Елена Коровина - Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства
Увы, красавец болонец не понял послания ваятельницы. Но поняла вся Болонья. Недаром Вазари написал в своей книге: «Работа эта была всеми признана прекраснейшей, ей же (Проперции) доставила большое удовлетворение, словно она этой фигурой из Ветхого Завета хотя бы частично облегчила свою столь жгучую страсть». Правда, Вазари писал свою книгу уже четверть века спустя после описываемых событий. А в жизни ваятельницы все происходило не столь благостно. Болонцы зло шептались за ее спиной – радовались ее разбитому сердцу и судачили: так и надо гордячке. Ишь – решила уподобиться мужчинам в их ремеслах! Потом пошли разговоры о том, что и талант Проперции оказался не столь уж велик. Скульптор и живописец Амико Аспертини начал обвинять ее в неумелости. Правда, и сам Амико, известный своей неуемной завистью к любому удачному творению, никакими достижениями не блистал. Но зато он побывал и во Флоренции, и в Риме, и в других городах, а значит, видел много выдающихся работ. «Но я нигде не видел, чтобы женщина занималась ваянием! – кричал он на каждом углу. – Она же позорит почтенный город Болонью!» Прислушавшись к его наветам, попечители собора заплатили Проперции самую ничтожную сумму. Еще бы! Ведь в это время умер ее супруг, единственная надежда и опора в жизни.
Ваятельница еще пыталась закончить работу. Изваяла для собора двух ангелов. Они и сейчас стоят в соборе Сан-Петронио. Но людская молва уже заставила ее перестать заниматься скульптурой. Она решила перейти к гравюре. Но работы ее не покупались. Воистину, нет славы в своем отечестве! Однако о возвышенном и благородном таланте Проперции прослышал сам папа римский Климент VII. Он пожелал вызвать первую в мире женщину-скульптора в Рим. Увы, его вызов опоздал – монна Проперция деи Росси скончалась в 1530 году, не дожив до 40 лет. Как заметили современники, «ее сгубили несчастная любовь и непризнание сограждан». Впрочем, у кого из великих было это самое признание? К сожалению, мало у кого…
Живописец дьявола
Вот уже шесть веков в истории эпохи Возрождения существуют жуткие и зловещие легенды, связанные с жизнью знаменитого живописца Андреино ди Бартоло ди Симоне ди Барджила из деревни Кастаньо, которого исследователь искусства Джорджо Вазари назвал коротко – Андреа дель Кастаньо. Его имя всегда окружалось легендами и произносилось шепотом. Потому что легенды были жуткими. Но его живопись всегда притягивала и завораживала. Потому что манера его была страстной и истовой. И что бы ни изображал Андреа дель Кастаньо, его мощная кисть сбрасывала на картину или фреску такой поток энергии, что становилось страшно. Поневоле вспоминалась легенда, что ради своей проклятой живописи он отдал душу дьяволу.
Отец Андреа сразу понял, что мальчишка проклят, ведь тот, едва родившись, орал целыми днями. Потом, правда, притих, но уже в раннем детстве стало понятно, что у мальца злобный нрав и черный глаз. Ну а когда отец увидел пачкотню своего строптивого сына, оставленную на стене сарая, пришел в ярость. Отец хоть и был простым крестьянином и дровосеком, но в церковь ходил, изображения святых видел, так что сразу понял – не Бог руководил рукой его дерзкого сына, а дьявол. Разве здесь нарисован куст?! Да у него щупальца, как у осьминога. И разве это – дворовый пес?! Да это не собака, а монстр какой-то!
Отец избил Андреа. Надо же выбивать дурь из головы. Избил и младших сыновей – чтоб неповадно было. Он вообще учил детей побоями и голодовкой. То, что произошло потом, Андреа помнил всю жизнь. Вернее – пытался забыть. Огонь. Гарь. Грохот. Деревянный дом отца вспыхнул, как щепка, и полыхал всю ночь. К утру не осталось ни дома, ни отца. Детей разобрали соседи. Андреа не впустили ни в один дом. Все знали, что у него ужасный характер и дурной глаз. В конце концов мальчишку взял дядя и отправил пасти овец. Для Андреа же это был подарок судьбы. Ведь дядюшка не избивал и не морил голодом. Более того, разрешил ходить учиться к местным деревенским живописцам.
И тогда случилось чудо. Флорентийский дворянин из самой влиятельной семьи Бернадетто деи Медичи увидел однажды, как Андреа лихорадочно рисовал углем на стене, на камне, на всем, что подворачивалось под руку. В 1440 году Бернадетто забрал юного художника с собой во Флоренцию и отдал учиться в лучшие мастерские. Правда, к кому – неизвестно. То ли к Мазаччо, то ли к Учелло. Да что имена учителей! Даже возраст Андреа неизвестен. То ли было ему семнадцать, то ли двадцать три. Точнее историки узнать не смогли. Словом, дата его рождения колеблется между 1417 и 1423 годами.
