Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА
Кук вспоминал тот день, как один из самых радостных дней в своей жизни. «Вот и сбылись вековые мечты украинского народа, а значит, и мои мечты. Не напрасно я боролся за этот сладостный миг свободы», — часто думалось тогда Куку. Сообщение об аресте Стецько и Бандеры застало Кука в небольшом городке Василькове, что недалеко от Киева, где он и его товарищи ожидали разгрома Красной Армии, окруженной немцами, и падения столицы Советской Украины — Киева. Они были уверены, что немцы так же быстро войдут в Киев, как вошли во Львов. Но бои за Киев затянулись до сентября. Нелегально находившуюся в Василькове группу во главе с Куком обнаружили немцы, арестовали ее и этапировали во Львов. По дороге удалось бежать. Позже Кук узнал об истинном положении ОУН на оккупированных немецкой армией территориях, о судьбе Бандеры и Стецько и понял, что немцы их перехитрили, не дали себя использовать в политических играх ОУН, что немцам, тем более в качестве политической силы, направленной на создание «нового», независимого, «самостийного» Украинского государства, они больше не нужны. Он все чаще задумывался над тем, что, выбрав себе в качестве временного союзника немцев, они ошиблись. Конечно, они были уверены, что вермахт быстро одолеет Красную Армию. Но чтобы вот так, в считанные дни дойти почти без сопротивления до Львова и так же быстро подойти к укрепрайонам Киева — никто не ожидал. Опьяненные своими успехами, немецкие политические круги перестали обращать внимание на каких-то там украинцев, объединившихся в какую-то там организацию. Часть руководства ОУН немцы отправили в концлагерь, другую часть привлекли на свою сторону и с их помощью организовали полицейские формирования для охранных и карательных функций под их, немцев, началом.
И все же, несмотря ни на что, УПА существовала и постепенно приобретала четкие формы слаженно действующих войсковых соединений и отрядов, подчиненных единому командованию. Прошедший в 40-е годы в Германии военную подготовку Роман Шухевич в конце 1942 года порвал с немцами, действовал самостоятельно, но некоторые контакты с оккупационными властями сохранил. Игра продолжалась. Только в конце 1944 года немцы освободили Бандеру из-под ареста, рассчитывая на его помощь в вопросах организации диверсионной работы в тылах наступающей Красной Армии.
«Кто бы мог подумать, что красные так расколошматят хваленый вермахт! Все-таки славяне, хочешь не хочешь, а родственники. Это тебе не немецкие бюргеры», — часто говаривал про себя Кук. Он хорошо помнил то время, когда по указанию центрального провода с отрядом УПА зимой 1944 года перешел советско-немецкий фронт и на стремительно освобождавшейся от немецких оккупантов под ударами Красной Армии территории Западной Украины организовывал партизанские отряды, которые действовали против Красной Армии, в тылу у нее, утверждая себя тем самым как новая украинская власть. Позже Кук объяснил сам себе успехи своих отрядов, временное освобождение сел и некоторых райцентров от советской власти не только численностью и достаточным вооружением, смелостью и умением своих бойцов, а в основном благоприятно сложившейся в тот период для ОУН общей обстановкой. Просто Красной Армии было не до них. Она спешила на Запад, туда, где была Германия, ее главный враг…
Томила жажда. Воды во фляжке больше не было. Солнце же как назло только-только начало клониться к западу, медленно погружаясь в сгустившиеся на горизонте, как густой темный туман, облака.
«Быть сегодня ночью дождю с ветром, — мелькнуло в мыслях. — Да и ноги, особенно в коленях, как всегда на непогоду, заломило. Проклятое болото». Он вспомнил, как в 1949 году, обложенный со всех сторон чекистами, сумел выскользнуть из кольца и уйти через болото, известное своей непроходимостью и опасными трясинными ловушками. Шли через болото с местным проводником. Вуйко был инвалидом с детства, сильно хромал от рождения, в армию поэтому его ни в какую — ни в польскую, ни в русскую — не брали, но охотник был замечательный, знал все тропки местные вокруг. Родная земля всегда помогает. Провел Лемиша с Оксаной и тремя его боевиками через страшное для чужого человека болото. Оставил их на крошечном сухом островке среди заполненных водой болотных плешин, а сам ушел, заверив, что вернется, как снимут военные осаду. Несколько дней ждали его. Дожди пошли проливные. Огня разводить нельзя было. Свои плащ-палатку и ватник отдал Васыль начинающей заболевать Уляне. Плащ-палаток больше у них не было. Правда, хлопцы отдали провидныку один ватник, но и он не спасал от дождя и сырости. На островке одни кусты да трава болотная. От дождей вода поднялась, оставался один маленький незатопленный пятачок без воды. Туда положили больную Уляну. Хлопцы вместе с Васылем в воде сидели. Там и заработал себе Кук вечный ревматизм, тревоживший его всегда перед непогодой. «Мой барометр меня не подводит, — любил шутить Кук.
