Творение. История искусства с самого начала - Стонард Джон-Пол
Будды из Гандхары и Матхуры вместе составляют две стороны одного скульптурного стиля времен империи Гуптов — великого периода индийского изобразительного искусства, который доминировал на индийском субконтиненте на протяжении примерно трехсот лет с середины III века. Это был период огромного прорыва в литературе: поэт Калидаса прославился своими стихами и пьесами на санскрите, в том числе драмой «Шакунтала», основанной на индуистском эпосе «Махабхарата». Поразительные открытия совершили математики и ученые: они заявили, что Земля вращается вокруг Солнца, а также ввели понятие нуля в математическое счисление [117]. Как часто бывает, великие шаги в науке отразились и в расцвете искусств. В скульптуре суровые, бесстрастные лица гандхарских Будд стали сочетаться с теплыми и чувственными телами матхурского стиля. В результате получились образы, словно существующие в этом мире, и одновременно освободившиеся от него. В эпоху Гуптов изображение Будды стало каноничным: искусно декорированный ореол, изящное тело, задрапированное прозрачными тканями, полуприкрытые глаза, устремленные вниз, на голове тугие кудри, отсылающие к истории о том, как медитирующему и отрешенному Будде на голову заползли улитки, чтобы защитить его от палящего солнца, отдав за это свою жизнь. Вырезанная из камня фигура Будды из Сарнатха медитативно восседает на фоне невероятного нимба-обода, излучающего внутренний опыт Будды. Две прекрасные нимфы (в Индии их называют апсарами) порхают вокруг с цветами в руках. Кажется, что в период Гуптов буддистская скульптура будто бы сама достигла особого просветленного состояния, отвергнув земные связи и заботы и обретя состояние божественной легкости и совершенного самопознания [118].
Сидящий Будда, Матхура. II в. Красный песчаник. Высота 69,2 см
Проповедующий Будда, Сарнатх. V в. Песчаник. Высота 157,5 см
А вот живописные изображения Будды-сверхчеловека, как и более ранние «не имеющие образа» отпечатки ног и пустые седла, практически не дошли до нас. Как и в случае с живописью Древнего Средиземноморья, в основном нам известны лишь настенные росписи. В одном из центров буддистского паломничества в Западной Индии, который называется Аджанта, на уединенном утесе у реки Вагхоры в вулканической скале были вырублены ряды храмов, украшенных настенной живописью и каменной резьбой еще в последние годы империи Маурьев, то есть около 200 года до нашей эры. Пещеры, расписанные в эпоху Гуптов, демонстрируют утонченный и несколько мирской стиль. На одной росписи изображен бодхисаттва Авалокитешвара, иначе называемый Падмапани, или, по-китайски, Гуаньинь, в ожерелье из жемчуга и высокой короне, усыпанной драгоценными камнями. Цветок лотоса в руке Авалокитешвары (отчего его и прозвали Падмапани, то есть «держащий лотос») кажется невзрачным в сравнении с поистине царскими украшениями — его и в самом деле можно принять за Сиддхартху до того, как тот оставил земные блага. Его сущность «не от мира сего», как и у всех бодхисаттв, подчеркивается отсутствием определенного пола, подразумевая, что он и мужчина, и женщина одновременно. И всё же богатство живописного образа бодхисаттвы Падмапани несколько сбивает с толку: что делает это мирское, роскошное изображение в буддистском монастыре? Возможно, он имел отношение не столько к учению Будды, сколько к глубоким карманам торговцев, проезжавших через Аджанту и попутно профинансировавших этот декор.
Бодхисаттва Падмапани в пещере 1, Аджанта. Стенная живопись. VI в.
Это мирское великолепие не нравилось тем, кто придерживался прежних устоев духовной жизни, кому была ближе изначально проповедуемая аскеза Будды, а также символизм и мистицизм древних ведических верований. Отчасти в ответ на «бездуховность» изобразительного стиля Гуптов стало усиление древних традиций ведического брахманизма, оказавшего мощное формирующее влияние на ранние изображения буддизма и джайнизма. Эти традиции сформировались в религию — или, лучше сказать, спиритуализированную культуру, впоследствии названную индуизмом, который и стал доминирующей системой верований в Южной Азии, фактически заменив буддизм, после того как около VIII века были расписаны последние пещеры Аджанты (хотя буддизм по-прежнему исповедовали в Восточной Индии при династии Пала). Индуистская скульптура Южной Индии середины IX–XIII века вернула себе дух и энергию некоторых из наиболее ранних буддистских образов, вместе с их притягательностью для простых людей.
