Ю. Яралов - Зодчие Москвы XV – XIX вв. Книга 1
Архитектор А. А. Менелас, много работавший в окрестностях Петербурга, не только опытный строитель, но и прекрасный планировщик английских пейзажных парков, применил здесь редкий способ возведения деревянных зданий. Дом Разумовского – буквально свайная постройка. Его стены выведены из вертикально поставленных и плотно пригнанных стволов, которые образуют сплошную стену, прорезанную окнами. Снаружи и внутри стены оштукатурены и украшены лепниной. Примененный материал – в данном случае дерево – определил пропорции, рисунок отдельных деталей (колонн, карниза и т. д.).
От деревянных частных домов допожарной Москвы сохранились буквально единичные образцы, но они дают яркое представление об облике классической Москвы.
Дворянско-помещичья Россия XVIII века украшала свою древнюю столицу не только усадьбами. Необходимо было благоустроить город в целом, воздвигнуть здания общественного назначения, урегулировать городское движение, которое все возрастало и требовало спрямления основных магистралей.
В 1775 г. специальным департаментом Комиссии для строения был утвержден новый план перепланировки Москвы. Он сохранял исторически сложившуюся структуру города, но предполагал упорядочить планировку улиц, создать вдоль стен Кремля и Китай-города полукольцо площадей, образовать на месте разрушаемых стен Белого города бульвары. Кремль оставался основным ядром композиции, а зона центра расширялась, и здесь было намечено создание крупных представительных архитектурных ансамблей. Былд точно определена граница города. Она проходила по Камер-Коллежскому валу (1742).
Планировалось построить грандиозное здание дворца в Кремле и создать систему площадей и магистралей, что должно было внести новый градостроительный масштаб в пространственную структуру всего города. Над этим проектом работал крупнейший зодчий конца XVIII века В. И. Баженов.
С середины 60-х и до конца 90-х годов XVIII века Москва обогатилась крупнейшими зданиями, которые по размерам и строгой классической архитектуре не уступали лучшим произведениям петербургской классики. Одним из первых общественных сооружений было здание Воспитательного дома (1764-1770, архитектор К. И. Бланк при участии М. Ф. Казакова), затем здания Сената в Кремле (1776-1787) и Благородного собрания (1780-е годы) на Моховой, Колонный зал которого послужил образцом для залов во многих губернских дворянских собраниях; здание Московского университета (1786-1793) и в самом конце века – здание Голицынской больницы (1796-1802). Все эти сооружения связаны с именем крупнейшего московского зодчего М. Ф. Казакова; по существу, они создали облик современного центра Москвы.
В конце XVIII века в московской архитектуре, особенно усадебной, проявляется стремление приблизить архитектурные формы к естественности природы, желание уйти от строгости классических форм престижного строительства. Отсюда возникновение английского пейзажного парка, сменившего французские регулярные сады, увлечение своеобразными «экзотизмами». Предполагалось, что возврат к архитектуре средневековья поможет прийти к естественности «бытия» и быта. В Петербурге эти романтические настроения не выходили за рамки архитектуры малых форм и украшения интерьера, за исключением Чесменского дворца Ю. Фельтена, созданного в стиле английской готики. В Москве эти романтические поиски проявились значительно сильнее и развивались параллельно основному стилю эпохи – классицизму.
Ярким примером московской «псевдоготики» стали дворцовые усадьбы Царицыно (В. И. Баженов, 1775-1785), Булатниково (М. Ф. Казаков, последняя четверть XVIII века), Михалкове (В. И. Баженов, конец XVIII века), Петровский дворец (М. Ф. Казаков, 1775-1782).
«Псевдоготика» Баженова и Казакова отличается своеобразным применением древнерусских декоративных деталей и полихромии фасадов. От готики только и остаются, что стрельчатые окна в Царицыне и угловые башенки в Петровском дворце. Очевидно, что для людей конца XVIII века древнерусская архитектура тоже уже стала своего рода «экзотизмом», но более близким, особенно в Москве, чем западноевропейская готика.
В последней трети XVIII века освобожденное от обязательной государственной службы дворянство принялось обстраивать свои подмосковные усадьбы. Такие загородные усадьбы, как Кусково, Быково, Гребнево, Середниково, Ярополец, Ольгово, Петровское-Алабино и многие другие, поражают чувством гармонии, которым проникнута архитектура дворцовых сооружений и регулярных и ландшафтных парков. Жемчужинами среди таких загородных усадеб являются Кусково, Останкино, Архангельское.