Солнце ушло в темные облачка, а набежавшие с севера тучи заволокли небо. Быстро темнело. Вдали, где-то за селом сверкнуло и спустя короткое время приглушенно грохотнуло.
— Нам еще для полного рая дождя не хватало, — вдруг мрачно произнесла сидевшая до этого согнувшись, чтобы голова не торчала, Уляна. — Шалаша у нас все равно нету.
Васыль промолчал. Когда-то, много лет назад им понравилась русская поговорка «С милым и в шалаше рай», — и с тех пор они шутили по поводу часто служившего им крышей лесного шалаша, сделанного на скорую руку боевиками. «Хорошо, что Уляна не забеременела», подумал про себя Кук. Последний раз они были близки ранней весной в бункере. Благо вдвоем зиму провели. Такое случилось в их партизанской жизни впервые. Обычно вместе с ними были три-четыре боевика-охранника. Тут не до любви.
Глядя на согнувшуюся Уляну, Кук вспоминал те дни, когда они по-молодому пылко и влюбленно соединялись в единое целое, сливаясь со Вселенной и забывая все на свете. Только глаза, блик которых был заметен и в темноте, выдавали выплескивавшийся из них жар любви. После таких минут Васылю становилось не по себе. Он стыдился этого охватывающего его в такие незабываемые в жизни мужчины мгновенья чувства. Ему порой казалось, что как революционер-подпольщик он не должен иметь права на такую любовь, он не должен расслабляться. И все же он каждый раз замечал в себе после этого поднимающееся откуда-то из души чувство успокоенности и уверенности в себе. Улянкина любовь не опустошала, а наполняла его новой силой. Он любил ее, и возникающее в нем каждый раз желание взять ее внешне почти не проявлялось ни в словах, ни в движениях. Он стеснялся этого, как проявления мужской слабости. Он иногда приказывал себе: «Ты руководитель, командир, тебе подчиняются тысячи людей. Ты отвечаешь за их жизни и за ту победу, к которой ведешь этих людей. Ты не имеешь права на сентиментальность и мещанское чувство, придуманное богатенькими и именитыми интеллигентами, называемое любовью». Он никогда не признавался ей в любви, не говорил красивых и ласковых слов. Не отвечал теми же словами, которыми щедрая на любовь и ласку Уляна каждый раз, когда они соединялись, одаривала его.
В сгущавшейся темноте ему хорошо был виден четкий профиль Уляны, ее красивая чуть-чуть повернутая в сторону голова с уложенной пучком на затылке толстой косой. Переполнявшее его чувство любви к единственному самому близкому человеку на Земле, жене своей Уляне, матери их общего ребенка, зачатого в любви, спрятанного КГБ, быть может, навсегда для них, в не известный никому сиротский детский приют, готово было выплеснуться ласковыми словами. Он повернулся к Уляне, протянул к ней руку, коснулся ее плеча и вместо слов признания ей, такой желанной, повинуясь выработанной за многие годы подполья самодисциплине и контролю над своими эмоциями, сказал:
— Пить не хочешь, Улянка? Темно стало, можно незаметно спуститься к ручью.
Уляна, не отвечая Куку, молча протянула ему пустую флягу. Васыль заглянул ей в лицо. Глаза Уляны устремлены в одну, только ей видимую точку. Губы сжаты в одну узкую линию.
— Устала я, Васыль, — произнесла Уляна и снова замолчала.
Молчал и Лемиш.
— Лучше смерть в бою, чем вот такая жизнь в бесконечных бегах. У меня такое чувство, Васыль, что за нами как будто наблюдает невидимый нами глаз, как будто оттуда, с самого неба. И от этого глаза негде спрятаться. — Говоря это, Уляна вытянула руку высоко над головой, тыча указательным пальцем куда-то в небо.
— Ты просто устала, измучилась. Скоро мы встретимся с нашими друзьями на востоке и определим нашу дальнейшую жизнь. Я в ответе за тебя. Верю в нашу счастливую звезду.
— Да не об этом я, Васыль. Самое страшное это потерять веру в людей, а значит, и в дело наше. Вот что меня пугает. Все меньше и меньше остается с нами верных друзей. Народ запуган бесконечными акциями «безпеки». По всем селам ходят группы военных. Нас разыскивают. Помнишь, что рассказывала перед нашим уходом в бункер хозяйка хаты Ганна?
