Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Долин Антон
– На мифе? Об этом писал Владимир Пропп и многие другие исследователи, просто Пропп гениальнее остальных. Мифологический скелет во всех культурах один и тот же.
Павел Пепперштейн: Абсолютно универсальный, да. Если не считать анклавных, очень изолированных культурных образований. Как правильно вы вспомнили Проппа! Его можно назвать отцом современного глобализма в каком-то бессознательном смысле. Толкин, конечно, вполне осознанно занимался той проблематикой, у них же была целая группа. Тот же Клайв Льюис тоже в ней состоял, но он был христианином, и поэтому мы не видим никакого культа Льюиса сейчас. Хотя для той группы он был лидером, а Толкин был в тени. Оказалось, что настоящим гением и авторитетом из этого круга стал именно Толкин, потому что он на христианство не медитировал, отказался от него решительно и, можно сказать, соответствовал тому, что происходило через пролив в Германии в мозгах у Гитлера и его приверженцев.
– Многие обвиняли «Властелина колец» в неосознанном фашизме, отказе оркам в своей правде, в какой-то человечности, в тотальной дегуманизации противника. Чего, кстати говоря, средневековые мифы и эпосы избегали. В поэмах вроде «Неистового Роланда» Ариосто или «Освобожденного Иерусалима» Тассо мусульманские и христианские рыцари примерно равнозначны в доблести, одинаково интересны читателю и автору. Но у Толкина нет.
Павел Пепперштейн: Нет. Толкин совершает грандиозную инверсию – образ иудейского бога, который часто иконографируется как некий глаз над горой, он превращает в тотальное зло. То есть в принципе демонизирует иудейского бога, Всевидящее око из чего-то благого превращается в символ зла.
– Классический масонский образ глаза в треугольнике, конечно, и есть глаз Саурона над Мордором.
Павел Пепперштейн: Именно. В этом смысле как раз наша страна в этой растасовке выступает как оплот, грубо говоря, иудаизма, иудеохристианской линии. Я предложил в какой-то момент наш народ переименовать в евруссов. Народ евруссов, он противостоит этой версии глобализма. Мы видим это сейчас и в политической реальности. Захват Крыма, или там присоединение Крыма, тоже можно в этом ракурсе рассматривать: само слово «Крым» происходит от народа караимов, которые заимствовали иудейскую письменность и частично иудаизм как формы религиозного опыта и одни из первых, уже после хазар, скомбинировали это со степным тюркским опытом. Как и хазарский опыт, так и караимский опыт – это базисы русского мира, принявшего в себя это Всевидящее око.
– Мы иронически называем себя Мордором. Так и есть, мы – Мордор.
Павел Пепперштейн: Мы и есть Мордор. И рука Москвы – это и есть Око, Всевидящее око. Рука Москвы, глаз Москвы…
– Завиральная идея сумасшедших националистов, что Христос был русским, немедленно получает свое полное подтверждение.
Павел Пепперштейн: Собственно, достаточно сказать, что он был евреем. Это уже то же самое, что быть русским. При этом интересна эволюция этого образа России от Толкина к «Игре престолов». Мы окончательно превращаемся уже в мир мертвых. Если мы были миром зла у Толкина, то здесь становимся умертвиями. Умертвия у Толкина выступали и на стороне добра! Ситуативно. Но им как будто бы не придается такого глобального значения. Здесь же за Стеной находится сначала какая-то прослойка одичалых, ну понятно, что это скандинавы, из этого секрета никто не делает, а за ними, собственно, Россия, то есть белые ходоки. Это мы.
– Интересно в этом контексте заметить, как последние лет десять Америка опять одержима, казалось бы, устаревшей темой зомби-апокалипсиса. Только что Джармуш снял фильм «Мертвые не умирают», многие годы идут «Ходячие мертвецы», никак не доходят…
Павел Пепперштейн: Там интересная история, которая немного подзамята. Как же они все-таки возникли, эти мертвецы? Их создали силы природы, эти древние деревья, некие проэльфы – Дети Леса, когда поняли, что человечество губит природный мир. Тогда и создали каким-то образом белых ходоков. Получается, это экологический протест. Природа с нами воюет людьми.
