Юрий Лотман - Комментарий к роману А С Пушкина Евгений Онегин
Я вас бежал, отечески края;
Я вас бежал, питомцы наслаждений
(II, 1, 147);
Отступник света, друг природы,
Покинул он родной предел
(IV, 95);
Скажи, мой друг: ты не жалеешь
О том, что бросил на всегда?
(IV, 185).
В данной поэтике добровольное бегство и политическое изгнание не противоречат друг другу, а являются синонимами: Алеко сам "бросил" мир "городов" (IV, 185), но одновременно он и изгнанник: "Его преследует закон" (IV, 180). То же вычитывается и в судьбе Пленника, который "с верой, пламенной мольбою" (IV, 95) "обнимал" "гордый идол" свободы и "с волнением" "внимал одушевленные" ею песни. В поэтике зрелого П "в даль бежал" - уже цензурный заменитель указания на ссылку. Но замена произведена в ключе романтического стиля и расшифровывается с его помощью.
6 - Как часто, по скалам Кавказа... - Скалы Кавказа - Поэтическая символика Кавказа прочно связалась для читателей с именем автора "Кавказского пленника". В. Ф. Раевский называл П "певцом Кавказа".
7 - Она Ленорой, при луне... - Намек на балладу Бюргера "Ленора". С полемики вокруг русских переводов ее ("Людмила" Жуковского, 1808; "Ольга" Катенина, 1816) начались споры о романтизме и народности.
Назвав непосредственно немецкий оригинал ("Ленора"), а не какую-либо одну из русских версий ("Людмила", "Ольга"), П дал обобщенную романтическую формулу и уклонился от того, чтобы присоединиться к конкретным интерпретациям ее в русской поэзии.
9 - Как часто по брегам Тавриды... - Образ Тавриды ассоциировался у читателей тех лет с "Бахчисарайским фонтаном" и циклом элегий так же, как стих "В глуши Молдавии печальной" ( VIII, V, 3) вызывал представление о "Цыганах", послании "К Овидию" и др. Таким образом, каждый из этих символов одновременно обозначал некоторый период творчества П, памятный по литературным спорам, вызываемым появлением тех или иных произведений П, определенный хронологический период реальной биографии поэта и некоторый момент в романтическом мифе, создаваемом при участии самого П вокруг его имени и соединяющем и окрашивающем первые два момента.
12 - Немолчный шопот Нереиды... - Нереида (древнегреч.) - нимфа, дочь бога моря Нерея, зд.: море. Образ из крымских элегий П (см. II, 1, 156).
V, 10 - Вдруг изменилось все кругом... - В беловой рукописи:
Но дунул ветер, грянул гром
(VI, 167)
намек на ссылку в Михайловское.
H. Л. Бродский комментирует это место так: "Ветер, гpом - это слова из того семантического ряда, которым Пушкин нередко сигнализировал о вольнолюбивом порыве, о восстании, мятеже, революционном движении, вообще о катастрофе, выходящей за пределы личного интимного крушения [...]. "Грянул гром" - разразилось 14 декабря" (Бродский, 290). Толкование это следует считать ошибочным. В тексте Л:
В глуши Молдавии печальной
Она смиренные шатры
Племен бродящих посещала,
И между ими одичала,
И позабыла речь богов
Для скудных, странных языков,
Для песен степи ей любезной...
Но дунул ветер, грянул гром 1:
И вот она в саду моем
Явилась барышней уездной,
С печальной думою в очах,
С французской книжкою в руках
(VIII, V, 3-14).
1 Приводим этот стих по варианту беловой рукописи.
Если принять толкование Бродского, то получим такую последовательность событий: пушкинская Муза скитается в степях южной ссылки - происходят события 14 декабря - пушкинская Муза появляется в Михайловском "с французской книжкою в руках". Это противоречит и содержанию V строфы, и пушкинской биографии, и здравому смыслу. Что же касается утверждений, что "ветер, гром" в творчестве П "нередко" означали восстание, мятеж, революционные движения и противостояли семантике "личного интимного крушения", то они или "сигнализируют" о неосведомленности автора, или свидетельствуют о его расчете на неосведомленность читателя. В поэзии П нет ни одного случая употребления слова "ветер" ("ветр") в таком значении (см.: Словарь языка Пушкина, т. I, с. 255). Слово же "гром" употребляется и в прямом значении, и в переносном, обозначая во втором случае как общественные движения (войны, социальные катаклизмы), так и личные катастрофы. Ср. стихотворение "Туча" (III, 1, 381) или строки из "Цыган" об Алеко:
Над одинокой головою
И гром нередко грохотал;
Но он беспечно под грозою
И в ведро ясное дремал
(IV, 184).
Означает ли это, что Алеко принимал участие в революции ?
