Вадим Кассис - За кулисами диверсий
Американские военные дипломаты, как я заметил, тоже почему–то не очень любили англичан. Особенно те из них, которые активно занимались разведывательной деятельностью в Советском Союзе и имели тесные контакты на этот счет с моим шефом. Это военный атташе США Фитцджеральд, военно–морской атташе Гркович, военно–воздушный атташе Николас, помощник военного атташе Ливер… Я думаю, что их дружба с Колпертом была, конечно, не платонической. Известно, что американская разведка располагает специальным фондом, за счет которого оплачиваются «услуги» по сбору информации об СССР военными атташе и дипломатами некоторых стран, имеющими возможность посещать те районы Советского Союза, куда американцам пробраться трудно. Колперт был одним из тех, кто довольно часто пользовался этим источником дополнительных доходов. Во всяком случае, «обобщая опыт» работы западных разведчиков в СССР, он всегда с особенной похвалой отзывался о деятельности «американских союзников», особенно по визуальной разведке. «Просто и гениально, — говорил мой шеф. — Важно только выбрать удачный маршрут, собрать хорошую компанию и достать билеты в мягкий вагон. Один из окна купе фотографирует объекты, другой, находящийся рядом, записывает в блокнот название места, время проезда и другие сведения, третий подстраховывает своих коллег, находясь в коридоре вагона. К сожалению, нам для такой работы не хватает персонала. Правда, можно кооперироваться с другими… Но те, кому веришь, обходятся своими силами, а с теми, у кого мало сотрудников, работать опасно… Нет, американцы — вне конкуренции. Посмотрите при случае на крышу их посольства. Чего там только нет! И обычные антенны, и специальные, и целый комплекс другой аппаратуры новейших образцов, упрятанной в деревянных будках. Контроль за работой радиопередающих средств, а также радиорелейных линий, по которым идут междугородные телефонные разговоры, у них поставлен куда лучше, чем у англичан, а уж о нас и говорить не приходится… В общем, пора собираться домой. С нашей техникой и возможностями далеко не уедешь».
В последний месяц своего пребывания в Москве полковник Колперт вообще потерял голову. Он все время твердил мне, что обязательно явится объектом «провокации» со стороны русских. Во всем, что у него не ладилось, он видел «руку красных». Задержка с доставкой контейнеров для того, чтобы отправить в Бельгию багаж, не состоявшийся из–за порчи международной телефонной линии разговор с Брюсселем, внезапно открывшийся насморк у мадам жены — короче говоря, большие и мелкие неурядицы он выдавал за злонаме–рённые действия советских властей против его персоны.
Видимо, именно поэтому он не пригласил никого из советских граждан, с которыми поддерживал отношения по линии МИД, Министерства обороны, УПДК и так далее, на свой прощальный коктейль, что обычно делают другие дипломаты. Пришли только знакомые полковника Колперта из представительств западных стран, каждый из которых принес по традиции бутылку шампанского. Во дворе на Донской под открытым утренним небом и состоялось прощание. Все говорили полковнику и его жене комплименты, а мой шеф посматривал на часы. «Уже десять, — тихо сказал он мне, — пора отправляться». Колперт пошел к машине, где сидела его жена (они решили ехать домой на автомобиле), помахал всем рукой и тронулся в путь. Вслед за ним разъехались и гости. Я поднялся в кабинет, чтобы привести там все в порядок, поскольку на следующий день к работе должен был приступить полковник Годе, который уже неделю как приехал в Москву и жил в гостинице «Варшава», ожидая отъезда Своего предшественника. С самой первой встречи он не поладил с Колпертом, и эта неприязнь была взаимной. Кстати, потгковник при отъезде надул своего преемника, продав ему втридорога оставшиеся напитки и бельгийские деликатесы, которые решил с собой не брать… Впрочем, не хочу вмешиваться в их личные отношения. Скажу лишь, что один полковник стоил другого.
С Годе мне довелось работать меньше, чем с Подпертом. Новый шеф поначалу вроде бы поЕел себя иначе, чем прежний. «Я приехал не для того, чтобы играть в бойскауты или шпионы, — заявил он мне в одной из первых бесед. — Главное, что надо сделать, — это исправить оплошности, совершенные Колпертом, и то свинство, которое он допустил по отношению к русским, не пригласив их на прощальный коктейль. Вы мне поможете, Ван Энгеланд». Коктейль мы устроили. И на этом благие пожелания моего нового шефа развивать дружеские отношения с советскими коллегами окончились. В своих симпатиях он отдавал предпочтение англичанам. Особенно его восхищала их активность в сборе научно–технической информации.
