Творение. История искусства с самого начала - Стонард Джон-Пол

Литые скульптурные элементы придавали особый шарм бронзовым изделиям династии Шан. Чаще всего сосуд украшало некое фантастическое существо, покрытое орнаментом из завитков и линий. Когти, клыки, морды, рога и хвосты облепляли стенки сосудов настолько, что зачастую непросто было разглядеть за ними саму форму сосуда. Фигуры располагались симметрично — но невозможно сказать, то ли это два дракона, глядящих друг на друга, то ли два профиля одного и того же чудовища. Изначально они отражали некий принцип, который копировался снова и снова, пока не стал почти нераспознаваемым: двойной дракон появляется даже на древнейших нефритовых ритуальных предметах. Впоследствии таких драконов прозвали таоте, по имени мифического чудовища. Что эти существа означали, не совсем ясно. Похоже, они служили неким предостережением: жители Центральной равнины, где таоте изображались чаще всего, подвергались множеству смертельных опасностей [53]. Эти фантастические твари принадлежат к анималистической художественной традиции, свойственной народам, жившим на территории северных степей, простирающихся через всю Среднюю Азию от современной Монголии и Сибири, то есть монголам, киммерийцам и сарматам, до народов, живших к северу от Черного моря, впоследствии названных скифами [54].

Цзунь с двумя баранами. Династия Шан. Около 1200–1050 до н. э. Бронза. Высота 45,1 см

Город Лянчжу на берегу реки Янцзы был, вероятно, самым крупным из ранних поселений Древнего Китая. Он возник примерно в то же время, что и Урук в Месопотамии, около 3500 года до нашей эры, хотя, по дошедшим до нас свидетельствам, сильно превосходил его своими размерами. Это был первый великий город цивилизации, объединенной общими технологиями производства и строительства, обработки нефрита и шелководства, а позднее — бронзового литья. Его во многом можно сравнить с Аньяном, столицей династии Шан, возникшей тысячу лет спустя. Эти древнекитайские города были схожи по своему мироощущению, как были схожи города долины Инда или города долины Тигра и Евфрата.

А в горах, более чем в трех тысячах километров к западу от Аньяна, в обнесенном стенами городе на территории нынешней провинции Сычуань, расцвела еще одна цивилизация. Однако, в отличие от жителей столицы династии Шан, жители Саньсиндуя, по-видимому, не имели письменности: всё, что осталось от их культурного очага, это великолепные бронзовые скульптуры, которые они закапывали в больших жертвенных ямах. Это были фигуры, маски и головы с резко обозначенными чертами: большими угловатыми глазами и неестественно широкими ртами. Страшнее всего выглядят толстые, выпирающие глаза — словно окаменевшие взгляды. Возможно, они воплощают какое-то особое представление о власти взгляда, о глазах, излучающих свет, который освещает мир, — о взгляде как инструменте повелевания. В жертвенных ямах также было найдено множество бронзовых глаз, зрачков и глазных яблок, словно для того, чтобы вмонтировать их в глазные впадины. Интересно, что они скорее напоминают стилизованные черты западноафриканской скульптуры нок, о которой уже шла речь выше, чем те изображения, которые создавались на территории Древнего Китая или Юго-Восточной Азии.

Маска с вытаращенными глазами. Культура Саньсидуй. Около 1100 до н. э. Бронза. Высота 66 см

Культура Саньсиндуй исчезает примерно в 800 году до нашей эры. Вероятно, именно отсутствие письменности определило то, что она не оставила ни традиции, ни живой памяти о себе: кажется, будто этот мир просто угас. То же самое можно сказать и о великом городе Лянчжу, где способ общения с помощью символов так и не перерос в письменный язык. И только династия Шан осталась в истории благодаря своему великому достижению — письменной форме коммуникации, которая, в отличие от клинописи Междуречья и египетских иероглифов, так и не вышла из живого употребления. Эта письменность началась с небольших символов, вырезаемых на костях животных и панцирях черепах как способ обожествления, — то есть ее истоки сильно отличаются от истоков клинописи и иероглифов, возникших из бухгалтерских отчетов. В отличие от графических систем Египта и Месопотамии, формы письменности Древнего Китая развились в систему, которая за последующие тысячелетия распространилась по всей Восточной Азии, — такое долголетие вполне можно приписать тому, что ее язык восходит к поэзии и магии.

На древнекитайском языке написана одна из самых ранних летописей Китая «Ши Цзи», или «Исторические записки», созданная придворным историографом Сыма Цянем около 94 года до нашей эры. Это первая официальная история Китая, охватывающая более двух тысячелетий. Сыма составил ее после того, как его лишили официальной должности, кастрировали и заключили в тюрьму.

Сыма писал в период империи Хань, которая за сто лет до этого свергла первого императора Китая Шихуанди из династии Цинь. С точки зрения Сыма, император Цинь был жестоким тираном, но, к счастью, власть государства Цинь продолжалась недолго. Тем не менее в 221 году до нашей эры он добился политического объединения Китая — по большей части военными методами: «Настало время власти циньского вана. Он [Император Цинь] <…> размахивая длинной плетью, принялся править миром», — написал Цзя И, поэт времен империи Хань [55].

Император Цинь ввел повсюду одинаковые законы и установил стандарты мер и весов, а также общую валюту, отметив всё это на стеле, установленной на склоне горы. Тем самым он не только заложил основы империи, но и создал одно из первых бюрократических государств. Как и подобает столь великому правителю, его империя была отражена в величественных изображениях. Для его дворца в Сяньяне (недалеко от современного Сианя), столице империи Цинь в Центральном Китае, из переплавленного оружия были отлиты двенадцать исполинских бронзовых статуй великанов и в придачу бронзовые колокола, возвестившие великую победу Цинь. (Впоследствии все они были снова переплавлены в оружие.)

Эти бронзовые статуи были лишь первой ласточкой. С момента своего восшествия на трон император приступил к строительству погребального комплекса, который должен был затмить все предшествующие устремления в вечность: с ним могли сравниться разве что пирамиды египетских фараонов. Сыма описывает законченную гробницу в виде детальной реконструкции «вселенной», которой император будет править после своей смерти. Более семисот тысяч заключенных было отправлено на строительство гробницы, наполненной «…[копиями] дворцов, [фигурами] чиновников всех рангов, редкими вещами и необыкновенными драгоценностями. <…> Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На своде изобразили картину неба, на полу — очертания земли. Светильники наполнили жиром жэнь-юе в расчете, что огонь долго не потухнет», так что получился настоящий подземный город. Создавшие это великолепие мастера были заперты в могиле вместе со всеми императорскими наложницами. Никто из них больше не увидел дневного света. Вся усыпальница была укрыта земляной насыпью, засаженной травой и деревьями, чтобы она походила на холм и ничем не выдавала свои тайны [56].

Могилу императора охраняли семь тысяч терракотовых воинов с бронзовым оружием в руках и более ста деревянных боевых колесниц — целая армия, стоявшая в подземных покоях неподалеку от могильного холма. В своей работе мастера, их создавшие, применяли накопленные веками знания о керамике, но ни во времена династии Шан, ни в эпоху Чжоу и ни в одной другой из предшествующих культур не изготавливались человеческие фигуры такого размера и такой степени реалистичности. Каждый воин отличается от других: мастер придавал стандартному слепку индивидуальные черты, чтобы воины казались живыми. Это была достойная замена человеческим жертвам, которым пришлось бы сопровождать императора в могилу, лишив страну регулярной армии [57].