Андрей Горохов - Музпросвет
Характеризуя эту музыку, хочется говорить не о стиле, но об оголтелости, сумасбродности, маниакальности. Как если бы внезапно обнаружилась ненасытная жажда к странному. Трудно сказать, стоит ли за всем этим какая-то одна тенденция, или же мы имеем дело с музыкантами нового поколения. Они и в самом деле фрики, маниакальные выпендрежники, кокетливо выдающие себя за шизофреников, или же они тонко чувствующие музыканты, далеко ушедшие в своем развитии?
Поскольку слово weirdness по отношению к этой музыке употребляется широко, то более адекватным кажется название «новая шизофреника» или «новая дурдомовость». Эти слова следует употреблять, разумеется, в качестве комплимента.
То, что эта музыка странна, слышно с первых же секунд, но в чем состоит ее странность? Может, проще бросить взгляд из неошизо на так называемую нормальную музыку? Тогда всем привычные инди-рок или электроника окажутся скучными конструкциями, движущимися вдоль прямой линии, плоскими, невыносимо предсказуемыми, упорно бьющими в одну точку, давящими своим битом, грувом и куплетом-припевом.
А новая шизофреника причудливо извивается и выворачивается. Она лишена грува, зато пластична и текуча, у нее свободный ритм. Нет куплетов-припевов-мелодий, а когда они есть, они иррациональные. Музыка не давит, не тащит за собою, она, скорее, накатывает и откатывает, медленно вращаясь на одном месте или медленно расширяясь. При этом медленное расползание вовсе не значит, что музыка медленна и заторможена: нет-нет, звуков может быть много и притом вполне быстрых и резких, но они как бы погружены в медленно перетекающую и деформирующуюся плазму. Она утекает как жидкое стекло, она заплетается как гигантская косичка, внутри которой находится слушатель.
Возможно, что именно эта пластичность и текучесть и стали причиной того, что к новой музыке намертво приклеилось слово «психоделический». Animal Collective или White Magic исполняют, казалось бы, песенки под акустическую гитару, но это не песенки, а медленно вращающиеся, завораживающие и затягивающие в себя монстры.
Трудно отделаться от впечатления, что у людей, это делающих, какое-то совсем иное восприятие музыки, не через призму поп-песен, не посредством схемы: слой барабанов плюс слой баса плюс атмосфера.
Характерно для новых групп и иное отношение к саунду, не такое, какое было у семплерно-электронных проектов конца 90-х — начала 00-х. В новой музыке куда больше пышности, а также ума и вкуса, она куда более причудлива, разнообразна и экзотична. И куда более всеядна.
При этом она звучит просто, рукодельно и акустически, в ней нет никакой виртуозности, нет мастерства во владении инструментами, нет хитрого дизайна. Она позвякивает и потренькивает (или же воет) как бы сама собой. Оттого и возникает впечатление, что это своего рода фольклор: фольклор ведь тоже сочетает простоту, рукодельность и некоторую непрозрачность, чужеродность, даже можно сказать, невменяемость.
Да, вот это подходящее слово — невменяемость. Новая музыка производит впечатление самоизолировавшейся, ушедшей в себя, ничего про окружающий мир не знающей, как будто ее делают аутисты, живущие в своем узком и тесном мире по своим правилам. И это парадоксальный момент: в новой шизофренике проявляется бездна музыкальной компетенции, но при этом она зачастую звучит так, как если бы ее создатели вообще никакой музыки в своей жизни никогда не слышали. Это не полистилистичность Джона Зорна или Майка Пэттона, новая шизофреника не энциклопедична, она никого не цитирует, ни над кем не иронизирует, широты своих вкусов не демонстрирует.
Оттого и можно слушать ее так по-разному. На первый взгляд она иррациональная, сумбурная, сумасбродная. Такую ее тоже можно, разумеется, любить и ценить, то есть любить в ней именно непонятное и безумное. Но кажется очевидным, что ее создатели прошли сквозь несколько музыкальных школ — школу саунда, школу минимализма, школу импровизации.
Конечно, слово «музыкальная революция» так и рвалось с языка. Но это была прошедшая революция, революцию мы пропустили и имели дело с постреволюционной ситуацией. Независимая музыкальная ситуация в США много лет медленно росла и ветвилась, а в Европе, увлеченной IDM, электроклэшем и новым британским роком, ее никто не замечал. А музыкальные революции быстро выдыхаются. Краут-рок уложился в пять лет. Панк и постпанк длились не многим дольше. То же самое относилось и к гранжу, трип-хопу, драм-н-бэйссу минимал-техно. В перманентную революцию, то есть в постоянное обновление и движение вперед, не очень верится, особенно долгими взрывы не бывают. Долгим бывает след, тянущийся за революцией, этот след неспешно выдыхается, эпигоны медленно дожевывают раскиданный мусор.
