Роланд Пенроуз - Пикассо
Через месяц после освобождения Парижа Элюар сообщил мне: «Еще неделя, и будет объявлено о том, что Пикассо вступил в коммунистическую партию». Сразу же после его вступления начались догадки о последствиях такого шага. Всех интересовало, сохранит ли Пикассо право создавать такие полотна, какие ему хочется, или ему придется изменить свой стиль и начать исповедовать принципы социалистического реализма.
Игнорируя опасения некоторых друзей в отношении будущего своего творчества, Пикассо с готовностью принял приглашение вступить в компартию. Оно совпало с его самыми глубокими гуманными надеждами. Он шел по стопам самых близких друзей, еще раз бросая вызов давнишним своим врагам — Франко и Гитлеру. Желая честно изложить мотивы своего решения широкой общественности, он сделал заявление Полю Гайля, которое было опубликовано почти одновременно в Париже и Нью-Йорке в конце октября 1944 года:
«Мое вступление в коммунистическую партию является логическим продолжением всей моей жизни. Я никогда не рассматривал живопись как развлечение или как доставляющее только наслаждение занятие. Я всегда стремился посредством моего оружия — карандаша и красок — глубоко постичь мир и жизнь людей, чтобы это понимание с каждым днем раздвигало горизонты свободы. Эти годы ужасного угнетения показали, что я должен бороться не только силой своего искусства, но и всем своим существом».
Далее он говорит о друзьях, которым были известны его убеждения и вместе с которыми он имел счастье доказать преданность общему делу. «Мне так хотелось, — продолжал он, — обрести снова родину. Я всегда был изгнанником. Теперь я не являюсь таковым. Поскольку Испания не может принять меня, французская коммунистическая партия открыла для меня свои объятья. Я нашел в ней тех, к кому я питаю самое глубокое уважение, — крупнейших ученых, замечательных поэтов, выдающихся парижан, которых я видел с оружием в руках в дни августа. Я снова среди своих друзей».
Дань признательности
Спустя полтора месяца после освобождения Парижа «Осенний салон», как и в прошлом, открыл свои двери. На этот раз экспозиция являлась крупнейшим показом французского искусства после четырех лет немецкой оккупации. По традиции в «Салоне» выставлялись картины какого-нибудь одного крупного французского художника. Однако на этот раз такая честь впервые была оказана иностранцу, Пабло Пикассо. На выставке было показано семьдесят пять его полотен и пять скульптур. Большую часть из них он вынужден был создавать за закрытыми дверями студии из-за враждебного отношения к его искусству со стороны нацистских властей и сторонников правительства Виши.
Выставка вызвала яростные протесты как со стороны тех, кто считал, что в этот исторический для страны момент честь должна быть оказана французскому художнику, так и со стороны тех, кто не одобрял ни искусства Пикассо, ни его вступления в коммунистическую партию. За два дня до открытия выставки, 8 октября, группа хулиганов собралась у «Салона» и с криками: «Вышвырнуть его картины!», «Пусть нам вернут деньги за билеты!» — угрожала уничтожить выставленные полотна. Было неясно, руководствовались ли эти люди политическими соображениями или ненавистью к Пикассо как художнику. Присутствовавший во время этой выходки Андре Лот утверждал, что за провокацией стояли роялисты. Но вполне возможно, что ее участниками являлись студенты Школы изящных искусств, которые, как и их учителя, не принимали искусства Пикассо. Однако у художника оказалось много сторонников, с большой похвалой отзывавшихся о его творчестве.
Следующей весной выставлявшиеся в «Осеннем салоне» полотна были показаны в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. Вместе с ними были выставлены ретроспективные работы Матисса. За исключением «Рыбной ловли в Антибе», которая вместе с некоторыми другими крупными картинами хранилась во время оккупации в квартире у Зевроса в Париже, все остальные работы были написаны после 1940 года. Атмосфера насилия и тревоги, сквозившая в полотнах Пикассо, резко контрастировала с работами Матисса, излучавшими спокойствие, удовлетворенность и чувственность.
Лондонская публика настороженно отнеслась к выставке. Ежедневно в залах толпились посетители, мнения которых разделились между теми, кто всей душой принял работы Пикассо, и теми, кто чувствовал себя глубоко оскорбленным этим яростным выражением, как им показалось, неэстетических взглядов. Многие из них, кто еще не снял военную форму и не забыл царившего еще совсем недавно насилия, увидели мир, который их поразил. Они ожидали от искусства успокаивающего воздействия и не могли поверить, что картины могут наносить раны. Независимо от того, нравился ли им окружавший их мир, Пикассо побуждал их принимать его таким, какой он есть.
