Андрей Губин - Афина Паллада
Он бросил ей спички и, как кошка, спустился к океану.
Охотник принес три маленькие рыбки и морскую черепаху.
Элина терла глаза кулаком и раздувала тлеющие стебли бурьяна. Воин откинулся и стал ждать, когда женщина приготовит ужин.
Одинаковая песня звенела в их крови. Песня смелых и гордых. Песня силы, обнявшейся с нежностью.
Вволю надурачившись и сделав вид, что рыба съедена, а вигвам уложен на лошадь, они тронулись в путь. Джек свистнул невидимым собакам, и Белый Клык побежал рядом с женщиной, пытаясь стащить связку сухой оленины с седла. Женщина крикнула — и белозубый собачий мудрец отстал от лошади.
Лунные, ледяные пространства тянулись на сотни верст.
Дымились полыньи Юкона…
Она англичанка, бакалавр изящных искусств. Он матрос, золотоискатель, грузчик, зверобой… Впрочем, пишет еще рассказы для местной газеты. О! Это чудесно! Она, правда, не пишет рассказов, но заканчивает диссертацию в поисках подлинного автора шекспировских пьес.
— Разве это важно? — спросил он. — Главное — пьесы написаны!
Она удивилась такой наивности, чтобы не сказать больше.
— Это чрезвычайно важно! — церемонно ответила она и как будто стала выше ростом.
Джек сразу почувствовал себя полуграмотным каюром, хорошо знающим только повадки собак в упряжке. А она настоящая леди из рода королев и за полмили рассказала ему столько поразительного об искусстве. Вот ей бы писать рассказы, а не ему!
Но он не согласился, что пьесы написали аристократы. Он готов признать автором «Гамлета» Кристофера Марло, великого драматурга, магистра, предшественника и соавтора Шекспира.
Элина поразилась гениальной интуиции Джека, который сразу сказал то, над чем бились профессора. Видно, этот парень учился так: сразу брал только вершины, а вакуумы впоследствии заполнялись сами.
Электрическое зарево города было еще далеко. Накрапывал дождь. Высокие травы хлестали по коленям, холодили ноги. То и дело дорога ныряла между холмами.
Элина читала ему стихи Кольриджа и Саути, тревожащие, как лунный свет на штормовом море.
А он уже любил ее как сокровенный смысл жизни.
Оказывается, до этого он не жил, а прозябал, как змеи в зимних горах. Теперь хлынуло солнце любви. Первой, единственно настоящей. Все остальное — браки, расчет, покой или ревность.
Граненая резкость сравнений, точность мыслей и картин переполняли его. Вот теперь он напишет рассказ!
На повороте Джек бросил велосипед и прыгнул в знакомую лагуну. Элина догнала его в темной воде, преданно посмотрела в глаза, и он дружески потрепал ее мокрые волосы.
Сушиться вошли в хижину рыбака. Выпили какой-то дряни. Были счастливы.
Перед светом, усталые, полуспящие, добрели до чопорного загородного замка, где Элина жила у родных. Он вспомнил свою тесную каморку, заваленную рукописями, сетями, книгами, и предложил вечером встретиться в парке. Она подумала и перенесла свидание на пристань.
Вечером Джек сунул ноги в горячие от утюга брюки, модно повязал галстук, быстро поцеловал мать и вышел.
В порту ему встретилась живописная группа. Три грузчика в изорванных майках на бронзовых телах шли, обнявшись за шеи. У каждого на руке коленкоровая сумка — туда поутру их жены кладут бутерброды и бутылку с молоком или пивом. Блаженные, добродушные физиономии, нетвердая походка указывали на то, что сегодня они кое-что заработали и отметили это в портовом кабачке. Самого слабого они поставили в середину и нежно вели товарища домой. Они глядели на встречных бесконечно добрыми глазами, словно просили извинения, что хватили по рюмочке-другой.
Это они грузят корабли, строят дома, делают ром, хлеб, сахар. Их жизнь — каждодневный труд, и сейчас им выпала краткая минута отдыха.
— Хелло, Джек! — уступили они ему дорогу — ведь он стал джентльменом.
— Хелло, ребята! — приветствовал их бывший инспектор по борьбе с браконьерами.
Он не раз грузил с ними корабли. С любовью обнял бы их сильные, чистые от солнца тела. Но у него свидание. Нет, нет, сегодня он не может разделить их радость.
И они с теплой укоризной проводили взглядами товарища, который вышел в люди и, конечно, не станет пить с ними. Они это понимают и не обижаются. Он бы и теперь работал в порту, но в газете платят больше. Молодец, Джек! Так и надо! Хотя всегда грустно терять хорошего товарища и способного грузчика.
