Уильям Моррис - Искусство и жизнь
И что тогда? — Тогда потребуются машины. Для начала нам нужно будет их очень много, но и то их окажется недостаточно. Некоторые должны будут выжимать из себя последние силы, трудясь над изобретением новых машин, пока наконец машины не будут производить почти все, что нужно людям. Я не понимаю, почему бы этому не случиться. Я сам верю в безграничные способности машин. Я верю, что машины могут делать все, кроме произведений искусства.
И все-таки... что будет потом? Предположим, мы найдем достаточно мучеников (а попросту говоря, — рабов), которые создадут все необходимые машины и пустят их в ход. Но в состоянии ли мы будем даже тогда освободиться от всякого труда, оказавшегося для нас сущим проклятием? И что будет с нашей совестью (ведь я начал с предположения, что у всех у нас есть совесть), когда мы придем к мысли, что сделали все, что могли, а нас все еще будут осаждать стонущие и недовольные бедняки? Я спрашиваю, что мы будем делать тогда?
Должен сказать, что мое воображение простирается не дальше того, чтобы предложить в качестве лекарства общий бунт, а в случае успеха этого бунта должны волей-неволей восторжествовать какие-то формы искусства— этого необходимого утешения человечества.
Но, говоря по правде, это побуждает меня сделать другое предложение, — пожалуй, более практичное. Предположим, мы сразу начнем с бунта; ведь когда я говорил, что миру следует либо принять искусство, либо отвергнуть его, я вовсе не думал, что если искусство будет отвергнуто, то навсегда. Нет, не сомневайтесь, — бунт неизбежен и завершится победой. Но только если мы дождемся, пока гнет укоренится, — наш бунт превратится в сплошное отрицание. Не останется ничего, кроме беспощадной злобы и той надежды, которая рождается отчаянием. Но если мы начнем действовать сейчас, то перемены и контрперемены будут сменять друг друга постепенно, и новое искусство придет к нам тоже постепенно. Наступит день, и мы увидим его уверенное и победное шествие — мы ли это будем, наши ли сыновья или внуки, но зато битва будет им выиграна без шума.
Но с чего же должен начаться наш бунт? Как же вылечить это равнодушие к работе, этот недуг, поразивший всех мастеров и осложнившийся заболеванием искусства и упадком цивилизации?
Боюсь, любой мой ответ разочарует вас. Сам я так тяжко страдаю из-за того, что труд перестал быть наслаждением, что не нахожу никакого иного средства, кроме возбуждения недовольства. Я не знаю никакого непогрешимого патентованного средства, чтобы покончить со злом, которое росло на протяжении столетий. Любые средства, которые приходят мне на ум, достаточно банальны. В далекие времена расцвета народного искусства, несмотря на горести, которые тогда наполняли жизнь, мир боролся за культуру и свободу, и за то же самое должны бороться и мы, если только не считать, что мы уже достаточно культурны. Я, признаться, так не считаю. Разностороннее образование — вот к чему мы должны стремиться. Мы можем надеяться, что если даже и не выучимся многому, то по крайней мере поймем, как мало знаем, а такая мысль рождает стремления или неудовлетворенность — называйте как хотите.
Я не сомневаюсь, что образование, даваемое нашими художественными школами, подводит именно к такой мысли. Не думаю, чтобы разумный человек мог считать эти школы ненужными, когда именно теперь, в пору их организации, стали обсуждаться декоративные цели индивидуального искусства. Правда, основатели этих школ ошибочно рассчитывали непосредственно и быстро удовлетворить потребность в подготовленных и опытных художниках, создающих образцы товаров. Но хотя школы и обманули подобные ожидания, они, несомненно, повлияли как на декоративное, так и на другие искусства. Среди всех их достижений немалое значение имеет общественное признание ценности всякого искусства, признание, о котором свидетельствует само существование этих школ. Говоря точнее, их существование и интерес к ним — вот признак той тревоги, которую общество испытывает по поводу бедственного положения искусств.
Надеюсь, вы, учащиеся в этой школе и представляющие множество людей, которые стремятся развивать искусства, прислушаетесь сейчас к моим словам, несколько менее общим, чем те, что я уже сказал. Думаю, у меня есть право считать вас как бы завербованными волонтерами, участниками того бунта против бессмысленности и безобразия, к которому я призывал вас в этот вечер. Поэтому вы больше, чем кто-либо, прежде всего обязаны проявить осторожность, чтобы не дать врагам повод для издевательств. Вы должны быть особенно внимательны к своей работе, выполнять ее с душой, основательно и серьезно, избегать всякой претенциозности и фальши.
