Илья Ветров - Перевал Бечо
— Неужели фашисты раньше нас окажутся на перевале?
— Кто вам такую ересь сказал? — поправляя темляк ледоруба, рассердился Одноблюдов и, взяв фельдшера под руку, произнес громко, чтобы слышала и старая женщина: — Не забывайте, внизу еще стрелковые части полковника Купарадзе и бойцы истребительного батальона Чепарина.
Фельдшер помялся, потом достал из кармана смятый листок и подал Одноблюдову:
— А это видели?
Юра молча взял небольшую листовку и ладонями принялся ее разглаживать.
— Откуда она у вас? — спросил он строго.
Фельдшер рассказал начальнику перехода, как, разравнивая площадку под палатку, нашел в камнях намокшую немецкую листовку, видно сброшенную пролетавшим накануне самолетом.
— Хотел порвать ее, — продолжал фельдшер, — но потом передумал. Решил вам показать…
Теперь Одноблюдов, не слушая старого фельдшера, рассматривал распростертого орла со свастикой и большие расплывчатые буквы. Полного текста не было, слева не хватало части листовки, но тем не менее смысл понять можно было.
«…Немецкому командованию точно известно, что Красная Армия разбита, а большевистские комиссары гонят вас в горы на верную смерть… Население обязано вернуться на рудники и помочь великой армии рейха строить новую жизнь…»
Внизу подпись: «Генерал Конрад».
— Ловко сочинили этот, как его?
— Ауфруф, — подсказал старый фельдшер.
Одноблюдов задумался. Потом поднял глаза, усмешка сошла с его лица.
— Ну и благодетели!.. Думают, советские люди так и поверят этому вранью и встретят их хлебом-солью. Ничего, скоро фрицы поумнеют… И начнут соображать, куда их Гитлер затянул, — продолжал Одноблюдов.
Он аккуратно разорвал немецкую листовку на две части, в каждую по очереди насыпал табаку и, свернув толстую, как сигара, самокрутку, подал фельдшеру:
— На курево сгодится, берите…
В это время с ледника Юсеньги прозвучали выстрелы.
— Витя! Ты слышал? — окликнул Одноблюдов Кухтина, возившегося у костра.
Минута — и наступившую за этим тишину разорвал страшный гул. С ледника сорвалась большущая глыба льда и, рассыпаясь тысячами обломков, покатилась вниз. Прошла еще минута, загремело и на склонах горы Когутай так сильно, будто все горы разом рухнули и понесло этот гул по всей земле.
«Как гремит!» — подумал Одноблюдов и предложил Кухтину выйти на разведку склонов Когутая.
— Хорошо, — понимающе кивнул Виктор. — Только вот думаю, как быть с людьми и оружием.
— Возьми с собой несколько человек, — посоветовал ему Одноблюдов, — возьми и двустволку.
— Двустволку?
— А что поделаешь? — развел руками Одноблюдов. — За неимением другого оружия и двустволка может сгодиться.
Вглядываясь в темные силуэты скал, черневших справа от Когутая, Одноблюдов после короткого раздумья добавил:
— Не забудь прихватить с собой и фонари. Возможно, дотемна и не вернетесь…
В хлопотах и сборах вечер прошел незаметно. Летний день в горах длинный, теплый, даже жаркий. Зато ночь приходит сразу, холодная, особенно под утро.
На поляне горит костер. Скрестив по-восточному ноги, у огня сидят старики, курят, разговаривают между собой и часто поглядывают на небо, словно прося у него хорошей погоды.
Поодаль на черной бурке — мальчишка-сван в серой шапке из мягкой овечьей шерсти. Он нежно гладит большого лохматого пса, который мирно дремлет, свернувшись клубком у его ног.
— Ты что ж дурака валяешь, Габриэль? — подойдя к костру, просопел сутулый балкарец в широченной войлочной шляпе. — Твой ишак будет? — размахивая хворостинкой, показал в сторону палаток.
Габриэль медленно поднял голову, повернулся и утвердительно кивнул.
— Мой.
— Так почему твой ишак в палатку спать идет?
У круглолицего мальчика был осел как осел: упрямый, ленивый. Как остановится, то хоть стреляй — не сдвинешь с места, или сойдет с тропы — тогда никакими силами его назад не повернешь. Так было по дороге на Приют.
Ишак Габриэля выбрасывал и не такие «коники»: заходил в палатку и устраивался как в собственном сарае. Выгонят его из одной палатки, он с укором посмотрит на обидчика, помашет своим ободранным хвостом, а через минуту его потешная морда с длинными ушами видна уже в другой…
Вот и сегодня он устроился в приглянувшейся палатке. Мальчик нехотя поднялся и с безнадежным видом пошел за ишаком.