«Вы знаете, сколько людей занимается у них этим делом? — спрашивал он у меня. — —Нет? Кроме военных разведчиков, еще целый отдел посольства. Англичане как–то говорили, что отдел посольства по науке почти целиком укомплектован служащими Объединенного разведывательного бюро министерства обороны. Эти джентльмены живут, как лорды. Они заключают контракты с английской военной разведкой на разработку той или иной темы и спокойно трудятся, поскольку их положение позволяет им заниматься разведкой практически открыто. Они стараются получить доступ в советские научно–исследовательские учреждения, познакомиться с ведущими специалистами, у которых пытаются выуживать нужную им техническую информацию. Используют они и отдельных ученых, приезжающих в Россию на разные симпозиумы и конгрессы».
Насколько можно было понять из рассказа Годе, СИС тоже имеет свои виды на этот отдел, считая его хорошим прикрытием для проведения тайной разведывательной деятельности. Коллизии возникают у всех. В разведке они бывают особенно острыми, имея в виду специфику работы и разные задачи, которые стоят перед теми или иными тайными службами страны. СИС, как политическая разведка Великобритании, больше интересовалась расширением возможностей для приобретения новой агентуры, чем техническими новинками, и для этого пыталась как можно шире использовать базу отдела науки английского посольства. Против такого вмешательства в их «внутренние дела» категорически возражали представители военной разведки, полагая, что и отдел науки, и его сотрудники должны заниматься исключительно «научными» проблемами и не ставить себя под угрозу провала, влезая в «политику».
Среди друзей Годе, с которыми он поддерживал особенно тесные отношения, были такие активно работавшие английские военные разведчики, как военный атташе Великобритании Чарльз Харпер, военно–воздушный атташе Рой Даттон, помощник военно–воздушного атташе Стенли Вильямс, и некоторые другие. Кстати, один из помощников военно–воздушного атташе в английском посольстве — Джонс Мэдок осуществлял (и он этого не скрывал сам) специальные контрразведывательные функции, то есть, короче говоря, следил за английскими военными дипломатами, особенно за их контактами с советскими людьми. Я вспомнил о нем потому, что полковник Годе тоже через некоторое время стал отдавать предпочтение контрразведывательной «работе», причем на уровне гестаповского провокатора. Годе был ленив или труслив, а может быть, и то и другое вместе, чтобы заниматься активной разведкой. (На моей памяти он совершил лишь одну поездку с американцами — в Архангельск: ему поручили собрать максимум сведений о железнодорожных сооружениях, да и то, вернувшись, он переписал все данные из справочников и старых отчетов Колперта, хранившихся в делах.) А хлеб свой надо было чем–нибудь оправдывать. Вот он и выдумывал всякие небылицы.
Вы помните мое упоминание о том, что Годе подложил «большую свинью» мадемуазель Сильвии Стерке, той самой, которая летела со мной из Брюсселя? В посольстве она стала работать стенографисткой и в Москве встретила однажды студента–бельгийца, который обучался в Ленинградском университете. Они стали дружить. Когда студент приезжал на каникулы, Сильвия помогала ему деньгами, продуктами и в общем–то ни от кого не скрывала своих отношений. У студента, между тем, были разные истории с другими девушками, он пьянствовал, дебоширил, и дело кончилось тем, что его исключили из университета. Однако Годе усмотрел в этом происшествии нечто большее. Будучи в Брюсселе, он наговорил столько небылиц о бедной девушке, которая–де явилась причиной выдворения студента, что ее сразу же отозвали из Москвы и отстранили от работы, «требующей особой ответственности». Может быть, она до сих пор не знает, кто лишил ее работы…
Конечно, поворот в моей судьбе произошел не потому, что Колперт был человеконенавистником, Годе — иезуитом, а мои коллеги из западных военных атташатов — разведчиками, наносившими ущерб делу мира, за который боролась та страна, в которой они находились. Работа есть работа. Я тоже ею занимался. Но вот во имя чего?
Не скрою, с каждым годом мне все больше и больше нравились советские люди, мне казались ближе и понятнее их идеалы. Никогда за все годы пребывания в стране, которая стала теперь для меня второй родиной, я не слышал выражения ненависти или недоброжелательства по отношению к другому народу. Здесь всё от мала до велика смотрят вперед, в будущее, работают не покладая рук для того, чтобы обеспечить всенародное благосостояние. Я с тоской думал о том моменте, когда придется возвращаться обратно в Бельгию… Когда сравнивал свое будущее с будущим советского человека, который с каждым годом живет все лучше и лучше, который не знает щемящей душу тревоги за завтрашний день, думал о стране, где все плечом к плечу борются за общее счастье, борются против тех, кто мешает миру на земле, я неизменно приходил к выводу, что мое место среди людей, которые строят светлое будущее.