– Как Годзилла? Персонализированная стихия.
Павел Пепперштейн: Да. Монстрическая такая. Как раз Россия, видимо, в западных глазах в контексте этой новой мифологии так и предстает. Потому что других репрезентаций, которые можно было бы как-то отождествить с Россией, там нет. Все остальные либо Европа, либо арабы, либо еще какой-то Восток. Россия – это, понятное дело, трупы просто.
– Это еще и федоровская утопия, эти трупы восставшие. Только в России есть такая утопия, что мертвецы восстанут и будет хорошо. Остальной мир считает, что восстанут и будет ужас. А нам кажется, что классно.
Павел Пепперштейн: Конфликт с трупами в течение всего сериала кажется основным… вроде бы ради этого существует Стена, ради этого Ночной Дозор. Но при этом оказывается, что трупы победить гораздо легче, чем себя.
– Это и есть та идея, которая, как мне кажется, настолько взбесила фанатов в финале. Им хотелось, чтобы просто была битва со злом, зло в конце победили бы любой ценой – неважно, и хорошо. А выяснилось, что это зло победить можно, в общем, за одну серию, одним ударом кинжала. А вот справиться с собой из них не может никто: ни Дейнерис, ни Джон Сноу… Дальше можно весь список главных персонажей привести. Кроме Арьи, которая, совершив этот героический акт, находит в себе силы уйти.
Павел Пепперштейн: Да, все оказались совершенно необузданные. Арья конечно… В сериале с ней связан интересный и очень важный образ страны, где она проходит обучение. Это тайный центр западного мира, страна совершенно отдельная, независимая, со своей схемой управления, где, с одной стороны, сосредоточены банки и деньги, а с другой – некое мистическое учение Безликих. Действительно, сразу узнается Швейцария: банки как государство в государстве, и Рудольф Штайнер, антропософия, Блаватская…
– Давайте не забывать, что швейцарцы охраняют Ватикан, сакральный центр западного мира.
Павел Пепперштейн: Это та кубышка, куда все сваливается и хранится, у горных этих эльфов. Именно там Арья и выковывается. У нее там Шаолинь свой происходит, швейцарский такой. Интересно, кстати, Китай вообще не задействован никак. Может, в следующих сезонах есть на него надежда? Америки тоже почти нет. Только вот Арья куда-то собирается, вроде Америки… ну опять же как у Толкина – Америка как заоблачный рай. В каком-то смысле она получается тоже миром мертвых, но хорошим, райским. Россия – это ад, мир мертвых в виде зла, а земли западнее Вестероса – некий рай, куда можно уехать, куда уплывают эльфы в конце «Властелина колец» и куда уходит вслед за солнцем Арья.
– А Королевская гавань – разве не Америка? Там же находится трон для мирового президента, мирового правителя.
Павел Пепперштейн: Даны четкие указания, что центр мира современного – это Лондон. Ему явно придаются черты Константинополя, Рима, но третьего, четвертого, пятого, неважно… действующий на данный момент Рим, центр мира – это Лондон. Англосаксонская схема так и работает. Америка на самом деле по-прежнему на каком-то уровне признает старую столицу империи. Поэтому столько английских актеров. Огромное значение имеют английские актеры, их тип имперской мимики, имперской фонетики, как они разговаривают…
– И тогда уж английская история и мифология… Там и Робин Гуд, и рыцарство, и Круглый стол, и Грааль в разных формах, элементы именно британской мифологии. А как вам кажется, фигура Тириона, этого здешнего Ричарда III, – каково ее значение? Мне кажется, это очень любопытный феномен самокритики западной цивилизации: захватывающее власть с самого начала и правящее до конца сериала семейство Ланнистеров будто воплощает идею, казалось бы, пропагандистскую, «гниющего» Запада. Инцестуальные брат с сестрой, их дети-выродки и брат-карлик. Нарушители табу сидят у власти. Это такая глубинная самокритика западной цивилизации, ее обреченности на то, что в очистительном огне исчезнуть, как гибнут возлюбленные брат с сестрой под обвалом, и уступить место новому миру даже ценой геноцида?