В том же 1440 году по Флоренции распространилась первая страшная легенда. Андреа получил заказ на изображение то ли повешенных врагов дома Медичи, то ли казненных изменников в битве при Ангиари. Собственно, это не столь важно, поскольку фреска все равно не сохранилась. Зато в людской памяти сохранилось впечатление от этой фрески. И оно было столь жутким, что Андреа с тех пор стали звать Андреа дель Импиккати – то есть Андреа Повешенных. Со стены на зрителей смотрели повешенные за ноги люди в ужасающих позах с неимоверным страданием в глазах. Те, кому хоть раз пришлось увидеть эту картину, вспоминали ее в холодном поту, просыпаясь по ночам. И по городу поползли слухи – не мог молодой художник так натурально изобразить столь жуткое зрелище! Нашлись и свидетели, которые видели, как Андреа тащит что-то в темноте. Наверное, с кладбища. Скорее всего, труп, чтобы повесить у себя в мастерской и рисовать. Нашлись и другие доброхоты. «Зачем ему труп? – шептали они. – Вон он какой здоровенный! Он с живым человеком расправился, подвесил и рисовал его смертные муки, а дьявол ему помогал!»
Странно, что церковь не взялась за Андреа. Наверное, потому, что его покровителями было семейство Медичи. А Медичи во Флоренции, как известно, могут всё. Собственно, Медичи – это и есть сама Флоренция. Но все-таки Андреа пришлось уехать от греха подальше. Два года он провел в Венеции. И именоваться дель Импиккати не захотел. Он взял себе прозвище от родной деревушки и стал Андреа дель Кастаньо.
Флоренция приняла его снова. Город строился, дома вырастали на глазах. И в каждом доме модно было иметь росписи и картины. Андреа сразу получил заказы и кинулся выполнять их с тем же неистовством, что всегда. У него не было ни друзей, ни жены, ни детей. Все, что он знал в своей короткой жизни, – работа. До бессонницы. До обмороков. До стертых в кровь пальцев.
Однажды он писал изображение на верху стены. Пришлось воспользоваться лестницей. За работой наблюдали мальчишки. Один из них, бахвалясь перед товарищами, толкнул лестницу. Чуть не сломав себе шею, Андреа в гневе кинулся за ним. А мальчишка, чтобы избежать наказания, долго рассказывал, как этот дикий художник прямо на глазах превратился в страшного зверя. Не иначе этот дикий в сговоре с дьяволом!
В другой раз подмастерье, подглядев за работой Андреа, шепотом рассказал, что злобный художник рисует кровью. Конечно, нашлись любопытные – проверили. Оказалось, Кастаньо делает предварительные наброски на стене темно-красным красителем. Но об этом узнали единицы. А молва о крови обошла весь город.
Однако Медичи пресекали слухи, по-прежнему покровительствуя Кастаньо. Вот и почтенное семейство Монтагути заказало Андреа фреску для дома – традиционное «Распятие». А он написал такое – смотреть страшно! Распятый Христос в конвульсиях, Богородица рыдает. Не мудрено, что однажды ночью служанка услышала настоящий вопль с той стороны залы, где висело «Распятие». Почтенный отец семейства приказал стереть фреску со стены, но краски не поддавались. Тогда Монтагути повесил прямо на фреску другую картину, написанную на дереве. Слава богу, все успокоилось. Но только в доме…
По городу же стремительно разнеслись слухи. Андреа скрылся в монастыре. Нет, он не стал монахом, просто принял заказ на роспись всего монастыря Санта-Аполлония. Это займет много лет, а ему уже давно пора написать что-то масштабное. Ведь он чувствует в себе громадную силу.
И вот между 1445 и 1450 годами Кастаньо начал интенсивно работать над циклом фресок – «Тайная вечеря», «Распятие», «Пьета», «Положение во гроб», «Воскресение». Даже жить перебрался в Санта-Аполлония по монастырскому уставу. Только братия быстро стала замечать – не часто приходит художник на мессы. А если и придет – стоит с отсутствующим видом, так и норовит сорваться к своей фреске. Что он там пишет – неизвестно. Зато по ночам из трапезной, где работает, доносится странное бормотание. Настоятель говорит, художник молится, а монахи слышат сдавленные ругательства. Нечестивец, одним словом!
То, что предстало взорам, когда фрески оказались законченными, повергло всех в шок. На большой стене на высоте полутора метров от пола разыгрывалась сцена Тайной вечери. Да только разве это была тихая и скорбная вечеря? Посреди стола, накрытого белоснежной скатертью, сидел хмурый Христос, почему-то седой старец. По его сторону стола – все ученики. По другую – один проклятый Иуда. Все – в страшном напряжении. Да разве это будущие апостолы? Это же грубые крестьяне из окрестных деревень. Какие резкие черты лица и неукрощенные страсти в глазах. Словно сидящий насупротив Иуда – порождение их же грешных страстей. Словно это они сами создали его из своих грехов, а затем исторгли. И вот теперь замерли перед грехом своим как каменные. А сзади них – настоящий камень: мраморные квадраты с жуткими разводами – лиловыми, красно-коричневыми, малахитовыми. Нечеловеческое зрелище. Какая же это Тайная вечеря? Это адская сцена!
