Д Медриш - Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики
Первый ряд связан признаками генетического родства; создатель "Медного всадника" испытывал на себе непосредственное влияние фольклора.
Но есть и другой аспект. Сказка - веками выработанная форма, идеально приспособленная для выражения утопических представлений о жизни. Естественно, когда литература обращается к социальной утопии, она оказывается в той или "ной мере "сказочной", и, напротив, развенчание утопических иллюзий сопровождается отталкиванием от сказки и, в силу этого, обращением к поэтике, которая в каких-то своих существенных чертах противоположна сказочной.
При этом сознательная ориентировка на фольклор может и отсутствовать, и тогда факты, свидетельствующие об определенной близости литературной поэтики к фольклорной (как бы эта близость ни проявлялась - через притяжение к фольклору или через отталкивание от фольклорных традиций), уже нельзя свести к генетической общности явлений. Тогда перед нами проявление типологического сходства, - наличие взаимосвязей качественно иного порядка.
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ СООТВЕТСТВИЯ
Глава четвертая. Лирическая ситуация в фольклоре и литературе
Взаимодействие фольклора и литературы-это не только отдельные контакты, это и многовековое сосуществование двух художественных систем. Литература пользуется опытом фольклора в целом, во всех его разновидностях. И все же существует фольклорный жанр, который в становлении и обогащении поэтики реализма играет особую роль. Этот жанр - народная песня, применительно к русской литературе так называемая традиционная народная лирическая песня. Именно с появлением лирической песни произошло переключение художественного вымысла из сферы необычного - в область повседневного человеческого бытия. На наш взгляд, самого серьезного внимания заслуживает высказанное В. Я. Проппом предположение: "Если говорить, что в фольклоре нарастает реалистическое искусство, оно имеет свои корни не в эпике, а в лирике". Ученый убежден, что присущие народной лирике "изменчивость, широта и свобода обеспечивают песне ее долголетие". Эти же свойства определяют роль народной лирики и в развитии литературы- и притом не только поэзии.
Нетрудно заметить, что фольклорные жанры, последовательно привлекаемые в настоящей работе для сопоставления с литературой, относятся к трем идущим на смену друг другу этапам художественного мышления: в предании изображаемое воспринимается как "синтетическая правда" (М. И. Стеблин-Каменский), в волшебной сказке-как явный вымысел, противостоящий действительности, в лирической песне-как поэтическое воспроизведение жизни. Естественно, что и связи с литературой для каждого из этих жанров становились все более сложными и многогранными.
Если тем уровнем, на котором сказочная поэтика обнаруживает свою наибольшую устойчивость, является функция, то для лирической песни таким уровнем оказывается ситуация (разлуки/выбора жениха и т. п.)2.
Литературные повествовательные жанры, и прежде всего различные разновидности романа, современными исследователями возводятся одни-к карнавальному3, другие-к сказочному4, третьи-к балладному5 архетипу. В некоторых литературах (в адыгейской, например) родословная романа восходит, очевидно, к героическому эпосу6. В то же время, наряду с романом, как его своеобразное ответвление и развитие, существует сравнительно молодая повествовательная форма (восходящая к Чехову и потому известная подчас как "русская форма"), типологически сопоставимая с народной лирической песней при полном, или при почти полном, отсутствии прямых контактов между ними.
Анализ лирической ситуации и явлений поэтики, связанных с ситуацией в народной песне, с одной стороны, и рассмотрение "русской формы" в плане ее лиризма-с другой, должны помочь в поисках истоков этого типологического сходства. С целью проверки и уточнения критерии, которые при этом будут выработаны, применяются для решения дискуссионного вопроса о судьбах незавершенного чеховского романа.
Лирическая ситуация в фольклоре
Начало сознательного художественного вымысла-в сказке. Получив в художественном творчестве право на существование, вымысел на первых порах тщательно избегал всякого правдоподобия, стремился представить все "наоборот" - и в результате оказывался в большей зависимости от утилитарно ориентированного повествования, чем это на первый взгляд кажется. Если по установившейся прежде традиции лишь то считалось достойным внимания, что прошло проверку общим опытом (отсюда опора либо на всеобщее мнение "говорят", либо на всеобщий авторитет-"так говорит Заратустра", "так сказал Байаме")7, то ссылка на личный опыт-"я" повествователя-становится верным признаком, четкой маркировкой вымысла(который оставался пока символам неправдоподобия). Вот почему повествование от первого лица утверждается в жанре сказки-небылицы-вымысла, который не претендует не только на веру, но не требует даже того условного доверия, которым пользуются другие виды сказки (там повествование ведется все-таки не от первого, а от третьего лица).
