Рагнар Редбёрд - Сила есть Право
О, Христос! О, Христос! Ты искусный враг! Ты великий поработитель! Что за дьявольские чары наложил ты на весь мир? Ты, нищий и убогий еврей!
Почему наши современные философы до смерти боятся бросить смелый вызов «вдохновенному» утопизму этого жалкого, обманывавшего даже себя галилейского горца — этого проповедника добродетелей евнухов, — проповедника самоуничижения, пассивного страдания?
Нездоровая гуманистическая этика, с таким красноречием изливаемая Иисусом Христом и его преданными последователями в древней Иудее и в умирающей Римской империи, чрезвычайно прижилась у англо-саксов, словно это какой-то эликсир бессмертной мудрости, как будто это чистейшее, мудрейшее, величайшее, самое неоспоримое из всех «божественных откровений» оккультистов-чудотворцев. Но если пристально изучить его, то станет ясно, что оно и не божественное, и не оккультное, что оно не наполнено смыслом, что оно даже не честное, — оно составлено из того вещества, из которого сотворяются ночные кошмары, вкупе с сильнейшим влиянием восточного фокусничества.
Сегодняшний политико-экономический строй посредством тысячи различных каналов управляется подлой коммунистической каббалой «человека многих печалей», которая едва ли когда-нибудь была критически оценена как практическая теорема. Почему так сложилось, что разрешения социальных проблем, провозглашённые Иисусом, Петром, Павлом, Иосифом[34] и прочими азиатскими каталептиками, так кротко принимаются нами за правду? Если эти люди и были кем-то, то только неотёсанными социалистическими реформаторами с душами, лишёнными остроты, проповедниками «нового неба и новой земли»,[35] проще говоря — демагогами, политиками трущоб, а ведь из трущоб не может родиться ничего благородного.
Как агитаторам, Иисусу и его современными продолжателями будет воздано по заслугам на этих страницах. Как бы то ни было, следует чётко осознавать, что духовное и мирское во всех космогониях настолько тесно переплетены, что практически невозможно окончательно разделить их. Как сиамские близнецы, боги и правительства неразрывно связаны друг с другом; так сильно, что, в самом деле, если убить одно, то другое не сможет жить дальше. Следовательно, между политиком и священником всегда существует тайный или явный альянс.
Какой бы ни была их исходная чистота (или нечистота), все действующие философии, основанные на символе веры, есть по существу скопища гражданских и военных кодексов, полицейских правил. «Религия есть сила, двигатель политики, и если бы Бога не существовало, я бы выдумал его», — сказал великий Наполеон. По сути и по духу христианство является прежде всего политической теорией — теорией, которая часто принимает форму неистовствующей истерии.
Религия — это матрица, из которой формируются общественные учреждения в целом. Это было хорошо понято всеми влиятельными лидерами человечества: от Нумы до Брайма Янга, от Солона до Лойолы, от Константина до самого низкого левитского наёмника, получающего десятицентовики и центы за свои елейные подделки — дифирамбы.[36]
2«Все же вы братья».[37]
Действительно ли все люди братья? Негр и индеец, австралийский абориген, калмык, кули — родовитый и низкорожденный[38] — накачивающийся пивом бродяга и герой-патриот — прославленный вождь и низкий конвейерный раб — металлический кубок и глиняный кубок?
Существуют ли доказательства того, что гипотеза о человеческом братстве соответствует природе? На каком заслуживающем доверия биологическом, историческом или ином свидетельстве она зиждется? Если она естественна, то тогда конкуренция, соперничество и борьба неестественны. (А в этой книге предполагается доказать, что борьба, соперничество, конкуренция и массовое уничтожение слабых типов человека не просто естественны, но и крайне необходимы). Создавалось ли хоть раз на Земле «братство»? Где, когда и с каким конечным результатом? Не является ли самоутверждение благороднее, величественнее и более геройским, чем самоотрицание? Не является ли самоуничижение просто иным термином для добровольного рабства, добровольного принятия на себя бремени?
