Михаил Ромм - О себе, о людях, о фильмах
— Вы дурно воспитаны.
Супруги Луазо с изумительной быстротой собирают карты и медяки и выходят.
Каррэ-Ламадон беспомощно смотрит им вслед. За столом остался один невозмутимый Корнюдэ.
Каррэ-Ламадон с ненавистью глядит на него. Шипит:
— Вот она, ваша республика!
Он быстро выходит. В кадре остается один Корнюдэ, сидящий в позе гражданской скорби.
Каррэ-Ламадон подходит к двери своей комнаты, входит. Ровно одну секунду коридор пуст. Каррэ-Ламадон выскакивает из комнаты с таким видом, словно наткнулся в ней на гремучую змею. По некоторым признакам видно, что ему попало по физиономии. Постояв у двери и не решившись еще раз войти, он идет к окну.
Перед окном стоит Каррэ-Ламадон. Он, вздыхая, смотрит на сиротливые домики Тота, зябнущие за окном под свинцовым тяжелым небом. Начинает ловить муху. Оглядывается.
Перед окном стоит Каррэ-Ламадон. Дверь одной из комнат открывается. Выходит взволнованный граф, произнося какую-то убийственную реплику (относящуюся, очевидно, к оставшейся графине). Постояв, граф подходит к окну.
Теперь уже двое стоят перед окном. Оба вздыхают. Каррэ-Ламадон начинает ловить было муху, но, смутившись графа, прячет руку назад. За окном сиротливые домики Тота, тяжелое небо. Вздохнув, Каррэ-Ламадон оборачивается к графу:
— Любопытно…
Каррэ-Ламадон мнется. Ему явно трудно выразить мысль. Все-таки он продолжает:
— С чисто научной точки зрения…
Граф, заинтересовавшись, вставляет в глаз монокль. Каррэ-Ламадон шевелит в воздухе пальцами.
— Юридически она имеет право отказывать кому бы то ни было.
Граф изумленно вглядывается в Каррэ-Ламадона, роняет монокль. Пожимает плечами и отходит от окна.
Граф идет вниз. Каррэ-Ламадон смущенно следит за ним. Вдруг оборачивается. На другом конце коридора открылась дверь. Луазо сердито выскочил в коридор. Дверь захлопнулась за ним сама собой. Луазо пошел на аппарат.
Около стола сидит и тянет пиво Корнюдэ, весьма довольный самим собой и пивом. Вдруг он сурово выпрямляется. В кадр входит граф и небрежно усаживается. Как будто все решительно в порядке.
По лестнице спускается Луазо. Он доходит до крупности второго плана.
Останавливается. Говорит, ни к кому не обращаясь:
— В неделю это составит 72 840 франков, не считая процентов.
Кончив реплику, он идет на аппарат.
И еще не исчез он из кадра, как наплывом появляется спускающаяся г-жа Каррэ-Ламадон. Остановясь на нижней ступеньке, она, пожимая плечиками, произносит:
— Не понимаю, что он в ней нашел.
Кончив реплику, она идет на аппарат.
И не успела она выйти из кадра, как на лестнице появляется спускающаяся графиня. Она останавливается, говорит:
— Разумеется, он предпочел бы любую из нас.
Она идет на аппарат.
И ее сменяет г-жа Луазо. Ее лицо кривится от ярости и презрения. Она цедит сквозь зубы:
— В конце концов, это ее профессия.
Она проходит на аппарат.
В кадре гостиная. Она вновь полна путниками, сидящими в разнообразных позах.
В дверях стоит хозяин. Они мрачно смотрят на него. Лицо его расплывается в улыбку.
Он улыбается все шире.
Он начинает смеяться, колышась всем телом.
Руки нервно теребят и рвут игральную карту.
Ноги нервно стучат по полу.
Пальцы отбивают дробь по колену.
Каррэ-Ламадон бросил разорванную карту, подпер голову руками.
Граф резко переменил позу.
Луазо у окна поймал муху и яростно раздавил ее.
Часть гостиной. Вечер. Стол. У стола граф и Каррэ-Ламадон. Корнюдэ стоит за ними, скрестив руки. Луазо у окна яростно ловит мух. Все мужчины и ни одной женщины. Вскочил Каррэ-Ламадон, пошел.
Яростно зевнула г-жа Луазо.
Зевнула графиня и г-жа Каррэ-Ламадон.
Зевнули и закрестились монахини.
Все женщины, кроме Пышки, собрались вокруг камина, словно демонстрируя ссору этим отделением от мужчин. Дамы сидят спинами к остальному обществу.
И одна, обособленно, около пианино сидит Пышка. Она сидит выпрямившись. Она тревожно оглядывается.
Посреди гостиной яростно ходит, заложив руки в карманы, Каррэ-Ламадон. Три шага вперед, три шага назад. Три шага вперед, три шага назад.
Граф с ненавистью следит за шагающим, поворачивая голову.
Ходит Каррэ-Ламадон. Три шага вперед, три — назад.