Вот такой, окруженной древними монастырями, царскими и дворянскими усадьбами, с улицами, в своем большинстве застроенными деревянными домами, с рынками и базарами, расположенными на площадях у бывших ворот Белого города, с ямскими слободами, откуда с лихим посвистом почтовые ямщики гнали свои кибитки во все концы Руси великой, с ремесленными слободами, откуда с утра и до ночи раздавался грохот кузнечных молотов и шум ткацких станков, с барскими великолепными домами, соборами, церквами, церквушками и часовнями, с этой поразительной смесью древнего и современного вступила Москва в XIX век. На конец первого десятилетия XIX века в Москве было 275 тысяч жителей.
В 1812 г. началась Отечественная война. 2 сентября 1812 г. в Москву вступила армия Наполеона. В тот же день начались пожары, продолжавшиеся до 6 сентября. Выгорело две трети города. В 1811 г. в Москве был 9151 дом, из них 2567 каменных и 6584 деревянных; после пожара уцелело только 526 каменных и 2100 деревянных домов. После ухода из Москвы французов все надо было начинать сначала.
В 1813 г. была организована Комиссия для строения Москвы, куда вошли крупнейшие архитекторы О. И. Бове, В. П. Стасов, Д. И. Жилярди, В. И. Гесте, А. Г. Григорьев и другие. В обязанности членов комиссии входила разработка проектов планировки и застройки города, наблюдение за их выполнением.
Государственная программа восстановления Москвы предусматривала разработку нового генерального плана, который должен был усовершенствовать сложившуюся систему города с центральным ядром – Кремлем и Красной площадью – на основе архитектурного единства всей городской застройки. Полукольцо главных площадей Москвы вокруг ядра, которое было заложено еще в плане 1775 г., предполагалось застроить комплексом общественных зданий, число которых значительно выросло за последние сорок лет. Вокруг Кремля, включая Красную площадь и свободную, незастроенную территорию по течению реки Неглинной, планировалось создание парадной зоны города – торжественного преддверия Кремля.
Для других районов города и рядовой уличной застройки были созданы «образцовые» проекты. Чтобы придать единообразие фасадам домов, Комиссия для строения Москвы наладила производство дверей, оконных рам, лепнины. Изменился облик улиц: усадьбы уступили место особнякам, главные фасады которых выходили на красную линию улицы.
Московские архитекторы этого времени стилистически продолжают традиции классической архитектуры допожарной Москвы, но уже в другом аспекте. После победоносного окончания Отечественной войны 1812 г. и в петербургской и в московской архитектуре возникают идеи обширных градостроительных ансамблей. В Петербурге с ними связано имя архитектора Карла Росси, в Москве – Осипа Бове. В этот последний этап развития классицизма, получивший в истории архитектуры не совсем точное название ампир (в подражание стилю французской империи Наполеона), наряду с ансамблями и грандиозными общественными зданиями создаются прекрасные особняки; они связаны главным образом с именем архитектора А. Г. Григорьева (дом Д. Н. Лопухина, 1817-1822; усадьба Усачевых – Найденовых, 1829-1831, и др.).
Так после пожара 1812 г. складывается облик города, который будущие поколения назовут пушкинской Москвой.
А. М. Викторов
В. Ермолин
Московский Кремль при Дмитрии Донском А. М. Васнецов.
Св. Георгий. Фрагмент скульптуры В. Д. Ермолина
Весной 1446 г. в подмосковном Троице-Сергиевом монастыре во время утренней трапезы случилось небольшое происшествие. Монах Дионисий выбросил из своей кельи принесенный ему завтрак с громким возгласом: «Собаки паши такого не ели!» Игумен Досифей стал уговаривать Дионисия, а тот только твердил: «Что могу поделать, если вашего хлеба и варева не могу есть. А знаешь сам, как я вырос в моих домах, где не такой снедью кормили!» Почему такое незначительное событие в монастырской жизни было подробно описано в летописи «Древние жития Сергия Радонежского»? И что это за «смиренный инок», которого всевластный игумен должен был уговаривать и выслушивать его укоры? Этим монахом был Дмитрий Ермолин – один из богатейших московских купцов, прозванный по деду Васкиным, отец того самого Василия, о котором будет идти наш рассказ.
