Вениамин Фильштинский - Открытая педагогика
В.Ф. Вы говорите прекрасное слово — рефлекс. Речь идет о рефлексе на музыку? Как рефлекс может быть на текст, за которым обстоятельства, так может быть и на музыку, за которой обстоятельства. Какое интересное содержание оказывается в понятии «музыкальность актера», которой так часто не хватает! Если в тестах актер не будет откликаться импровизацией на музыку, то потом есть опасность, как и в разучивании текста, — механического, без связи с обстоятельствами, восприятия. У наших студентов все время не хватает музыкальности — канала, впускающего в актера музыку.
Ю.В. Что значит музыкальность? Я не случайно заговорил о рефлексах. Может быть, это вычурно звучит, научно, но так мы можем называть реакцию на жизнь, на обстоятельства. Мы сразу обнаруживаем: ребенка воспитывали в семье, где делались прививки хорошей музыки или нет, имеет он представление об инструментальной музыке, этнической, симфонической, оперной, или ребенок был окружен дискотечными ритмами. Это очень важно: рефлексы первого будут очень отличаться от рефлексов второго. Это опыт интимного чувствования. Если ребенок ходил в Филармонию несколько раз, что-то запомнил, он потом нет-нет, да и купит диск с серьезной музыкой, вставит в плеер и сидит, слушает. Это как чтение, которое отличается от компьютерной информации. Это подсознательное взбудораживание чувств. Это очень интимный процесс. А у ребенка, который этого не слышит, — его нельзя назвать бесчувственным, — чувства грубые и агрессивные. И однозначные. Они реагируют на зомбирующий ритм сегодняшнего музыкального мира.
В.Ф. Правильно ли я вас понимаю? Быть музыкальным означает не просто откликаться на заводящий физиологический ритм, но читать музыку чувствами, в интимной обстановке?
Ю.В. Совершенно верно. Именно это я подразумеваю под развитием рефлекса. И если в танце эта способность обнаруживается… Одна наша коллега с кафедры заметила, что студенты сделали рывок в танце, потому что занимались классическим тренажем. Но ведь не только поэтому! А потому, что они классическим тренажем занимались в контексте актерского мастерства первого семестра, где им была предложена серьезная музыка, ее слушание и свободные реакции инстинктивного уровня познания своего тела. И они пытались раскрыть мышечные возможности своего тела. Помните — хороводный материал? Он тоже позволяет себя почувствовать. Зато потом, когда они встали к палке, мне было гораздо легче поставить им руки и попросить приподнять свое тело, почувствовать его вертикальность… Они отличаются атлетичностью, не выглядят сопливыми подражателями балетной эстетики. Это, мне кажется, то, чего нужно было добиться. И еще. Больше всего говорилось о том, что все движения — батман тандю, плие и так далее — отклики на музыку. И здесь мы подошли к теме свободы.
В.Ф. До этого важного разговора я скажу еще одну вещь. Для меня это чрезвычайно важно. Иногда у движущегося, танцующего артиста в какой-то момент остается только танец и ритм. Это мне напоминает ситуацию, когда драматический артист остается на сцене только с движением и текстом. А что же теряется в обоих случаях? Выпадает воображение. У драматического артиста есть опасность во время пребывания на сцене отключить воображение. Текст идет — воображение отключается. Наверное, то же самое и в вашем случае.
Ю.В. Не просто воображение, отключается рефлексия. Реакция на то, что происходит рядом, на музыку.
В.Ф. Из музыки возникает образное содержание — и от этого артист отключается. Иногда в театре окликаешь артиста: эй, ты же вырубился!!! И — сразу возникает что-то новое, и опять он становится живым.
Ю.В. Вот посмотрите, когда они занимаются, скажем, батман тандю, они погружены в процесс, в свое тело, слушают музыку, пытаются присесть и встать, выразив музыкальную интонацию… Посмотрите, какие у них сосредоточенные, интересные мордахи, какие умные глаза! Как только это исчезает — все, глупый человек, непонятно зачем приседает… Это очень простая вещь, но добиться этого довольно непросто.
В.Ф. Свойственно человеку вырубаться.
Ю.В. И играть в эту музыку. В смысле наигрывать
В.Ф. Слава Богу, наигрывают у нас редко, но бывает — крутятся вхолостую…
Ю.В. Я еще раз на практике проверил, что классический тренаж под силу после программы первого семестра. И вот что еще существенно в классическом тренаже. То, что это один из примеров биомеханики Мейерхольда, потому что все его тезисы абсолютно соответствуют классическому тренажу. Я это еще раз проверял — если бы в Академии балета кто-то сверил, — теории совершенно похожие. Классический тренаж отвечает задачам, которые ставил Мейерхольд. И еще очень важен опыт чувствования. Когда мы на них на вечеринке смотрим, когда они ставят современную музыку — кто скажет, что кто-то из них не пластичен? На эту музыку они все пластичны, этому учить не надо. Но это бытовая штука. Наше определение классического тренажа — это формула человека, стремление к совершенству, к надбытовому существованию. Можно так сказать: на дискотеке они в ритме, и на этом конец. Они внутренне плоские. Эротический поток идет, агрессивный поток идет, кайф есть, по это однозначно, не возникает полигаммы чувств.