У П выделены такие этапы: Кавказ - место действия "Кавказского пленника", Крым, связанный с "Бахчисарайским фонтаном", Молдавия - мир "Цыган", среднерусская провинция - место действия центральных глав EO, петербургский свет - завершение романа. Однако речь идет не о простом географическом перемещении Музы: из вымышленного романтического пространства она переходит в реальное. Это и означает, что "изменилось все кругом" - изменился весь мир пушкинской поэзии, вокруг поэта и в его поэтическом сознании.
VII, 1-4 - Ей нравится порядок стройный... И эта смесь чинов и лет. Положительная оценка света в этих стихах звучит неожиданно после резко сатирических картин в предшествующих строфах, в том числе близких по времени создания (VII, XLVIII и LIII). Ближайшие тактические причины этого связаны с полемикой вокруг проблемы "литературной аристократии", заставившей П противопоставить духовные ценности, накопленные дворянской культурой, "идеализированному лакейству" (XII, 9). С этим можно было бы сопоставить попытку трактовать гостиную Татьяны как "светскую и свободную" и "истинно дворянскую":
XXVI
В гостиной истинно дворянской
Чуждались щегольства речей
И щекотливости мещанской
Журнальных чопорных судей
[В гостиной светской и свободной
Был принят слог простонародный
И не пугал ничьих ушей
Живою странностью своей:
(Чему наверно удивится
Готовя свой разборный лист
Иной глубокий журналист;
Но в свете мало ль что творится
О чем у нас не помышлял,
Быть может, ни один Журнал)]
XXVII
[Никто насмешкою холодной
Встречать не думал старика
Заметя воротник немодный
Под бантом шейного платка.]
И новичка-провинциала
Хозяйка [спесью] не смущала
Равно для всех она была
Непринужденна и мила
(VI, 626-627)
Однако вопрос этот не может быть сведен к тактике литературной борьбы. П, сохраняя сатирическое отношение к свету, видит теперь и другую его сторону: быт образованного и духовно-утонченного общества обладает ценностью как часть национальной культуры. Он проникнут столь недостающим русскому обществу, особенно после 14 декабря 1825 г., уважением человека к себе ("холод гордости спокойной"). Более того, П видит в нем больше истинного демократизма, чем в неуклюжем этикете или псевдонародной грубости образованного мещанства, говорящего со страниц русских журналов от имени демократии. Люди света проще и потому ближе к народу.
Во время работы над восьмой главой (сентябрь 1830 г.) П уже знал роман Бульвер-Литтона "Пелэм, или Приключения джентльмена". Произведение это столь заинтересовало П, что он задумал под его влиянием писать "Русский Пелам". Здесь он, вероятно, хотел показать джентльмена и денди, по существу, онегинского типа в русских условиях. В романе Бульвер-Литтона П мог обратить внимание на такое определение "светского тона": "...меня чрезвычайно позабавила недавно вышедшая книга, автор которой воображает, что он дал верную картину светского общества [...] Я часто спрашивала себя, что думают о нас люди, не принадлежащие к обществу, поскольку в своих повестях они всегда стараются изобразить нас совершенно иными, нежели они сами. Я сильно опасаюсь, что мы во всем совершенно похожи на них, с той лишь разницей, что мы держимся проще и естественнее. Ведь чем выше положение человека, тем он менее претенциозен, потому, что претенциозность тут ни к чему. Вот основная причина того, что у нас манеры лучше, чем у этих людей; у нас - они более естественны, потому что мы никому не подражаем; у них - искусственны, потому что они силятся подражать нам; а все то, что явно заимствовано, становится вульгарным". В другом месте романа говорится о том, что "притязать на аристократизм - в этом есть ужасающая вульгарность" (Бульвер-Литтон, с. 165, 194).
Очевидна текстуальная близость ряда высказываний П к этим цитатам.
Оценка света в седьмой строфе резко противостояла романтической традиции и закономерно вызвала возражения романтически настроенного Кюхельбекера: "Перечел 8-ю главу "Онегина": напрасно сестра говорит, что она слабее прочих, - напротив, она мне кажется, если не лучшею, то, по крайней мере, из лучших.
История знакомства Поэта с Музой прелестна - особенно 4-я строфа; но лжет Пушкин, чтобы Музе нравился:
Порядок стройный
Олигархических бесед
И холод гордости спокойной"
(Кюхельбекер, с. 101). Однако для автора VII строфа имела принципиальный характер: в общественном отношении она затрагивала вопрос о вкладе дворянства в национальную культуру (ср. заметку о соотношении дворянства и нации на материале французской истории: "Бессмысленно не рассматривать эти 200000 человек как часть 24 миллионов" - XII, 196 и 482), в литературном - речь шла о смене сатирического изображения света психологическим. См.: Сидяков Л. С. Художественная проза А. С. Пушкина. Рига, 1973, с. 11-31.
