Илья Долгихъ - Путеводитель по театру и его задворкам
Позже я уже сам лично столкнулся с тупостью оставшегося над нами царька и испортил себе немало крови, пытаясь отстаивать свои права, но никакой правды, я, конечно, не добился, и пока он не ушел со своего рабочего места, я не мог добиться решения своих проблем.
* * *– То, что ты рассказываешь, очень похоже и на то место, где работаю я. За исключением каких-то профессиональных особенностей, все-таки у нас университет, и все довольно строго, но что касается людей, нами руководящих, то здесь у нас с тобой много общего.
– Ну, хоть в чем-то мы нашли сходство в этой жизни!
На мою неудавшуюся шутку М. лишь кисло улыбнулась.
* * *4 января, в дни, когда вся страна отдыхает, мы вдвоем с моим другом, который некоторое время работал у нас в бригаде, решили пойти навстречу руководству, согласились выйти на работу в праздничный день. В дальнейшем нам пришлось об этом сильно пожалеть, и после того дня я решил больше думать о себе, нежели о нуждах театра, и твердо решил не выходить на работу в выходные дни. Но, как показала жизнь, слово, данное себе, я не сдержал.
Привезли плотные листы пластика в количестве 20 штук. Но в отличие от тех, что были нам уже знакомы, эти были в несколько раз тяжелее и более монолитные. Наш день начался с того, что мы почти по колено в снегу выгружали эти листы из машины во дворе. И, выяснив, что в лифт они не войдут, переносили каждый лист на себе на шестой этаж пешком, с трудом удерживая его руками, которые постоянно скользили по мокрому и холодному пластику.
После новогодних праздников из нашей бригады уволились два человека. Я к тому времени уже вернулся с сессии и встретил вновь прибывшего – Валентина, с которым нам придется много проработать в дальнейшем, и об уходе которого я жалею до сих пор. Ребята пропали неспроста. Накануне моего ухода на сессию Борис был уже просто на взводе и всеми правдами и неправдами крыл начальство. Алексей давно собирался уйти, у него был какой-то более выгодный в денежном плане проект, и он здесь просто дожидался его начала. Николай после празднования не смог сразу войти в строй, и они вместе с Борисом, который, так же как и он, сильно припозднился с выходом на работу, были уволены за нарушение рабочей дисциплины или что-то подобное. После сессии я вернулся в другую бригаду.
Когда я вернулся, спектакль уже был готов. И я не застал главного веселья, когда ребята работали без выходных несколько недель подряд и даже оставались на ночные смены. Вообще у нас есть такая чудная особенность – в нормальное рабочее время что-то часто идет не так, как хотелось бы: нет материалов, нет четкого плана действий по поводу того, как конкретно выполнять ту или иную работу, и так далее. Большинство работников сидит без дела. Но как только до окончания всех работ остаются считанные дни все начинают активизироваться, чрезмерно суетиться, работать по ночам и в выходные дни и сильно нервничать.
12
Вернувшись, я с сожалением отметил, что с уходом моих бывших коллег все сильно поменялось и потускнело. Сработанная команда – это всегда ценно, и даже в тяжелые моменты, когда все вымотаны и сильно устали, есть возможность поговорить и немного развеяться. Теперь все стало иначе. Люди в бригаде менялись часто, мало кто задерживался надолго. Я уже не помню их лиц, кто-то работал две недели, кто-то месяц, и все они уходили, недоумевая, что нас здесь держит. Думаю, мы и сами не знали и не знаем до сих пор, просто ты попадаешь в этот процесс и уже не можешь вырваться, он затягивает, как конвейер, и ты движешься по нему без мысли, без чувства, механически выполняя то, что от тебя требуют. Это похоже на затянувшееся похмелье, когда понимаешь, что состояние твое далеко от нормального, не говоря уже о хорошем, но тебе настолько лень что-либо сделать, чтобы из него выйти, что ты продолжаешь в нем существовать и со временем притираешься и привыкаешь. Это подавляет волю и стремление к активной деятельности. Каждый день проходит словно в тумане. Нет чувства времени, часы замедляют ход, ты как в тумане ходишь, говоришь, ешь и знаешь только два отрезка – час начала работы и ее завершения.
Валентин, который задержался на сравнительно долгий срок, около шести месяцев мы проработали с ним, был поэтом и, видимо, потому человеком с большими странностями. Сначала мы не поладили и часто старались досадить друг другу, вступали в словесные перебранки и только под конец, перед самым его уходом, сдружились.