Летом 1945 года Пикассо приступил к картине, чем-то напоминавшей «Гернику», — «Склеп». Картина была выставлена в «Осеннем салоне» следующей осенью. Она создавалась в тот момент, когда мир узнал об ужасах нацистских концлагерей. К сожалению, она не была закончена ко времени организации лондонской выставки. Успей он сделать это, она помогла бы публике лучше понять, что искажения фигур и предметов на полотнах художника — отражение его внутреннего состояния, а не капризное желание шокировать публику.
В отличие от «Герники» это полотно не содержит символов, помогающих заглянуть в будущее, это скорее эпилог недавней трагедии. На нем — куча изломанных, искалеченных и расчлененных тел, лежащих под столом с пустой посудой. Оно — выражение трагической безнадежности. В нем нет ни одного символа надежды, присутствующего в полной насилия «Гернике». Это — одна из самых мрачных работ художника. И вновь, чтобы избежать рассеивания внимания зрителя цветом красок, он ограничивается несколькими промежуточными тонами между белым и черным.
Полотно, созданное в час победы, в драматической форме передает сущность нашего жестокого и несущего в себе семена разрушения века. «Это полотно, — писал. Барр, — плач, плач без скорби, похороны без плакальщиков, реквием без торжественных нот». И далее цитировал слова самого Пикассо: «Картины пишутся не для того, чтобы украшать апартаменты. Они — орудие борьбы против жестокости и невежества». Дважды в течение последнего столетия Пикассо блестяще оправдал эти слова своими работами.
Дремавший в Пикассо гений вел его неизведанными путями, которые, будучи непонятными даже сейчас, позволили искусству столь полно и достоверно отобразить трагедию своего времени.
АНТИБ И ВАЛЛОРИС (1945–1954)
Возвращение к морю
Прошло не так много месяцев, и возбуждение, вызванное освобождением, стало постепенно ослабевать. Теперь уже можно было трезво оценить понесенные утраты и плоды победы. Последствия войны и нацистского террора оказались неимоверными, а причиненные страдания неисчислимыми. Безвозвратно исчезло так много жертв, что неожиданное появление любого старого друга вызывало огромную радость. Но здоровье многих, кто выжил, оказалось подорванным лишениями и муками. В последние месяцы перед освобождением Парижа Дора Маар перенесла серьезную болезнь. Нуш Элюар, которая никогда не отличалась крепким здоровьем, неожиданно скончалась осенью 1946 года. Победа и будущее были омыты кровью.
В августе 1945 года Пикассо удалось наконец на короткое время вырваться из Парижа. Он вернулся к берегам Средиземного моря после шестилетнего перерыва. У залива Жюан он нашел выходящий окнами на порт маленький, вполне устраивающий его отель. Он мог вновь наслаждаться солнцем и купанием. Отсюда он совершил поездку в лежащую неподалеку на севере деревушку Манерб, чтобы осмотреть старинный дом, который приглянулся ему. Незадолго до этого один из его друзей в Париже показал ему фотографию этого дома, построенного прямо на крепостном валу. Дом возвышался над террасами виноградников и оливковой рощей, спускающихся к долине Дюранс. Чтобы обменять один из его натюрмортов на это строение, не понадобилось много времени, и, как только сделка состоялась, он преподнес дом в качестве подарка Доре Маар. Дора была счастлива, оказавшись в этом живописном месте. Оно вдохновит ее на создание многих полотен и станет местом, где в будущем она обретет вечный покой.
Новый метод, новая натурщица
Пикассо не возвращался к литографии с момента изготовления пригласительного билета на собственную выставку в 1919 году. В последующие годы гравирование и акватинта вполне устраивали его при создании графических работ. Однако осенью 1945 года он встретил в Париже печатника по имени Фернан Морло, чье мастерство и приветливость пробудили у Пикассо желание вновь заняться этим видом искусства, который становится в тот период его любимым средством самовыражения. На одной из первых созданных им в те годы литографий появляется портрет девушки анфас. Красиво посаженная голова и прямой нос имели классическую, пропорциональную форму, а четко очерченный рот, расположенный над аккуратным, но упрямым подбородком, свидетельствовал о независимом характере. Девушку, с которой он познакомился через одного из друзей-художников в Париже, звали Франсуаза Жило. Ее молодость, жизнерадостность, блеск ее карих глаз, ум создавали одновременно образ идиллический и земной. Внимание Пикассо к ней привлекли ее интерес к живописи и ее собственный талант. Следующей осенью, когда Пикассо отправился на побережье Средиземного моря, он пригласил Франсуазу с собой.
