Алексей Козлов - Козел на саксе
-- -- -- -- -- -- -- --
В 1994 году прежняя популярность "Арсенала" снова дала о себе знать. Меня разыскал некто Юрий Володарский, одессит, продюсер шоу-группы "Маски", эмигрировавший в трудное время в США и вернувшийся в Россию уже американским предпринимителем. Он взялся за создание новой телепрограммы "Лучшие из лучших" и обратился ко мне с предложением участвовать в ней с ансамблем "Арсенал". При этом предоставлялась репетиционная база и фиксированный заработок. Ознакомившись с концепцией программы и с первыми сценариями, я поставил главное условие - "Арсенал" должен в каждой передаче исполнять свой индивидуальный номер в формате не меньше пяти минут, не взирая на всю эту лотерейную муру. Юрия Володарского это устроило и мы составили соглашение, после чего я начал поиски музыкантов для нового состава "Арсенала". Искать в 90-е годы стало гораздо проще, чем в 70-е. Я просто позвонил своим друзьям, профессорам джазового отделения института им. Гнесиных - Игорю Брилю и Александру Осейчуку - и они дали мне ряд кандидатур. Новый ансамбль был сколочен из молодых, крепких профессионалов. Для них джаз-рок был не новинкой, а скорее учебным материалом. Часть нашей программы я составил из арсенальских хитов типа "Ностальгии", "Незнакомки" или "Сильвер блюза", но зато другую - из моих новых пьес. И вот, спустя пару месяцев, мы стали еженедельно появляться на четвертом канале ТВ в передаче "Лучшие из лучших", где все чего-то угадывали, пытаясь выиграть "Жигули". В перерывах между турами розыгрыша выступали попсовые певцы под фонограммы, а в конце мы играли живьем свой инструментальный номер. Выглядели мы, конечно во всей этой дурацкой затее, как белые вороны, но благодаря передаче народ вспомнил об "Арсенале" и о том, что можно выступать на ТВ и без фонограммы. Именно в тот период нас пригласили выступить в живом эфире на Радио Панорама, прямо из студии, где сидело десятка два слушателей. Наше выступление было записано на пленку, которая попала ко мне, так что можно послушать, как играл тогда "Арсенал" времен теле-передачи "Лучшие из лучших". Затем на четвертом канале началась очередная борьба за эфир и даже такого мощного организатора, как Юрий Володарский, потеснили. Передачу закрыли, заменив ее другой лотереей, только хуже, без музыки. Вообще музыка стала постепенно выдавливаться с экрана телевизора, исчезла классика, джаз, рок, фольклор, а к концу 1997 года на втором канале отменили даже попсовую программу "У Ксюши", и не потому, что она пошлая, а просто эфир стал нужен для чего-то другого, но не для музыки.
Тем не менее, наше пребывание в телеэфире принесло свои плоды. "Арсенал" был выдвинут на приз "Овация" и получил его в 1995 году как лучший российский джазовый коллектив. В этот же период, в начале 1995 года мне неожиданно позвонила певица Тамара Гвердцители, с которой я до этого не был знаком. Она сказала, что хочет со мной встретиться по делу. Дело состояло в том, что ее пригласили в турне по Соединенным Штатам Америки, но с условием, чтобы вместо фонограммы был живой оркестр. Я к тому времени уже знал истинную цену "американских гастролей". Стало ясным, что выступления отечественных эстрадных артистов на Западе или в Израиле организуются нашими эмигрантами для обслуживания так называемой "русской диаспоры", то есть общности русскоговорящих эмигрантов последних волн. Они все скучают по советской эстраде, театру и кино, и с удовольствием тратят свои кровные вэлфэровские доллары, чтобы послушать, а главное близко увидеть тех, к кому в прошлой жизни у них доступа не было, поскольку значительную часть нашей эмиграции составляют жители советской провинции, а отнюдь не только москвичи и ленинградцы. Но в предполагаемом туре Тамары Гвердцители важным моментом было то, что один из концертов планировался в легендарном Карнеги Холле, в Нью Йорке, куда могли прийти и американские зрители. Просьба Тамары состояла в том, чтобы я быстро сделал оркестровки ее песен для "Арсенала" и мы бы поехали вместе в США с четырнадцатью концертами. Честно говоря, сперва мне это предложение показалось даже нелепым, поскольку советская эстрада с ее ложным пафосом всегда была мне чужда и чаще всего неприятна. А Тамара, несмотря на свой высокий профессионализм, все-таки была ее типичным представителем. Сознаюсь, что выступить в Карнеги Холле оказалось очень заманчивым. Поразмыслив, я поставил Тамаре условие, что "Арсенал" будет выступать в качестве ее аккомпаниатора лишь во втором отделении. В первом же будет исполняться программа "Арсенала" с которым Тамара может спеть то, что я предложу, то есть "Павану" Габриэля Форе, "Исходила младенька" Мусоргского, джазовую балладу на английском языке и что-нибудь еще. И очень важным для меня условием я обозначил то, чтобы в афишах имя Тамары, мое и ансамбля