Отчаянно зевнул у окна Луазо. Пошел на аппарат.
Резко переменил позу граф. Позади него, около стенки, стоит, невозмутимо сложив руки на груди, Корнюдэ.
Шагают посреди гостиной Каррэ-Ламадон и Луазо.
Граф с ненавистью следит за шагающими. Старается глядеть в потолок. Не может. Вскакивает сам.
Вскочил граф. Пошел.
Уже трое шагают.
Шагают трое в другом ракурсе.
Шагают в третьем ракурсе. Столкнулись. Остановились. Обменялись ненавидящими взглядами. Разошлись.
Бросился граф в кресло.
Бросился Каррэ-Ламадон в кресло. Стучит ногой.
Сидит Луазо в кресле. Стучит ногой. Вскочил.
Тревожно глядит Пышка. Поведение этих людей, научивших ее патриотизму, все больше беспокоит ее.
Шагает Луазо. Вскакивает Каррэ-Ламадон, сидящий на заднем плане.
Зевают дамы у камина.
Шагают Луазо и Каррэ-Ламадон. Вскакивает сидящий на заднем плане граф.
Тревожно оглядывается Пышка. Подымает голову.
Остановились рядом трое мужчин. Обернулись. По лестнице спускается хозяин. Медленно идет.
Повернулись все дамы около камина. Глядят. Замирают. Проходит мимо мужчин хозяин. Они поворачиваются ему вслед.
Напряженно глядят дамы.
Быстро переглянулись г-жа Луазо и г-жа Каррэ-Ламадон.
С какой-то робкой надеждой глядит граф. Он чуть не прижимает руку к сердцу.
Затаил дыхание Каррэ-Ламадон.
Хозяин стоит около Пышки. Спрашивает:
— Прусский офицер приказал спросить…
Мгновенно вскакивает Пышка.
Она кричит:
— Скажите этой…
Но не договаривает, она сдерживается, садится. Коротко говорит:
— Нет…
Хозяин поворачивается, идет.
Идет через гостиную к лестнице. И вместе с его проходом начинают вяло расходиться мужчины.
Пышка, еще негодующая, оглядывается. Она ищет взглядом сочувствия.
Дамы, вздохнув, отворачиваются.
Оглядывается Пышка в другую сторону. Она уже начинает понимать, что эта игра в патриотизм явно не годится.
Вяло садятся мужчины. Уходит по лестнице хозяин.
Оглядывается, уже тревожно, Пышка. Ей мучительно сдать свои позиции, потерять единственный козырь, равняющий ее с этим обществом.
Граф глядит в потолок. Он сидит в позе безразличия и тоски.
Разглядывает свои ногти Каррэ-Ламадон.
Полная неподвижность. Ассортимент разнообразных поз — тоски, раздражения.
Сидит графиня.
Сидит граф так же неподвижно, но в другой позе.
Сидит в третьей позе.
Сидит Каррэ-Ламадон.
Сидит Каррэ-Ламадон в другой позе.
Сидит г-жа Луазо.
Сидит все в той же позе.
Сидит, не шелохнется все в той же позе презрения.
Стоит Корнюдэ.
Сидит Луазо.
Сидит графиня.
Застыли монахини.
Застыли мужчины.
Полная неподвижность в гостиной. В углу кадра Пышка около пианино.
Пышка. Она сидит выпрямившись. Она тревожно оглядывается.
Она кусает губы. Она медленно встает. Что-то нужно сделать. Нужно чем-то разорвать эту тяжелую неподвижность.
Она неподвижно, тревожно глядит перед собой. Вдруг стремительно бросается вперед.
Дверь, ведущая на кухню. Пробегает Пышка.
Сразу вскочили мужчины, стряхнув неподвижность.
Бешено орет Луазо, стуча кулаком по столу:
— Она не имеет права отказываться!
В кадр врывается лицо Каррэ-Ламадона, он захлебывается от ярости, кричит:
— Это ее профессия!
Протягивает вперед руку Корнюдэ.
— Гражданка имеет право распоряжаться своим телом.
Яростное лицо г-жи Луазо.
— Эту шлюху нужно связать и притащить к нему силой.
Около стола уже стоят все восемь человек. Возбужденные, яростные, они кричат, жестикулируя, перебивая друг друга. Только Корнюдэ стоит в стороне укоризненным монументом.
На крыльце, под фонарем стоит Пышка. Она молча, неподвижно глядит в пространство. Она долго стоит неподвижно. Идет на аппарат. Ее лицо вырастает в кадре. О чем она думает? Ее глаза тяжело глядят на нас.
Стойло, тускло освещенное фонарем. Девочка доит корову. В кадр входит Пышка. Останавливается.
Лицо Пышки, напряженное, думающее. Она глядит в пространство невидящими глазами. Она глубоко внутри переосмысливает что-то. Она вновь идет на аппарат.
Она делает шаг вперед и останавливается около самой доящей девочки. Девочка робко поднимает голову. Пышка вдруг садится на корточки, отодвигает девочку.
