От Рафаэля до Кавалера д’Арпино. Устройство римских живописных мастерских XVI века - Лубникова Мария Владимировна
Наверное, именно потому, что дом этот был столь неприятным, ни один из биографов при жизни Микеланджело — Джорджо Вазари и Асканио Кондиви — не указывали его точного месторасположения. Буонарроти подолгу отсутствовал в городе, ведь покровители ждали его в других центрах. Когда же он был в Риме, ему приходилось проезжать мимо городских палаццо по дороге в Ватикан.
Отдавая часть дома в пользование мастера, семья делла Ровере надеялась подтолкнуть его к завершению гробницы папы Юлия II. Но в итоге проектирование гробницы затянулось на десятилетия, и дом все больше и больше переходил в собственность Микеланджело. Именно здесь, по легенде, художник впервые встретил свою подругу, поэтессу Витторию Колонна, маркизу де Пескара. Дом на Марчел-де-Корви был неправильной формы. Его главный вход, «туалет для великанов», находился на перекрестке. В доме был внутренний двор с небольшим садом, вокруг которого располагались невысокие здания, где жил Микеланджело и его слуги, а также отдельная башня, вероятно, стоявшая там еще со Средних веков. Мастерская находилась на первом этаже рядом с небольшой обеденной зоной. Этажом выше были две спальни и комнаты служанок, которых Буонарроти называл блудницами. Можно представить уже из этих слов, каким хозяином он был. Помимо пауков из стихотворения, в доме также жили куры и кошки. Прислуга была нечистоплотной и часто менялась. В этих неопрятных помещениях мастер запирался от людей и жизни. На лестнице своего дома он изобразил Смерть, несущую на плечах гроб. Он мог позволить себе сменить жилье, но не делал этого, вероятно, считая, что материальные блага — не главная его цель.
У себя дома мастер мало спал и работал ночами в самодельной картонной каске, на которой крепилась свеча [289]. Так он избегал шума рынка, римского зноя и мог полноценно уединиться для трудов. В стихах он называл ночь своей подругой:
Но ночь не лучшее время для рисунков и невозможное для живописи. Подробности быта и распорядок дня Микеланджело снова говорят нам о его индивидуализме и нежелании работать бок о бок с другими художниками.
Себастьяно дель Пьомбо
Из-за образа жизни и характера Микеланджело его соавторами могли стать только достаточно одаренные и подготовленные художники, способные свободно интерпретировать его замыслы. Вазари писал, что
он любил и своих художников и работал с ними вместе <…> Те же, кто говорит, что учить он не желал, неправы, ибо он всегда давал советы и своим близким, да и всем, кто их у него спрашивал [291].
Но поскольку на деле Микеланджело самоустранялся от какого-либо участия в живописном воплощении рисунков, которые дарил друзьям, этих художников, скорее, нужно все же называть даже не соавторами, а союзниками.
Первым из союзников стал Себастьяно Лучиани, известный под прозвищем «дель Пьомбо». Дружба с Себастьяно началась в момент кризиса Микеланджело, во время завершения работ над потолком Сикстинской капеллы. Этот альянс был заключен для того, чтобы совместными усилиями превзойти Рафаэля.
Венецианец Себастьяно, ученик Джорджоне, разделял творческую ревность Микеланджело к успеху Рафаэля. В переписке с Микеланджело он неоднократно хулил и Рафаэля, и его garzoni, поэтому Микеланджело стал активно ему покровительствовать, отдавать свои картоны, чтобы соперничать с Санти, не выходя при этом на римскую художественную сцену.
Себастьяно обладал талантом заводить друзей. В 1511 году он приехал в Рим не с кем иным, как с папским банкиром Агостино Киджи. Агостино заказал ему роспись люнетов на своей вилле Фарнезина. Затем, хотя качество росписи на вилле и уступало венецианским работам Пьомбо, Агостино представил его своим друзьям. После смерти Киджи в 1520 году Себастьяно с помощью Микеланджело привлек внимание еще более влиятельного заказчика — кардинала Джулио Медичи, впоследствии ставшего папой Климентом VII (1523–1534).
Когда в апреле 1520 года умер Рафаэль и весь Рим не мог прийти в себя, переживая потерю, два художника-заговорщика вели между собой тайную переписку, явно никак не сокрушаясь о кончине гения. Они торопились воспользоваться уходом конкурента для собственной выгоды. Письмо, известившее Микеланджело о смерти Рафаэля, доставили в его родную Флоренцию. Себастьяно написал ему менее чем через неделю после роковой Страстной пятницы и просил порекомендовать его для работы в Ватикане в залах, в которых только что творил великий урбинец.
Микеланджело принялся сочинять рекомендацию где-то в конце июня. Он обратился к Бернардо Довици да Биббиена, кардиналу Санта-Мария-ин-Портико, со следующими словами:
Монсеньор. Умоляю Ваше высокопреосвященнейшее сиятельство не как друг или как слуга, — ибо я недостоин быть ни тем, ни другим, — но как подлый, бедный и сумасшедший человек, чтобы Вы отдали Бастиано, венецианскому живописцу, какую-то часть работы во дворце [Ватикана. — М. Л.] после смерти Рафаэля. И если Вашему сиятельству кажется, что доброта к таким людям, как я, будет растрачена попусту, я думаю, что даже в помощи сумасшедшим можно иногда найти некоторую сладость, вроде той, которую Вы находите в луке, когда меняете диету, устав от блюд из каплунов. Каждый день на Вас работают ответственные люди; возможно, Вашей светлости следует испытать и меня в работе. Услуга, которую Вы нам окажете, будет огромной; и, если Ваши добрые услуги будут растрачены попусту на меня, они не пропадут даром с Бастиано, потому что я уверен, что он принесет славу Вашей светлости; Бастиано — достойный человек, и я знаю, что он принесет Вам славу [292].
Именно это удивительное письмо является самым точным отражением заговора против бывшей «команды» Рафаэля, который замыслил Микеланджело со своими соратниками. Оно не может не вызвать улыбку у современного читателя: признанный при жизни одним из величайших гениев эпохи, мастер называет себя подлым и сумасшедшим, сравнивает работы своих соратников с едким луком, пищей бедняков, и именно этими аргументами надеется привлечь внимание заказчика к своему подопечному.
Позабавило письмо и адресата. 3 июля Себастьяно сообщил во Флоренцию, что Довици спросил его, читал ли он это письмо.
Я сказал, что нет; он долго смеялся, почти как если бы это был розыгрыш, и покинул меня с хорошими словами. Впоследствии я узнал от [Баччо Бандинелли. — М. Л.] …, что кардинал показал ему Ваше письмо и показал его папе, что во дворце почти не было другой темы для разговоров, кроме Вашего письма, и оно всех рассмешило [293].
Почему же это письмо было таким забавным — и почему Микеланджело вообще написал его? Сравнение самого себя и своего друга с горьким и едким луком кажется абсурдным. Пусть Микеланджело и проживал в Риме на продовольственном рынке, пусть он и называл себя бедняком — он был прославленным художником, автором росписей в Сикстинской капелле, величайшим скульптором и архитектором, желанным автором не только при папском, но и при флорентийском дворе. Но дальнейшая переписка показывает, что смешная самокритика была не так и далека от настоящего мнения папского двора о Микеланджело. 15 октября все того же 1520 года Себастьяно описывал ему свой разговор с Папой Львом X:
Я сказал ему, что с Вашей помощью могу творить чудеса. А он ответил: «Я не сомневаюсь в этом, из‑за всего того, чему вы у него научились… Но он ужасен, как вы видите, с ним нельзя иметь дело» [294].
