Борис Елисов - Люди долга и отваги. Книга первая
Решетов чуть насмешливо посмотрел на Пыжлова.
— У вас еще что-нибудь? — поинтересовалась Розанова, видя, что майор не уходит, раздумывает.
— Да. Кто в восьмом доме убирает подъезды?
— Наша дворник Масличкина.
— Как ее зовут?
— Не Полиной случайно?
— Татьяна Герасимовна.
— Ясно.
И майор вновь кинул взгляд на Сергея.
— Где она живет?
— В том же доме, квартира пятьдесят третья.
— Я попрошу вас об одолжении. Проводите нас к ней.
…В пятьдесят третьей квартире, судя по всему, кипела «битва». Даже на лестничной площадке были слышны воинственные клики, треск игрушечных автоматов и беспрестанный топот детских ног.
— На голове ходят, — засмеялась Розанова. Она сильно постучала в дверь, потом еще. — У Масличкиной всегда так. С ума сойти — шесть внуков!
Щелкнул открываемый замок, и Решетов увидел полную пожилую женщину в фартуке и с ремнем в руках.
— Фаина Александровна! Здравствуй, миленькая! Ой, да ты не одна, — певуче протянула она.
— Товарищи из милиции. Поговорить с тобой хотят.
— Пожалуйста, заходите.
Переступив порог, Решетов вдруг заметил, как лицо Татьяны Герасимовны удивленно вытянулось, едва ее взгляд упал на Пыжлова.
— Фая, и этот тоже… из милиции? — она кивнула в сторону Сергея.
— Из милиции я, — Решетов предъявил удостоверение. — А это — потерпевший.
— Потерпевший? — Она сострадательно покачала головой.
— Я так понял, что вы уже раньше с ним встречались.
— Ну да! Если вам и впрямь охота послушать, я расскажу… Вчера, как Игорька уложила днем в постель, я со Славиком, другим внучком, вышла погулять. Славик в песке копается, куличи делает. Глядь, а за кустами появляются трое. Они мне и ни к чему, да говорили-то больно уж громко.
— О чем они говорили?
— Я не очень прислушивалась. Парень, Аликом его называли, бриллиант продавал. Видать, хороший, из Индии. За сколько, не скажу — на языке все тыщи, тыщи. Мужчина хотел купить, за ценой не стоял. А вот этот «пострадавший» — он ко мне лицом стоял — Алика все подбивал отдать и не торговаться. Я их разговоры было приняла за чистую монету. Уж потом в разум вошла — аферисты собрались.
— Почему вы так решили? — удивился майор наблюдательности женщины.
— Да как же! Мужчина за деньгами зовет к себе домой в сорок вторую квартиру, а сам отродясь в ней не жил. Честный человек разве выдаст чужое жилье за свое? Ничего у них не вышло. Алик понял, что его объегорить хотят, и бриллиант не продал. Уж как потом вот этот, — она кивнула на Сергея, — Алика костерил. Дескать, хорошую цену давали. Чуть не подрались.
— Татьяна Герасимовна, вы не могли бы описать тех двух?
— Нет. Спиной ко мне они сидели… — Дворник виновато замялась. — Уж простите меня старую. Никак в толк не возьму. Охмуряли Алика, а в пострадавших другой оказался. Ишь ведь как бывает.
— Бывает, — коротко согласился Павел Васильевич, но объяснять ничего не стал.
Они вышли из сумрачного подъезда. Решетов неторопливо достал сигарету, прикурил и, сделав глубокую затяжку, попросил:
— Покажите, где торговались. — И уже на детской площадке поинтересовался: — Дрались здесь?
— Да не дрались мы!
— Будем считать повздорили. Суть не в этом. Меня интересует причина ссоры.
— Из-за денег: почему, дескать, я иностранцу ни копейки не заплатил. Алик разорался и пригрозил: если я не внесу доли, то он, будь здоров, сам заплатит…
Последняя фраза заставила Решетова насторожиться. Взгляд резко уперся в Пыжлова.
— Как Алик сказал? Повторите! — разделяя слова, медленно переспросил он.
— Он сказал… если я не внесу своей доли, то он, будь здоров…
— Что же вы раньше молчали? — внезапно раздражаясь оборвал Сергея Решетов. — Я же спрашивал про их словечки, присказки… Едем в управление.
Вернувшись к себе, Решетов, не теряя времени, подготовил протокол опознания по фотографии, пригласил понятых, и Пыжлов опознал Алика. Им оказался дважды судимый за мошенничество Запрудный Петр Евдокимович по кличке Будьздоров. Информационный центр незамедлительно сообщил, что несколько месяцев назад он освобожден по отбытии срока наказания, однако по выбранному им месту жительства не прибыл до настоящего времени.
