Виктор Тамман - В черной пасти фиорда
Погода нам благоприятствовала: ни сильного ветра, ни большой волны. Лодка двигалась малым ходом.
На мостик возвратился Горчаков.
— Захлопки в порядке, но они плотно не закрываются из-за нагара. Его надо снять, а прилегающие поверхности захлопок тщательно зачистить, — доложил он. И немного подумав, продолжил: — Нельзя ли остановиться? На «стопе» мотористам спокойнее работать, да и аккумуляторы не будут разряжаться.
— Нет. Корабль должен двигаться: без хода он беззащитен.
Как все же обеспечить наибольшую безопасность мотористов? Эта мысль не дает мне покоя. Размышляю: видимость полная, надводные корабли противника, если они появятся, обнаружим на большом расстоянии и отозвать матросов из надстройки успеем. Не страшна и вражеская подводная лодка: пока от нее уклоняемся, матросы прибегут на мостик и нырнут в люк. Хуже при стычке с авиацией, но не безнадежно. Гитлеровцы посылают на поиски лодок, как правило, одиночные самолеты-амфибии. Вооружение у них слабое, скорость небольшая — сможем отбиться. Для этого в рубке сосредоточен артрасчет. Другое дело, если появится группа самолетов, посланная на поиск союзного конвоя. Они могут сбросить против нас весь запас бомб и торпед. Вот тут-то и придется нырять под воду немедленно…
А тем временем Орлов и Федин, извиваясь между стальными балками, стойками, угольниками, выполняли в надстройке боевое задание. Теснота страшная. Протиснуться до захлопок невероятно трудно. В конце концов ребята приспособились: один спускался в узкую щель головой вниз, а напарник держал его за ноги. Но в таком положении долго не проработаешь, и они часто менялись ролями. Чтобы как-то вытащить человека за ноги наверх, затрачивалось много времени и сил. Нагар очищали скребками, а то и зубилом. Работа в тесноте (локти упирались то в одну, то в другую конструкцию) потребовала огромного напряжения. Матросы испытывали на себе холод от соприкосновения с мокрым металлом. Вдобавок их обдавало ледяной водой: накат волны, ударяясь о борт, проникал в надстройку, создавал веерообразный душ.
Экипаж с нетерпением ждал завершения работы. Это понимали Федин и Орлов. Но торопиться тоже нельзя, да и невозможно.
— Как у них дела? — спрашивает Герасимов.
— Скоро закончат, товарищ капитан третьего ранга, еще минут десять, — докладывает Горчаков.
Поглядываю на берег: он ясно виден, могут и нас заметить. Но для этого наблюдатели противника должны находиться на вершинах гор.
Но вот на кормовой палубе показались две мокрые фигуры; они подошли к мостику и с трудом поднялись на него.
— Работа закончена!
— Не придется снова всплывать?
— Никак нет, захлопки в порядке, зачистили хорошо.
— Ну, молодцы! Отправляйтесь вниз.
Я приказал военфельдшеру М. Д. Значко проследить, чтобы мотористы переоделись в сухое белье, и выдать им по две порции водки — одну для наружного, другую для внутреннего употребления.
Мостик опустел. Я докурил папиросу и положил окурок в консервную банку, засунутую в карман реглана. Окурки, спички и прочий мусор за борт не выбрасывались. Это правило, которое строго соблюдалось в интересах скрытности: противник не должен был догадываться о пребывании лодки на позиции,
Снова в фиорде
Проверка показала, что захлопки воду не пропускают. Значит, Орлов и Федин оправдали наши надежды. Они показали настоящий матросский характер. За завтраком (на этот раз поздним) Герасимов вспоминает, как на подводной лодке «К-23» заело минносбрасывающее устройство. Для его ремонта в цистерну спустился коммунист Носов. Горловину цистерны пришлось задраить. Появись противник поблизости, и лодка погрузилась бы. К счастью, все обошлось благополучно. Да, подводники готовы идти на любой риск но задумываясь.
— Таков советский воин, — говорит Герасимов.
На нашей лодке служили русские (они составляли добрую половину команды), украинцы, белорусы, воины других национальностей страны. И все они достойно выполняли воинский долг. Кстати, Орлов и Федин носят русские фамилии, но сами они с Украины.
Лев Николаевич спросил о происхождении моей фамилии. Я поделился с ним историей своих предков. Еще задолго до революции мой прадед эстонский крестьянин Тамман приехал в Москву на заработки, да и остался в ней навсегда. Ни отец с матерью, ни мы, их дети, уже не знали эстонского языка. Я исколесил полсвета, плавая в торговом флоте, но на родине своих предков так и не довелось быть. К нам, на лодку, скоро придет новый командир рулевой группы — лейтенант Михаил Николаевич Иванов. У него исконно русская фамилия, а он, между прочим, родился в Тбилиси и знает грузинский язык лучше русского (последний он тоже хорошо освоил — говорит грамотно, почти без акцента).