Шива в образе Натараджи, Чола. Около 1100. Бронза. Высота 107 см
Среди этих скульптур были бронзовые изображения индуистского бога Шивы, танцующего внутри пылающего колеса. Они были выполнены мастерами, работавшими при династии Чола, которая многие века правила в южной части полуострова Индостан. Шива в образе Натараджи («ната» на санскрите означает «танец», а «раджа» — «царь») являл собой величайшего танцора, чья первобытная энергия и неподражаемое чувство ритма были частью вечного колеса мироздания. Космос находится у Шивы под ногами, и на нем он танцует Ананда-тандава, или «танец блаженства в чертоге сознания» [119]. В своих четырех руках он держит барабан, пробуждающий мир к существованию, и пламя — символ разрушения. Также он делает мудры — защищающие ритуальные жесты. Его косы и ленты развеваются в ритме танца, левая нога поднята и балансирует в воздухе, а правая попирает жалкое создание, олицетворяющее тьму иллюзии, которой окутан наш мир. Многорукость Шивы выражает изобильность и щедрость его благодати. Вокруг него, как бы обрамляя его позу, расположена пылающая арка, символ природы и космоса: танец Шивы внутри него задает основные ритмы всего сущего — бытия и небытия.
Эти ритмы творения, которым нет нужды принимать человеческий облик, лаконично передает символ Шивы — линга, или фаллический символ, — гладкий вертикально стоящий камень, устанавливаемый в храмах Шивы, как, например, в тех, что вырублены в скале на острове Элефанта в гавани Мумбаи. Этот символ был известен издревле, еще во втором тысячелетии до нашей эры в культуре Долины Инда поклонялись, вероятно, древнему предшественнику Шивы, который также представлялся в форме каменного фаллоса.
Хотя буддизм несколько утратил влияние у себя на родине, он, как огромная волна изобразительной энергии, успел захлестнуть собой торговые пути, по которым с востока на запад и обратно купцы везли шелк и другие ценные товары, а также курсировали правительственные чиновники, монахи, монахини и иные путешественники. Именно на одной из стоянок вдоль этого пути, проходившего через пустыни и горы, возник второй после Аджанты крупный центр буддистской живописи: гигантский храмовый комплекс в пещерах Могао, вырубленных в скалистом утесе над рекой Дачуань, неподалеку от оазиса-поселения Дуньхуан у восточной границы китайской империи Хань.
Пейзаж с путниками, или Притча о призрачном городе из «Лотосовой сутры». Стенная живопись в пещере 217, Могао, Дуньхуан. VI в.
Пещеры Могао различаются по размерам — от небольших комнат для медитации, похожих на монастырские кельи, до залов собраний с большими настенными росписями и глиняными скульптурами бодхисаттв и Будды [120]. И хотя первыми пещерными храмами, украшенными живописью, в Индии были пещеры Аджанты и Эллоры, они были ничтожно малы, хотя бы по количеству залов, в сравнении с пещерами Могао, вобравшими в себя всю традицию буддистской живописи, продолжавшуюся более тысячи лет. Живопись рассказывает множество различных историй: не только джатаки из жизни Будды, но и повести о бодхисаттве Гуаньинь, которая приобретала более женские черты и не утратила своего обаяния по пути на восток Китая. Одна сцена в Могао изображает, как Гуаньинь защищает группу купцов от грабителей на дороге: буддистские монастыри издревле защищали от разбоя странствующих торговцев на торговых путях (и это одна из причин, по которой торговцы с такой охотой жертвовали большие суммы денег на украшение и поддержание этих монастырей) [121]. Кроме того, это один из самых ранних примеров китайской пейзажной живописи — весьма стилизованных ландшафтов, которые по своей фантастичности перекликаются с пейзажами классической античности вроде тех, что изображались в приключениях Одиссея. И всё же утонченный стиль этой живописи, сродни каллиграфическому письму, имеет определенно китайское, а не западное происхождение.