Старайтесь избегать неясности. Пусть лучше вас поймают на том, что вы ошиблись, выбирая себе какую-то цель. Это лучше, чем изворачиваться и размазывать, давая повод к упрекам, что, мол, людям непонятен ваш замысел. Твердо держитесь выразительных форм искусства. Не думайте чересчур много о стиле, но настройтесь создать то, что считаете красивым, выражайте свое понимание красоты со всей тщательностью, на какую способны, но — повторяю — выполняйте свою работу четко и без всякой туманности. Всегда продумывайте свой замысел заранее, до того, как начнете наносить его на бумагу. Не начинайте стирать и пачкать, воображая, что уж что-нибудь у вас да получится. До того, как приступить к рисованию, вам следует понять, сами ли вы изобрели свой замысел или он до вас изобретен природой? Всегда помните — форма должна предшествовать цвету, а набросок, силуэт — моделированию, но не потому, что цвет и моделирование менее важны, а потому, что их нельзя осуществить правильно, если форма и силуэт решены ошибочно. Так вот, во всем этом вы должны быть как можно более требовательными к себе, и не бойтесь оказаться требовательными чрезмерно.
Кроме того, те из вас, кто создает образцы товаров, должны максимально использовать материал, но всегда таким образом, чтобы выявить его наиболее характерные свойства. Вы не только должны знать эти свойства, но и то, что из вашего материала должно быть сделано нечто естественное для него, такое, что не может быть выполнено в каком-либо другом материале. Это — raison d'etre декоративного искусства. Делать камень похожим на металл, дерево — на шелк, керамику — на камень — все это жалкие средства дряхлого искусства. Настройтесь как можно более решительно против всякого машинного производства (это касается всех). Но если вам приходится делать проекты для машинного производства, пусть по крайней мере они будут отчетливы. То, что производится посредством машин, должно быть по возможности просто, насколько возможно простым. Не пытайтесь, например, сделать штампованную тарелку похожей на тарелку ручной росписи. Если уж рынок требует от вас штампованных тарелок, сделайте их такими, какими никто и не пытался бы их делать, расписывая вручную. Сам я не вижу в изделиях машинного художества никакого проку. Короче говоря, не давайте превращать себя в машину — или же это будет для вас как художников конец. Хоть мне не очень-то по нраву машины из стали и меди, но машины из плоти и крови еще ужаснее и безотраднее: ни один человек не настолько плох и неуклюж в работе, чтобы не пригодиться на что-нибудь лучшее, чем превратиться в машину.
Итак, я утверждаю, что образование — первое средство в борьбе с варварством, рождаемым торопливостью цивилизации и конкурентной коммерцией. Сознание, что и прежде люди жили в упорном труде, окажется наилучшим стимулом, который побудит вас трудиться с уверенностью, что и ваше дело будет унаследовано потомками.
О чем еще нужно заботиться, кроме образования? Должен предупредить, что если вы примете сторону искусства и примкнете к рядам бунтарей против мещан, участь ваша будет не из легких. Один янки сказал однажды: «за ничто не дают ничего, а за один доллар дают тоже не бог весть что», и мне приходится с сожалением признать, что это закон природы. Те из нас, у кого есть деньги, могут отдать часть их на общее дело, а всем нам предстоит посвятить ему время, мысли и заботы; теперь же я должен сказать о деле чрезвычайной важности для искусства и для жизни каждого из нас; этим делом мы можем, если пожелаем, заняться тотчас же, но оно настоятельно требует от нас времени, размышлений и денег. Из всего, что может в Англии возродить народное искусство, важнее и нужнее всего наведение чистоты в стране. Кто намерен делать красивые вещи, тот должен жить в красивом окружении. Некоторые склонны утверждать — и я сам слышал подобные доводы, — будто контраст между чистотой и безмятежностью искусства, с одной стороны, и запущенностью большого современного города — с другой, пробуждает воображение художников, создавая в нынешнем искусстве его особую жизнь. Я не могу в это поверить. Мне кажется, что в лучшем случае это лишь придает творчеству беспокойный и туманный характер, который лишает иных художников обшей симпатии. Но помимо того. такие художники предаются воспоминаниям о более романтических временах и более счастливых странах. Этими воспоминаниями они и живут, живут, на мой взгляд, не слишком счастливой для своего искусства жизнью, но, знаете, только у очень немногих людей есть даже эти сомнительные преимущества.