были напечатаны как равнозначные. Тамара подтвердила свое согласие, у нее не было выбора, иначе срывались гастроли. Я, как всегда, наивно поверил на слово. А времени оставалось совсем немного. Я засел за аранжировки песен, а это для меня было нелегкой работой - делать чужой, да еще и чуждый тебе материал, эстрадные песни. Это - все равно, что готовить рыбные блюда, если сам рыбного запаха не переносишь. Но я старался, как мог. По ходу написания оркестровок "Арсенал" начал репетировать программу, причем ни оркестровки, ни репетиции никем не оплачивались, это были как бы подарки Тамаре. И вот, когда было почти все готово, я получил от друзей из Штатов образец афиши наших концертов в виде небольшого флаерса. Там крупным планом была изображена Тамара во всей красе, а в нижнем углу мой мелкий портрет и еще более мелкое упоминание об "Арсенале". Я понимаю девичье тщеславие и непреодолимое желание выглядеть Примадонной. Но тогда не договаривайся с другими известными людьми, у которых свои амбиции, не говоря уж об авторских и прочих правах. Ведь у Тамары был и до этого свой акомпанирющий грузинский состав, но он, как я понял, не устроил организаторов турне. Короче, мне стало как-то не по себе, причем настолько, что я позвонил Тамаре и сказал, что не еду, а ансамбль поедет и все сделает как надо, но без меня. Никаких возражений я принимать не стал, сказал, отрезал и забыл. Но не тут то было. Через пару дней, ночью раздался звонок из Штатов, из Бостона, и я услышал незнакомый мне голос немолодого еврея с интеллигентным ленинградским акцентом. Это был Юрий Курцер, эмигрант, бывший ленинградский инженер, лауреат Государственной премии по строительству, а ныне один из многих импресарио, прокатывающих российских "звезд" разных жанров по городам Америки, где имеется нашенская "мишпуха". До этого я совершенно не интересовался тем, кто и как нас туда вывозит, полностью доверившись Тамаре и ее администратору по имени Гиа, довольно загадчного типа. Ну, а сейчас, раз уж на меня вышел конкретный заказчик, я понял, что будет серьезный разговор. Курцер начал с того, что если я лично не приеду, то зарежу его без ножа, поскольку часть публики ждет именно меня и у него будут определенные неприятности по линии неустойки. Я все ему объяснил и сказал, что ехать действительно не собираюсь, поскольку понял, что Тамара заранее натянула все одеяло на себя, а меня это не устраивает. На этом первый разговор и закончился, но я уже понял, что дело обстоит серьезнее, чем я предполагал, и что будут еще звонки. Звонки действительно продолжались, и с мольбами и с даже с намеками на угрозу, вдобавок я выяснил, что мои молодые арсенальцы тоже предпочли бы ехать со мной, поскольку программа готовилась большая и непростая. Ведь у Тамары что ни песня, то симфония, сложные формы, перемена темпов, тональностей, масса нюансов. Для проформы я потребовал у Курцера небольшой надбавки гонорара и согласился, хотя удовольствия от поездки уже не предвидел.
Поездка выдалась очень сложная в физическом плане: сказалось большое количество переездов и перелетов, а также отсутствие настоящей звуковой аппаратуры. Концерты проходили по намеченной схеме, всегда с большим успехом. Обычно в конце люди аплодировали стоя. В некоторых городах, таких, как Филадельфия, Хардфорд, Кливленд, Балтимор или Сент Луис, мы выступали в небольших школьных актовых залах и даже в синагоге. В эмигрантской среде значительную часть поклонников Тамары, как я понял, составляют старушки-одуванчики. Они приходили в зал часа за три до начала концерта, чтобы занять места в первом ряду. Мы в это время только начинали устанавливать аппаратуру и репетировать. Кто-нибудь из нас подходил к одной из таких старушек и деликатно советовал лучше занять место подальше, а не напротив колонок, поскольку здесь будет громкий звук. Ответ был всегда один и тот же: "Ничего, пускай громко, но я должна близко видеть Тамагочку!" И все это с классическим местечковым прононсом. Это было трогательно. У многих после концерта были слезы на глазах, чувствовалось, что встреча с прошлым непростая штука. Но в таких городах, как Детройт, Чикаго, Лос Анжелес, Сан Франциско, не говоря уже о нью-йоркском Карнеги Холле, на концертах присутствовало довольно много коренных американцев, так что мне, по просьбе организаторов, приходилось вести концерт на двух языках. А перед концертами у нас брали интервью представители местных телекомпаний. В Карнеги Холле был аншлаг и успех, перед началом концерта перед входом негры спекулировали билетами, а это - хороший признак. После концерта пришло повидаться много старых друзей, эмигрировавших еще давно, в советские времена. Тогда мы провожали их безо всякой надежды увидеть снова, как бы заживо хоронили, прощаясь навсегда. А сейчас было такое чувство, как будто попал на тот свет.