Идет буйный рост лейблов, эксплуатирующих эту волну. У проекта Dead Machines за пару лет накопились десятки CD-R, которые невозможно купить, все раскупается еще до того, как музыкальные журналы успевают о новом звуконосителе написать, да такие CD-R журналов и не доходят, буйствует психоз, не видимый посторонним. В принципе, все уже закончилось. Выработались несколько стереотипов саунда, которые еще много лет можно мурыжить, но развивать — уже вряд ли. Новые компакты Excepter, Davenport, Fursaxa, Wolf Eyes, Black Dice нагнетают тоску. Эта музыка еще не стала известна хотя бы условным «студентам», а уже впала в бесконечный loop самовоспроизведения. В ней все чаще узнаются римейки хорошо известных вещей — эмбиента, индастриала, нойз-рока. Цветут проекты, стилистически очень близкие к психо-фолку на лицо импровизация, свободный ритм, акустика, фолковость, искренняя интонация, но на самом деле это просто инфантильное блеяние и мычание, по духу очень близкое к баю-баю-электронике.
Альбом «Exquisite Idols» (2007) проекта North Sea, кажется, знаменует приход во фри-фолк нового поколения, оно воспринимает эту музыку как стиль, как типичный саунд, который вполне возможно сымитировать. Музыка, как и полагается, — это поток, но акустические инструменты не болтаются в пустоте, они плотно пригнаны друг к другу. Каждый из них играет нечто симпатично и условно фольклорное, иногда на заднем плане неразборчиво мычит мужской голос. Все это, конечно, компьютерный дизайн, живой фолк-оркестрик так плотно, вкусно и отчетливо сыграть не в состоянии. Боюсь, что мы в данном случае имеем дело с феноменом «The Dark Side Of The Moon». Фри-фолк избавился от хрупкости, нерешительности и шизоватости и вступил в эпоху сочной и грамотной студийной звукозаписи — как Pink Floyd вступили в эпоху «The Dark Side Of The Moon». Очень может статься, что музыка типа той, что делает North Sea, если ее нашлепают достаточное количество, и будет через десять — пятнадцать лет восприниматься как самое интересное, что было в 00-х, как наиболее характерный и достойный представитель стиля фри-фолк.
Снова появилась музыка, собранная из чужих звуков и песен и несущаяся вперед беззаботным свиным галопом. Она производит придурковатое впечатление, то есть очень хочет быть придурковатой.
Это, скажем, финский проект Semimuumio — нечто дилетантское и грубо сляпанное, восторг поросенка, дорвавшегося до ритм-машины. Semimuumio напоминает некоторые треки таких групп, как Coldcut и Mouse On Mars 90-х, эпохи, когда брейкбит не сдерживал фантазию, а, наоборот, ее окрылял.
Знатоки говорят, что мы имеем сегодня дело с вырождением финского андеграунда, финской странной музыки. Финский психо-фолк распыляется, музыканты заводят себе новые проекты, и они двигаются в сторону куда более узнаваемых и куда менее оригинальных песенок. А все от того, что финскому психо-фолку не хватило любви и внимания. Увы.
Раньше была такая музыка — психоделика. Странную и далеко отъехавшую головой музыку называли фрикаделикой, а продукцию Semimuumio хочется назвать фрикаделькой.
Не только Mouse On Mars увлекались несерьезной и разностильно квакающей музыкой, летящей галопом, существовало много такого сорта проектов, японцам этот ход очень полюбился.
А теперь мы имеем дело с ренессансом этого саунда. Но ничего особенно нового и оригинального из этой музыки не выйдет. Тут эксплуатируется не более чем условный код оригинальности: делай так и так, поскрипывай, поерзывай и подергивай семплерной ногой — и у тебя автоматически получится оригинальная музыка. Ощущение «оригинальности» возникает от попадания в определенный стандарт звучания, а не от того, что у автора какие-то своеобразные и ни на кого не похожие вкусы, воззрения и технологии. Оттого «оригинально звучащие» проекты, фрикадельки, — будь они финскими, французскими или японскими, — очень похожи друг на друга.
Пресловутая weirdness стала восприниматься как замаскированное под креативность выделывание. То есть как отсутствие подлинной творческой позиции. Развелось полно нудятины, вроде бы формально относящейся к разряду «странной музыки».