Наличие пародирования в сказке бытовой (а она в ряде мест явно отталкивается от волшебной: жадная баба верит в чудесные свойства топора и варит из него щи; глупый барин, соблюдая запрет, караулит шалку с "птицей" и т. п.), а тем более в сказке докучной, где слово часто "буксует", - уже знаменует отказ от однозначной взаимозависимости слова и дела. Тот факт, что эта зависимость может быть иной, чем в волшебной сказке, говорит о появившейся возможности выбора того или иного вида связи между речью и действием, причем каждый сказочный жанр делает свой выбор. Различия в характере соответствия слова и дела наблюдаются между сказочными жанрами, внутри же каждого из них взаимоотношение по-прежнему однозначно. Во всех случаях относительно реальности действия существует полная определенность: будучи упомянутым, оно либо непременно, неотвратимо, вне зависимости от модальности слова, совершалось (пусть и в тридевятом царстве), т. е. между словом и делом устанавливалось полное соответствие, либо реальность его отрицалась категорически, с порога-уже с жанровой характеристики: небылица, и тем самым провозглашалось полное несоответствие между словом и делом.
В лирической песне многообразие отношений между речью и событием раскрывается как внутренняя возможность жанра. Лирическая песня стирает границы между тем, что было, и тем, что может случиться, между видением и представлением. Объясняется это специфической ролью художественного вымысла в песне, в конечном счете-эстетическими отношениями песни к действительности.
Сюжетная ситуация и модальность повествования
Вымысел, который до этого утвердился как средство изображения нереальных событий, в лирике становится средством передачи неявного - вероятного или невидимого, мыслей л чувств человеческих. Тайное, непроявившееся, недоступное человеческому взору и слуху-лирика делает предметом изображения, не прибегая к содействию чудесных помощников или к мертвой и живой воде. Чтобы умерший герой сказки заговорил, ему необходимо воскреснуть. Герой песни после своей смерти обращается к живым, пользуясь лирической неоднозначностью речи ("если бы мог говорить, сказал бы...") 8. Не удивительно, что в истории лирики, начиная с древнего Египта, надгробные надписи от первого лица предшествовали эпитафиям, и от них же ведут начало автобиографии. Русской народной лирике хорошо известна эта форма разговора мертвого с живыми 9, столь блестяще использованная Твардовским в его знаменитом "Я убит подо Ржевом".
Из двух категорий-слово и дело-сказка допускает неопределенность характера высказывания, песня-действия. В лирике нивелируется уровень модальности совершающегося, вопрос о реальном протекании событий если и возникает, то в совсем ином, чем прежде, плане. Через воображаемые действия обрисованы в песне реальные чувства и мысли. Если герой (или героиня) услышат, что для того, чтобы возлюбленные встретились, необходимо сносить ботинки на железной подошве, то в волшебной сказке совершится чудо любви - пройдут долгие годы, и ботинки будут сношены; герой бытовой лужицкой сказки схитрит-он легко "сносит" башмаки при помощи точильного камня; в лирической песне не будет ни чудес, ни хитрости, ни сношенных башмаков, ни встречи: там упоминание о ботинках на железной подошве-это формула невозможного 10. Вполне естественны в песне пожелание или повеление-без осуществления, вопрос-без ответа, спор-без разрешения. Отсюда столь обычная для песни прямая речь в конце ее-вещь, в волшебной сказке совершенно невозможная.
Не обязательны условные ситуации-условным или факультативным может оказаться действие и в самой реальной обстановке. Примером песни, в которой взаимоотношения между героями полностью выясняются через несостоявшееся действие - ни одного поступка ни один из героев так и не совершает-может служить родопская песня "Без ръка може, без любе не може" (в первом варианте изложение ведется от имени мужчины, во втором -о нем в дальнейшем идет речьот имени девушки). Проснувшись, девушка кличет мать:
