Уильям Моррис - Искусство и жизнь
3 декабря 1868
Дорогой сэр!
Я перечитал ваши стихи несколько раз, и вот что я думаю о них. Начну с неприятных вещей и скажу, что, по-моему, в них отсутствует сильная индивидуальность и увлеченность темой, неотъемлемо присущие произведениям, которым суждена долгая жизнь. Хотя я не могу обвинить вас в плагиате, я вижу в ваших стихах отголоски произведений современных поэтов. На этом, однако, не останавливаюсь, потому что едва ли может обстоять иначе с таким молодым человеком, как вы. Но стихи не оставляют глубокого впечатления ни по своему стилю, ни по идеям. Из мелких погрешностей (на мой взгляд, связанных с этими) мне хотелось бы отметить слишком много приемов классической поэзии и слишком растянутые метафоры. Но оставим это до того случая, когда я смогу поговорить с вами лично. Вместе с тем стихи хороши, и всюду проступает подлинное чувство и удовольствие, которое доставляет тема, сама по себе привлекательная. Стихи внимательно отработаны и продуманы. Читать их и легко и приятно. Моя оценка может показаться вам скудной похвалой и снисходительным порицанием, но примите во внимание, что я критикую ваши стихи целиком соответственно их достоинству. У вас неоценимое преимущество ранней молодости, к тому же вы обладаете (насколько я могу понять из ваших писем) весьма серьезными познаниями в классической литературе, которая оказывает слишком большое влияние по крайней мере на ваш стиль. Повторяю, мне хотелось бы, чтобы вы придали больше значения стилю и теме. Но вы должны также принять во внимание, что я обязан был высказать все, что думаю об этом произведении, и уверяю вас, что, учитывая все обстоятельства, мне было бы приятнее только похвалить вас, и я очень бы сожалел, если бы наше знакомство обескуражило вас и вас огорчило бы мнение человека, который, как вам, возможно, известно, весьма никудышный критик. Я не сомневаюсь, что вам удастся написать лучше (хотя, повторяю, и это ваше произведение совсем неплохо), если вы отнесетесь к своей работе серьезно и внимательно. Делайте только то, что сами вы сильно любите, — в конце концов вы сами вынесете наиболее строгий суд тому, что выйдет из ваших рук. Ваши письма ко мне были полны такого здравого смысла и скромности, что я не сомневаюсь — вы безусловно сможете выразить в творчестве то, что есть в вашей душе.
Мне очень хочется познакомиться и с другими вашими произведениями, лучше всего рифмованными, ибо белый стих — это ловушка для молодых поэтов.
Когда вы соберетесь навестить меня на Куин Скуэр, пожалуйста, известите меня за день или за два заранее о возможном времени вашего прихода, чтобы нам не разминуться. Еще раз я должен извиниться за назидательный тон, но я ничего не могу поделать, поскольку вы избрали меня своим наставником, хотя и опасаюсь, что это вовсе мне не подходит.
Примите мою особую благодарность за выраженные вами чувства симпатии ко мне; желаю вам полного успеха и остаюсь
Искренне ваш Уильям Моррис
Г-НУ СУИНБЕРНУ
26, Куин Скуэр
Блумсбери, Лондон,
21 декабря 1869
Мой дорогой Суинберн!{6}
Большое спасибо за ваше милое письмо и за содержащиеся в нем критические замечания. Я в восторге, что Гудрун{7} вам понравилась. В остальном же я сам с некоторой досадой сознаю, что книга эта принесла бы мне больше чести, отсутствуй в ней все, кроме Гудрун, хотя я и не думаю, что другие — худшее из того, что вышло из-под моего пера. И все же, дьявол их побери, они слишком растянуты и немощны. Мне приятно, что в Родопе вам кое-что нравится. Лично я полагал, что в интересах рассказа, который, в общем-то, очень слаб, нужно сильней выделить ее характер. Я знаю, что Аконтий — обыкновенный простофиля, и самое ужасное, что даже если бы я затратил на него во много раз больше времени, то все равно он получился бы у меня таким же. Я усердно занят теперь работой, но неудача следует за неудачей, и на какое-то время я бы забросил свое искусство, если бы мне удалось напасть на что-нибудь поистине увлекательное помимо сочинения стихов, ибо ничего хорошего у меня не получается. Торгерд принадлежит славная роль в красивом эпизоде из саги об Эгиле{8}, где он теряет своего любимого сына и из-за этого собирается уморить себя голодом. Я рассказал бы об этом подробнее, если бы мог повидаться с вами. Вся повесть — удивительная, написана прекрасно и полна действия. Это несомненно наиболее северная из всех саг, и сам Эгил — удивительная личность первобытного человека, а сама поэзия кажется мне по-настоящему прекрасной, хотя и совершенно непереводимой. Теперь я намерен переводить с исландского саги, перед которыми бледнеют все другие повести, даже сага о Гудрун в оригинале рассказывается очень разрозненно и обычно довольно бесцветно, явно отличаясь от Ньялы{9}.
Речь идет о Волсунге{10}, фактически об истории Нибелунгов. Смею сказать, что пересказ этой саги вы могли где-нибудь прочитать, но это могло дать лишь самое смутное представление о произведении в целом. Мне очень хотелось бы показать вам этот перевод, теперь уже почти готовый, и я уверен, на вас это непременно произвело бы впечатление.
Не без гордости я сознаю свое положение христианского поэта нашего времени, хотя и рискую этим своим положением, во-первых, отваживаясь на переписку с вами, а во-вторых, своим личным примером оспаривая изречение Священного писания: «блаженны ищущие, ибо обрящут».
Сердечно ваш У. Моррис
Г-ЖЕ КОРОНИО
Куин Скуэр,
24 октября 1872
Моя дорогая Аглая!{11}
Меня очень опечалила весть о ваших горестях, хотя, я надеюсь, к тому времени, когда вы получите это письмо, все станет лучше. Меня не удивляет, что вы стремитесь к более приятной жизни, ибо (после вашего сравнения Исландии с Афинами) существует несомненная разница между тем, чтобы сидеть у постели больного ребенка, ничего особенно не делая, и тем, чтобы ежедневно подниматься рано утром и отправляться верхом, дыша свежим воздухом, не думая, где вы будете вечером, короче говоря, отбросив всякие обязанности и заботы. Меня очень тревожит, что вы предаетесь такой грусти. По тону вашего первого письма я надеялся, что вы сможете неплохо провести время и предаться приятным воспоминаниям. Когда вы возвращаетесь? Вам хорошо известно, как мне недостает вас, и излишне говорить об этом. Я бы ответил на ваше последнее письмо и раньше, но на меня напало плохое настроение — без какой-либо определенной причины, на которую я бы мог указать. Надеюсь, теперь с ним уже покончено. Все это время я с головой ушел главным образом в мои переводы с исландского, но книга моя появится через месяц-другой. Полагаю, вам известно, что Теннисон печатает продолжение легенды об Артуре{12}. Мы довольно хорошо знаем, что она может собой представлять, и, признаюсь, я не горю нетерпением прочитать ее. В прошлую субботу я отправился в Кельмскотт и пробыл там вплоть до вторника. Большую часть времени я провел на реке. В Афинах на вас должно повеять прохладой от моего рассказа о воскресенье, проведенном на Темзе. Дул пронизывающий северо-восточный ветер, и почти весь день шел проливной дождь. Я все же наслаждался этим днем. Понедельник выдался теплый и солнечный, так сами дни проходили довольно приятно, но, боже, как скучны были вечера, несмотря на то, что Уильям Россетти{13} проводил время с нами. Джейн выглядела посвежевшей и чувствовала себя лучше. Стояло прекрасное утро, когда я уезжал оттуда: небо было светло-синее, и по нему всюду плыли редкие белые облака. По всему саду резвились и щебетали малиновки. Дрозды, прилетающие сюда на зиму из Норвегии, непрестанно ведут свой разговор в гуще плодовых деревьев, и скворцы, как и все два последние месяца, слетаются на закате в большие стаи и поднимают, прежде чем улететь на свой насест, невообразимый гвалт. Место это, как и всегда, красиво, хотя в осеннем саду с увядшими цветами на всем лежит оттенок печали. Полагаю, что долго я тут не пробуду. Мы все еще подыскиваем для себя дом к западу от Лондона, но, кажется, сносный домик не так уж легко найти. На следующей неделе я хочу провести день-другой у Неда{14}. Все это время мы были здесь наедине с Бесси, и отношения наши были очень натянуты — с ней я обменивался лишь самыми необходимыми словами. Как изнуряет постоянная жизнь с человеком, с которым у тебя нет ничего общего! Боюсь, мои письма весьма глупы. Чтобы обмениваться мыслями, необходим кремневый каркас вопросов и ответов, чтобы по любому вопросу обмениваться мыслями, и так много нужно сказать, что только по какой-то счастливой случайности мысли перестают блуждать и останавливаются наконец на каком-то одном реальном предмете.