Сияющий Джек оперся о винную бочку и смотрел на океанский корабль, отходящий в Европу.
Суетились пассажиры, сновали матросы, надрывались боцманы и штурманы.
В последнюю минуту к трапу подкатила карета. Вышел крупный мужчина в черном, потом старая леди в кружевах и Элина в дорожном платье. Она сразу же подбежала к нему.
— До свиданья, Джек! Вот мой адрес. Пиши. Я буду всегда помнить эту ночь.
И горы, и небо, и океан катились через сердце Джека. Он никак не мог протянуть руку к ее руке в глухой перчатке.
Завыла сирена парохода. Дым повалил из труб. Черный мужчина нервно стучал стэком по серебряной цепи парадного трапа. Носильщики уже спускались вниз. В рупор оповестили о прибытии лорда, члена английской королевской семьи.
Элина быстро поцеловала Джека в щеку и легко побежала наверх. Словно к облакам убежала.
Загремели якорные лебедки. Когда корабль разворачивался в бухте, чтобы лечь на курс, Джек подумал, что не сказал о своей любви.
Но разве о ней надо говорить?
В зное дней, в звездности тяжких ночей он писал о ней, надеялся, слал письма в Англию, но Элина молчала.
Много лет спустя он побывал в Лондоне, но уже не искал ее.
В этом городе он оделся в потрепанную рабочую одежду, зашил в нее табак, спички, золотой соверен и отправился изучать лондонские трущобы, чтобы потом, после ночлежек, притонов, тюрем и харчевен, где чудаки из Пикквикского клуба изучали природу человека, написать об ужасающем положении бедняков в первой по богатству империи мира.
Как-то в воскресном журнале Элине попался его рассказ, в котором она узнала себя, но в сильно героизированном виде. Ей стало немного стыдно — ведь она не такая, за ней водятся грешки, она слабее, искусственнее. И медлила с ответом на его письма.
Потом история повторялась. Она читала его новый рассказ, очаровывалась морем, мужеством, подвигами. Джек воспринял ее как героическую женщину. Она не знала того, что он отлично понял ее. А «Мартин Иден» с его героиней еще не был написан. Она боялась, что и в письме просочится домашняя курица, а он писал ее как смелую дикую утку, летящую в пурге над острыми скалами.
Но она любила его; и она боролась за то, чтобы быть с любимым. Тысячи препятствий не страшили ее маленькое сердце — она отнюдь не была курицей!
Время шло, и катились новые волны всяческой суеты.
Но Элина победила. Теперь она поможет ему добиться признания — ведь его не печатали крупные издательства.
Уже написано письмо, заказан билет, уложены вещи…
Как вдруг газеты известили мир о новом, необыкновенном писателе Запада. Вышли его книги, в которые сразу влюбились все.
В тихой гостиной с медным камином и портретами лордов сидела Элина с книгой Джека Лондона.
Теперь она не поедет. Обстоятельства сильнее ее. Каждому будет ясно, что она приехала к его славе. И поймет ли он? Она не ответила на десятки его писем в те дни, когда он так нуждался в них.
Но надо было добиться развода. Развод мог утвердить только король. Элина принадлежала к фамилиям, составляющим честь нации. Ее предки были епископы, пэры, короли.
Выдержать долгую, изнурительную войну с окружающими традициями, предрассудками. Хотелось все это кончить, а потом написать ему и приехать такой, какой осталась в его сознании — юной, чистой.
А может, это и хорошо, что она не поедет теперь; пусть он никогда не узнает ее двойной души; пусть она останется зовущей к облакам…
Элина позвонила лакею и устало сказала, что билет уже не нужен. Тихо прошла в оранжерею и села на скамью возле любимых ромашек.
На зеленоватом небе безмерной усталостью чернели башни Тауэра. Вечернее солнце ласково легло на ее руки.
Маленькие, детские руки.
Бесстыдные, жадные руки.
Если бы забыть все, забыть колледж, Францию, мужа, любовника…
Но жизнь еще не кончилась. И в своем дневнике она записала:
«Мой милый Джек!
Я очень любила тебя.
Такая любовь никогда не кончится; она станет тише, глуше, но в сердце все равно останется.
Вместе нам быть нельзя.
Так лучше.
Нам останутся воспоминания.
Когда человек умирает, все плачут и любят; не хотят класть его в гроб и плачут; ждут день, два, три, и все-таки увозят его на кладбище… И садятся обедать за стол, где стоял гроб. Потом ездят на могилу и плачут, и любят. На могиле можно просидеть до темноты, но потом надо возвращаться домой.
Милый Джек! Я буду всю жизнь на могиле нашей любви. Я стану на ней крестом.