В.Ф. Я хочу, говоря о тренаже, перейти к педагогической практике. Значительное и конкретное достижение экзамена за первый курс — студент Саша Передков. И японка Харока Кубо?! Это были такие корявые тела, такая глухомань пластическая… И вдруг человек, у которого очень мало пока культуры, который прочел полторы книжки, вытянулся и облагородился на наших глазах.
Ю.В. Мы классикой всего лишь с марта занимались, а успели очень много.
В.Ф. И очень интересный процесс параллельный. Мы же на мастерстве пробовали этюды по «Ромео». И там Саша начал от полного примитива, от диапазона в одну ноту начал играть любовные роли, и если вы обратили внимание, на экзамене, когда он висел на веревке, будучи Ромео, подбирающимся к Джульетте, вдруг мизерные, но достижения по диапазону любовных чувств, нежности у него возникли. Видимо, это параллельный процесс облагораживания. У вас через классический тренаж, а у нас через классическую пьесу.
Ю.В. Этот человек хоть и «глухой», но все-таки не асфальтовый мальчик, не городской, он ближе к природе, поэтому у него чувств хватает, и, прежде всего, это идет от семьи. Но вы обратили внимание, что этот курс, в отличие от всех других, прочнее стоит на двух ногах? У них нет такого: рванулся и упал или стукнулся в стенку. Это тоже классический тренаж.
В.Ф. Феськов признан лучшим по результатам экзаменов, все только и говорят: в нем и разнообразность, и интеллектуальность, и характерность, — что же с телом делать?
Ю.В. Очень сложное тело. Мужское, пропорциональное, развитое, но крутые яблочные мышцы, которые вытянуть и облагородить сложно. Но он невероятно трудолюбив, он буквально на глазах делает успехи. Он работает над собой. С музыкой есть проблемы, но попытка слушать музыку телом ему дается. Думаю, что здесь все будет нормально.
В.Ф. Еще проблема — Паламарчук. Проблемы со слухом…
Ю.В. Он менее трудолюбив, но он и младше… Что еще я хочу сказать о классическом тренаже. Кроме того, что надо стоять на двух ногах, на одной ноге, — мы учимся организовывать свое тело таким образом, чтобы преодолеть хаотичность и научиться осознанно двигаться и внятно мыслить телом. Но надо обратить внимание вот на что. В нашей жизни пропало понятие благообразия. Благородства. Мы совсем этим не пользуемся. Когда вспоминаем военных — я тут, в связи с нашей милицией и армией подумал: а почему же они такие страшные? Почему они неприятные? И вдруг понял: Господи, у них же выправки нет! Они же не выглядят благородными офицерами! Скажем, в Лондоне, да и везде в Европе, полицейские ходят — вытянутые, прямые, как будто они все прошли подготовку. У нас даже полковники ходят горбатые и размахивают руками, не говоря о постовых. Я это все связываю. По-бытовому свободное тело не просто неопрятно — оно страшно. Потому что это тело ближе к животному. Неокультурепо. Мы можем говорить об интеллекте сколько угодно, но если нет благообразия…
В.Ф. То есть мы на сегодняшний день не имеем нрава пробовать «Три сестры», где благородные военные?
Ю.В. В общем-то, конечно, нет. Если у Лермонтова написано, что Печорин хорошо танцует мазурку, значит, он должен в принципе хорошо танцевать. Это его первичная характеристика.
В.Ф. Еще один интересный в пластическом отношении экземпляр — Иван С. Он маленький, ходит вперевалочку, чем-то напоминает Хабенского. Он блестяще показывает суслика, хорька, гусеницу, не физиологию представляет, а схватывает зерно. Но в какой-то момент мы поняли, что эти показы становятся «капустными», знаковыми. В чем тут дело? Не хватает физиологизма? Настоящего наблюдения?
Ю.В. Физиологизма хватает. У него сложное в смысле благообразия тело, способное, но эта холка, высокая грудная клетка, короткий торс, он такой питекантропистый. Но и это не страшно. У него другая проблема. У него очень невоспитанная рефлексия на культуру. Кроме гитары он, по-моему, ничего в жизни не слышал, хотя сочиняет хорошо. Мне кажется, это называется невоспитанностью. К сожалению, таких большинство.
