог прочно закрепиться на «писарских позициях», а для связного я слишком медлителен.
В последнее время мы совершаем большие марши, следуя по пятам отступающего врага. Живем, т. е. отдыхаем и находимся, в лесах. Походная кухня, рытьё окопов (чтобы уберечься от артогня), и всё такое прочее. Бой был пока один (позавчера); постепенно вхожу в боевые будни: кстати, мертвых я видел в первый раз в жизни: до сих пор я отказывался смотреть на покойников, включая и М. И. А теперь столкнулся со смертью вплотную. Она страшна и безобразна; опасность — повсюду, но каждый надеется, что его не убьёт. Хожу уже с немецкими трофеями: большой нож-штык и кружка, ложка. Идем на запад, и предстоят тяжелые бои, т. к. немцы очень зловредны, хитры и упорны. Но я полагаю, что смерть меня минует, а что ранят, так это очень возможно.
Асе писал, Але — тоже; напишите, что с Митькой, как он и где (Ириша скажет, тел. В 1-56-41). Раечке напишу обязательно, и очень обрадовался тому, что она заходила к Вам. Как она Вам понравилась?
До свидания. Пишите!
Обнимаю. Привет Мур.
4/VII-44 г.[32]
Дорогие Лиля и Зина!
Довольно давно Вам не писал; это объясняется тем, что в последнее время мы только и делаем, что движемся, движемся, движемся, почти безостановочно идем на запад: за два дня мы прошли свыше 130 км (пешком)! И на привалах лишь спишь, чтобы смочь идти дальше. Теперь вот уже некоторое время, как я веду жизнь простого солдата, разделяя все ее тяготы и трудности. История повторяется: и Ж. Ромэн, и Дюамель и Селин тоже были простыми солдатами, и это меня подбодряет! Мы теперь идем по территории, находящейся за пределами нашей старой границы; немцы поспешно отступают, бомбят наступающие части, но безуспешно; т. к. движение вперед продолжается. Население относится радушно; народ симпатичный, вежливый; разорение их не особенно коснулось, т. к. немцев здесь было довольно мало, а крестьяне — народ хитрый и многое припрятали, а скот держали в лесах. Итак, пока мы не догнали бегущих немцев; всё же надо предполагать, что они где-нибудь да сосредоточатся, и тогда разгорятся бои. Пейзаж здесь замечательный, и воздух совсем иной, но всего этого не замечаешь из-за быстроты марша и тяжести поклажи. Жалко, что я не был в Москве на юбилеях Римского-Корсакова и Чехова!
Пишите! Привет. Преданный Вам Мур.
ЭФРОН АРИАДНЕ
10/III-41
Милая Аля!
Муля получил твое письмо и недавно читал его нам. Мне очень понравился бодрый тон твоего письма и то, что ты даже ходишь в кино. Теперь спешу писать о себе — потому что знаю, как тебе всё интересно. В прошлом году — весной — я болел воспалением легкого, краснухой, гриппом, свинкой и простудой. В 8 а кл(асс) перешел без испытаний — по болезни. В этом учебном году учился уже в 2-х школах — всё переезжали с места на место. Теперь живем на Покровском бульваре, в 15 минутах ходьбы до метро «Кировская». Учусь поблизости — в переулке. В школе ко мне относятся очень хорошо — я играю видную роль в классе. Имею успех у местных кокеток и с успехом острю. Состою членом МОПР’а. Уж добрый год, как бросил рисовать (со средней художеств<енной> школой ничего не вышло, да и тяги к живописи нет). Я окончательно охладел к призванию художника, и никогда не вернусь назад. Составляю себе библиотеку. Теперь стал знатоком Маяковского и Багрицкого. Усиленно занимаюсь изучением истории литературы и критики Жадно читаю исследования о поэтике Маяковского Вообще предполагаю быть критиком — думаю после школы и армии пойти в ИФЛИ. Все знакомые, как и мои, так и мамины, говорят, что я буду критиком. В театры не хожу, а зато сделался специалистом по симфонической и фортепианной музыке. Не пропускаю ни одного концерта. Очень люблю симфонии Чайковского. Отлично имею по литературе, русскому, черчению, истории и французскому яз<ыку>. Читаю историю дипломатии, Щедрина, последние стихи Кирсанова, изучаю Маяковского. Целую крепко. Мур.
24/III-41
Милая Аля!
Надеюсь, что ты получила мои первые две открытки. У меня начались весенние семидневные каникулы. Я в них много читаю, хожу по городу. Все стараюсь достать побольше критической литературы. В этой четверти, как и в двух предыдущих у меня две посредств<енных> отметки — на этот раз по физике и географии. Что буду делать летом — не знаю. Вряд ли куда-нибудь уедем. Возможно, буду ездить к Лиле на дачу, или что-нибудь в этом роде. Теперь осталась одна четверть — самая трудная и ответственная. Не переношу физики — и она меня тоже недолюбливает. Верно, скучное письмо? Но ничего интересного со мной не происходит, так что почти не о чем писать. Но хорошо, что приближается лето — как-то радостнее будет, да и погода приятнее. Живу жизнью довольно бесцветной, но всё хорошее еще впереди. И все-таки приятно, что приближается лето — всё же может будет веселее, чем зимой. Всем сердцем с тобой и целую крепко. Твой брат Мур.