Беседа с замполитом неожиданно прервалась: вахтенным офицер доложил о подходе лодки к границе вражеского минного поля, и я поспешил в центральный пост.
Мы углубились на 60 метров и продолжали движение вперед. Минное поле форсировали благополучно. Вблизи берега подвсплыли на перископную глубину, определились, а затем направились в сторону Конгс-фиорда. Район этот нам был хорошо известен по предыдущим походам. Теперь лодке снова предстояло поставить мины в восточной части фиорда, где он полого вдается в материк. На этот раз мы должны протянуть вторую линию мин, параллельно первой, установленной нами в октябре 1942 года. А это очень опасно. Ведь не исключена возможность подрыва на своей же мине. Риск неизбежен даже при идеальном штурманском расчете: мина под воздействием волны и течения может сползти с якорем и оказаться на нашем пути (случаи дрейфа мин не единичны).
Помнится, на инструктаже, состоявшемся накануне похода, командующий флотом А. Г. Головко задал мне довольно щекотливый вопрос:
— А вы уверены в точности местоположения своих минных постановок?
— Да, уверен. Координаты заграждений соответствуют тем, которые сообщаются в штаб флота.
— Хорошо. — Командующий сделал многозначительную паузу. — Ну, тогда расположите мины параллельно выставленным в Конгс-фиорде ранее, в расстоянии от них не далее одной мили.
Теперь мы шли навстречу своим же минным заграждениям. Расчет и порядок выполнения боевой задачи сводились к следующему: точно выйти в исходную точку, двигаясь от которой поставить мины параллельно прежнему заграждению. Трудность усугублялась тем, что мины, выставленные в октябре, были расположены по ломаной линии, а не по прямой. Идти зигзагом рядом с минами — сложнее и опаснее. Малейшая оплошность может стоить нам жизни.
Входим в Конгс-фиорд, в его восточную часть. В боевой рубке рядом со мной Ямщиков. Сообщаю ему пеленги, он их записывает и тут же спускается вниз. В штурманском посту Афанасьев наносит на карту место лодки и, если ее сносит, подправляет курс. Об этом мне докладывает Ямщиков, успевающий вернуться в боевую рубку. Перископ, как всегда, вращается туго, и мне приходится тратить много сил. Поворот в одну сторону — пеленг, еще поворот — другой пеленг. Иногда определяемся по трем-четырем ориентирам. Да еще надо время от времени осмотреться — не появился ли корабль или самолет: мы же в заливе, занятом врагом.
К вечеру подходим к исходной точке и ложимся на грунт. Мины будем ставить ночью, при полной воде.
Около полуночи всплываем. Еще раз проверяем место лодки по чернеющим мысам и вершинам гор, благо ночь сравнительно светлая. Убедившись, что отклонений нет, даем ход, медленно двигаемся под электромоторами.
Вот и исходная точка. Сбрасываем первую мину. И тут же погружаемся, продолжая ставить минное заграждение на глубине: осторожность не помешает. Расчет прост: если поставленную в октябре мину и подтащило (течением, волной) к нашему курсу, то лодка лишь коснется минрепа. А это еще не означает взрыва (у наших мин нет антенн, как у немецких противолодочных), да и взрыв мины над лодкой менее опасен, чем под ней. И все же напряжение экипажа огромно. Мы-то знаем — советская мина пострашнее немецкой. И кто из экипажа не отсчитывает про себя каждую сброшенную!.. Все мы с нетерпением ждем, когда из трубы вывалится последняя. Но вот с облегчением воспринимаю доклад из кормового отсека:
— Двадцатая вышла!
Целый час отходим от заграждения, а затем всплываем на поверхность и запускаем дизели.
За ночь мы переместились на запад, в другой район. Шли вдоль берега, в близком от него расстоянии, но противника не обнаружили.
Пузырь в минных трубах
До рассвета, как обычно, даю команду к погружению. В момент погружения нос лодки неожиданно начинает проваливаться. Что это значит? Перекладка горизонтальных рулей и перекачка воды из носа в корму не возымели должного действия — дифферент катастрофически нарастает. Палуба принимает такой уклон, при котором уже нельзя стоять. Мы хватаемся за что попало, чтобы удержаться. Из-под настила и закутков вылетают когда-то потерянные инструменты, гаечные ключи и со звоном летят к носовой переборке.