Понемногу замирала жизнь в Северном Приюте. Усталость брала свое, лагерь засыпал. Только альпинисты еще бодрствовали: обходили поляну, заглядывали всюду, где могла понадобиться их помощь: подбросят дров в костер, поправят растяжки на палатках, проверят, все ли дети хорошо устроились.
Когда начальник перехода принимал рапорт дежурного по лагерю, подбежал Моренец:
— На морене люди.
Из-за скал показался Малеинов со студентами-ленинградцами, проходившими в Тырныаузе преддипломную практику. Одноблюдов посмотрел на часы.
— Десять минут десятого. Хорошо вернулись, почти вовремя.
Ребята шли цепочкой, организованно. Впереди — инженер Проценко, которого руководство комбината выделило в помощь альпинистам. Последним, как и положено на спусках, шел инструктор.
Малеинов снял очки, аккуратно протер их платком и стал лаконично докладывать об обстановке и о подходах к леднику Юсеньги.
— Тропа хотя и слабо, но видна. Идти можно.
— Вы что, до самой воды дошли?
— Конечно. Даже глубину промерили. Тебе там до пояса.
— Значит, выход только один — переправляться вброд?
— Зачем вброд? Можно и по бревну, — мягко ответил Малеинов.
— Бревну? А откуда оно взялось там?
— Видно, остатки старой деревянной кладки. Бревно, правда, трухлявое, но для переправы сгодится.
— Вы что, перебросили бревно через поток?
— Не только перебросили, мы уже возвели небольшую кладку из камней для подхода к бревну.
— Вот и чудесно.
Одноблюдов отошел немного в сторону, присел на камень, подозвал к себе Малеинова и тихо спросил:
— Стрельбу слышал на ледопаде?
— Слышал.
— Ну и кто, по-твоему, поднял ее? Неужели и на перевале фашистские егеря?
— Поначалу и я так подумал, но, когда выбрался на гребень, увидел наших разведчиков с ручным пулеметом. Как я понял, командование Закавказского фронта готовит на перевалах линию обороны.
Малеинов что-то хотел добавить, но вдали показались огоньки. Колыхаясь, они приближались к лагерю.
Одноблюдов, напряженно вглядываясь в темноту, заметил силуэты людей.
«Наверное, Виктор!» — подумал он и стал пересчитывать людей. Шесть человек. А где еще два? Неужели с группой беда?..
Минут через пять Кухтин с ребятами уже стоял в кругу альпинистов и, заметив беспокойство на лицах товарищей, улыбнулся:
— Не волнуйтесь, все в порядке. Ребята сейчас придут с трофеем — подбитым туром.
У всех отлегло от сердца.
Виктор преспокойно вставил папиросу в обкуренный мундштук и заговорил:
— Знаете, Юрий Васильевич, что за шум был на Когутае? — И, не ожидая дополнительных вопросов, сам ответил: — Туры, самые обыкновенные дикие козлы. Скалы там сыпучие, из обломков. Когда с ледника ударил пулемет — туры врассыпную, кто куда. Поползла осыпь, полетели камни, начался камнепад.
Отблески пламени играли на лице Кухтина. Глубоко затянувшись папиросой, он закашлялся: отсыревший табак горчил и драл горло.
— Наверное, и Алеша слышал стрельбу, — немного погодя добавил Кухтин.
Все повернулись к Малеинову. Ветер распахнул штормовку, но Алексей, облокотившись на теплый камень у костра, уже спокойно посапывал. В накинутой на плечи теплой куртке подошла жена Одноблюдова.
— Будем ужинать?
— С удовольствием! Аппетит волчий, — улыбнулся Моренец.
Не дослушав Колиной тирады, Мина растолкала спящего Малеинова.
— А ты что, поститься собираешься?
— Еще чего не хватало! — Малеинов вскочил с места и замахал руками. — Я ведь голоден как волк.
Он достал из кармана кусок сахару с налипшими на него крошками хлеба и стал грызть.
— Раз ты такой голодный, собирайся быстрее, — Мина повернулась и стала подгонять остальных.
На лужайке, возле палатки Одноблюдова, уже был расстелен плащ. На нем — еда: в крышках котелков разогретая тушенка, большие ломти черного хлеба, рыбные консервы, банки со сгущенным молоком и даже ветчина.
— Ну и попируем сегодня! — не удержался Моренец. — Еще бы горячего чая попить.
— Не волнуйся, Коля, будет и чай. — Мина подошла к костру и вскоре вернулась с котелком в руках.
— Совсем горячий… — И стала разливать по кружкам.
А тут оказалось, что нет кружки у Двалишвили.
— Эх ты, горе-альпинист, — посмеялась Мина и достав собственную походную кружку, подаренную ей мужем при первом восхождении, протянула Грише: — Бери.