Христос вполне мог сказать своим последователям: «Придите ко Мне, все труждающиеся и обременённые, и я свяжу вас неразрушимыми узами и пригну вас к земле, как осла между двумя тюками».[39]
«Бедные и невежественные» были его первыми последователями — бродяги, лишённые наследства беспомощные классы; и до сегодняшнего дня, чем беднее и невежественнее мужчины и женщины, тем с большей охотой они следуют своим религиозным идеалам или политическим убеждениям, выкристаллизовавшимся из их иллюзий.
«Если бы мы жили только так, как жил Христос, каким бы прекрасным был этот мир», — говорят не способные думать. Если бы мы жили так, как жил Христос, то ни один из нас не выжил бы. Он не оставил детей, он не зарабатывал себе на хлеб, у него не было никакого жилища, он только говорил. Следовательно, он должен был существовать подаянием или красть еду. «Если бы мы жили как Христос», остался бы хоть кто-нибудь, кто бы работал, у кого можно бы было просить милостыню, у кого можно бы было воровать? «Если бы мы жили как Христос» — это очевидный абсурд.
Не удивительно, что было написано: «Посмотрите, братия, кто вы призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное».[40] Остальным с ним делать нечего. Христос, несомненно, в течение трёх лет яростной агитации был пророком доверчивой толпы, и толпа оставила его в час нужды (что всегда происходит в таких обстоятельствах), потому что толпа всегда труслива, скупа, подозрительна, непредсказуема — низка. У неё никогда не было лидера, способного ею управлять (как в мирное время, так и на войне), так что в конечном счёте она вовсе не отступила от него и не предала его, так как он просто не принял мер предосторожности — не сделал себя её повелителем.
Позволив растерзать Христа, сброд объявил его своим Богом и воздвиг алтари его славы. Рабы, женщины, юродивые, прокажённые, шлюхи были самыми первыми христианами, и до сегодняшнего дня женщины, дети, рабы и душевнобольные остаются сырой глиной христианской церкви.
Первоначальное христианство расчётливо взывало к воображению мира суеверных рабов, жаждущих найти какой-нибудь выход, не заключающийся в нанесении и получении ударов в битвах. Оно организовало их для свержения героических принципов и подменило подлинное благородство, основанное на естественном отборе, на лукавую теократию, основанную на ловкости священников, ловкости ада, раздаче пожертвований, политиканстве и на всём нечистом и скрытном. Эта доктрина постыдна в своих истоках, в своих учителях и сама по себе. Правильно она была названа «смертельным наследством Константина»,[41] так как она задушила и продолжает душить семена героизма.
Как древнее, так и современное христианство и всё, что уходит в него корнями, есть отрицание всего великого, благородного, щедрого, героического, и прославление всего слабого, жестокого, бесславного и подлого. Крест всегда был и остаётся символом позора. Он представляет собою виселицу, на которой болтается семитский раб. За две тысячи лет он совершенно исказил человеческий рассудок, опрокинул общественное сознание, заразил мир безумием подчинения и дегенерации.
Истинно, есть путь, который кажется верным для людей, но последние этапы такого пути есть пути смерти.
Громко гремит тамбурин,
Над землями и над волнами;
Израильтяне торжествуют!
Все нации скрыты в могилах![42]
Разумно ли золотое правило? — не является ли оно скорее лакейским правилом — трусливым правилом — правилом всеугождающей политики? Почему «правильно» для человека поступать с другими так, как он бы хотел, чтобы поступали с ним, и что вообще считать правильным? Если «другие» не способны причинить ему вред или «сделать добро», то почему он вообще должен принимать их во внимание? Почему он должен думать о них больше, чем как о какой-то куче червей? Если они стараются повредить ему и способны совершить это, то почему он должен сдерживать себя от воздаяния им? Не должен ли он сразиться с ними, и не даёт ли он им обратным карт-бланш для причинения ему боли и уничтожения его? Не будет ли «деланием добра» другим война против них, их уничтожение? Не будет ли, также, война с другими, «добром» для них? (Опять же, что есть «добро»?)
Имеет ли смысл просить хищных зверей поступать с другими так, как они бы хотели, чтобы поступили с ними? Если бы они поступали согласно этому, то разве смогли бы они выжить? Если бы кто-нибудь принял золотое правило как свою руководящую моральную максиму, не стал бы он жертвой тех, кто отказывается терпеть его?