Привычная веселость в нашем маленьком мирке улетучилась, и каждый был занят своими мыслями, я по большей части пребывал в своем обычном унынии и лишь наблюдал. Атмосфера в цеху продолжала меня удивлять. Гремучая смесь характеров, мнений и взглядов на жизнь, сконцентрированная на такой сравнительно небольшой территории, где нет выхода людской энергии вовне, порождала причудливые узоры отношений между людьми. Каждый день я становился свидетелем все новых и новых постановок, шедших без всяких репетиций все восемь часов рабочего времени.
Записки из дневника:
11 февраля 20..г.
«Новые времена»
Жуткий, невыносимый запах ацетона молниеносно распространяется по всему помещению, заполняет даже самый отдаленный уголок его. Два человека, закатав по локоть рукава своих рабочих курток и присев на корточки, обильно смачивают тряпки, зажатые в кулаках, ацетоном из пятилитровой канистры и монотонно протирают железные листы, чтобы их обезжирить. Черная от грязи жидкость стекает с листов и с красных от холода рук людей и быстрыми ручейками растекается по бетонному полу. Вот бы переполох начался сейчас, брось кто-нибудь в эти натекшие лужи спичку, думаю я, наблюдая за этим со стороны. От запаха уже тошнит, но здесь не только ацетон, тридцатилитровые бочки с клеем стоят неподалеку. Другой работник с валиком на длинной палке опускает его в бочку и быстрым движением, чтобы как можно меньше клея пропало зря, переносит его на лежащую на полу заготовку и растирает клей. Запахи клея и ацетона, смешиваясь, создают невообразимую палитру аромата, от которой режет в глазах и к горлу подступает плотный комок, который с трудом удается сдерживать. Несколько человек стоят поодаль, морщатся, о чем-то переговариваются и смеются.
Все помещение заполнено этой вонью и громким шумом. Человек с валиком по инерции начинает намазывать клеем уже приклеенный лист железа, его удается остановить не сразу, в этом шуме невозможно что-либо объяснить. Мне вспоминается фильм Ч. Чаплина «Новые времена», сюжет этой картины очень хорошо характеризует работу, подобную нашей – главный герой его после остервенелого закручивания гаек в итоге сходит с ума. Эта ассоциация вызывает у меня грустную улыбку.
Сквозь шум доносятся обрывки фраз, обильно сдобренных руганью, и, хотя начальство присутствует здесь же, это никого не смущает.
Мы взяли и потащили очередной лист, только что вымытый ацетоном. Лист холодный, тяжелый и скользкий. Пальцы постоянно соскальзывают на край, и приходится перехватывать его на весу. С грохотом, который на секунду перекрывает общий гул, царящий здесь, лист падает на пол, и человек с валиком быстро растирает по его поверхности обильное количество клея.
* * *Однажды одной из радиостанций проводился опрос, слушателей просили рассказать об особенностях их работы, но при условии, что этой работой была бы работа в женском коллективе. Я помню, как одна из дозвонившихся на очередную просьбу ведущего рассказать о своем опыте ответила без всякого вступления: «Я двадцать лет проработала в женском коллективе… – и, немного помолчав, добавила: – Это серпентарий!» После чего она просто повесила трубку.
– Да-а, – протянула М, – я понимаю, что ты имеешь в виду, очень хорошо понимаю. У меня в институте, как ты понимаешь, большинство преподавателей женщины, и я как никто другой могу оценить все прелести этого сообщества. Сейчас очень трудно устроиться на работу педагогу, особенно в высшее учебное заведение, не имея специальных связей, но мне повезло, и волей случая я оказалась там. Не стоит, наверное, говорить, как ко мне стали относиться мои новые коллеги. Но никуда не денешься, надо на что-то жить.
– Грустно, как все это грустно.
13
Теперь в бригаде нас осталось лишь двое: я и Валентин. Кто-то ушел искать лучшей доли, кого-то выгнали, приходили, правда, еще люди, но никто не задерживался.
Валентин писал стихи, я слышал, как он читал их, лишь однажды, в последний день его работы, когда мы пили портвейн, затерявшись в московских двориках. Стихи были хороши, но я не смог бы сейчас вспомнить ни строчки. Сработаться нам было трудно, особенно поначалу. Валя – довольно замкнутый человек, и мы не очень хорошо ладили. Работать старались порознь и по большей части не общались. В ту затяжную зиму мы часто оставались по вечерам и выходили работать по выходным; выполнять новый вал заданий, когда от твоей бригады, состоящей в лучшие времена человек из пяти, а то и шести осталось всего двое, – было трудно. Уставали мы тоже сильнее, чем обычно. Но общий труд, как известно, сближает, и мы постепенно начали общаться и даже выражать друг другу некоторую симпатию. Возраста мы были одного, и интересы наши кое в чем совпадали, так что постепенно из нас получилась неплохая команда.