Решетов застал Купашова, когда следователь собирался в научно-технический отдел. Увидев инспектора, капитан воскликнул:
— Павел Васильевич, дорогой, у меня для тебя новость. Из районов на нашу ориентировку подвезли два уголовных дела. Оказалось, есть еще такие же случаи. Способ мошенничества аналогичен. Та же цепочка: студент, иностранец, ювелир и женщина-уборщица подъезда.
— «Бриллианты» исследовались?
— По заключению экспертов это мастерски отшлифованные и ограненные осколки хрусталя. Исходным материалом послужила пепельница.
— Ловкачи! — засмеялся Павел Васильевич. — Если их не остановить, они всю пепельницу распродадут таким вот пыжловым.
— Кстати, как твоя поездка? Вспомнил Пыжлов что-нибудь?
— Представьте себе, вспомнил. — Майор протянул следователю протокол опознания по фотографии и справку информационного центра. Прочитав, Купашов одобрительно хмыкнул.
— Как ты вышел на Запрудного?
— Его подвела привычка к месту и не к месту говорить «будь здоров». Из-за этого и кличка прилипла.
— Ты с ним встречался раньше?
— Довелось. Я его арестовывал несколько лет назад. Задержали при попытке сбыть поддельные доллары.
— Что он собой представляет?
— Проходимец, — убежденно ответил Павел Васильевич, — пробы негде поставить. Да и дружки в ту пору у него подобрались такие же…
— А кто, по твоему мнению, в его компании сейчас?
Майор оживился.
— Скорее, он в чьей-нибудь. А вот где он проживает? Возможно, у своей подружки, у Супрягиной.
Супрягина не была причастна к преступлениям, но среда засосала ее крепко. Надо было заставить Наташу взглянуть на себя со стороны, показать глубину падения и помочь выкарабкаться из ямы, в которую столкнул ее Запрудный. Помог ей в этом инспектор уголовного розыска Решетов.
Любил ли ее Запрудный? Майор был убежден, что Запрудному нужна была лишь Наташина квартира, где бы он мог время от времени скрываться после очередного преступления. Но, находясь в местах лишения свободы, Петр продолжал переписываться с Наташей. Не мог он ее миновать и после последнего освобождения.
На это и рассчитывал Решетов, направляясь к Супрягиной.
Наташа опешила от неожиданности. В старом халатике, в стоптанных тапочках на босу ногу она стояла перед майором, прижав ладони к щекам.
— Что ж не приглашаешь? — улыбнулся Решетов.
— Павел Васильевич, милый, да вы что! Заходите. Прямо к чаю угодили. С хворостом. Сама напекла.
Опомнившись от минутного замешательства, она решительно забрала у него шляпу, помогла снять плащ.
— Мокрый-то! Давайте в ванную повешу, хоть немного подсохнет. Я уж к вам собиралась.
— Никак стряслось что-нибудь?
— Да нет. Похвастаться. Меня на доску Почета сфотографировали. В сентябре, — радостно сообщила она, появляясь из ванной уже в темном платье, — октябрьский план выполнила. На месяц с опережением. Таких на комбинате раз, два и обчелся. В нашем цеху всего шесть человек. Так что я, — Наташа горделиво передернула остренькими плечиками, — передовик производства. При всем честном народе премию вручили. Ее получить — ого-го! И вообще вы мной гордиться можете. Не подвела вас. Ой! Что же мы стоим!
Схватив Решетова за рукав, она потащила его в комнату.
Довольный и встречей, и тем, что у его бывшей подшефной все в порядке, он опустился в кресло возле журнального столика. Наташа мигом расстелила крохотную скатерку, поставила чашки, сахарницу, блюдо с хворостом. Убежала на кухню и оттуда все продолжала рассказывать о торжественной церемонии вручения премии во время обеденного перерыва.
Пользуясь ее отсутствием, Решетов огляделся. Вокруг новая обстановка, за стеклом в горке хрусталь. На стене репродукции левитанской «Осени» и «Материнства» Пикассо. Через открытую дверь в другой комнате виден письменный стол с книгами. Небо и земля!
Когда-то в этой квартире все было не так. Повсюду следы неухоженности, грязь, побитая мебель. По углам — батареи пустых бутылок.
Неужели сюда опять хочет вернуться Запрудный? Пусть только попробует… Не допущу…
Наташа появилась с кипящим самоварчиком.
— Откуда у тебя книги? — Он кивнул в сторону смежной комнаты.
— Ой! — просияла Наташа. — Совсем забыла! Я ведь в текстильный техникум поступила, по вечерам на второй курс хожу.
Восторженным восклицаниям не было конца. Ее рассказ с лекций перескакивал на ткацкие машины, челноки, затем на семинары, а с них на пряжу, используемую для основы. Но чем дальше слушал Решетов, тем больше убеждался, что Наташа что-то не договаривает. Настораживала несколько излишняя веселость, явная возбужденность.
