Валентин Катаев - Алмазный мой венец (с подробным комментарием)
— „Зависть“. Так это называется. — И начал читать.
Часто говорят: писатель читал свои произведения превосходно, — даже в тех случаях, когда он заика и не выговаривает двадцать букв алфавита. Но Олеша действительно читал превосходно. Когда Олеша произнес первую фразу повести: „Он поет по утрам в клозете“, мне показалось, что редактор „Красной нови“ слегка вздрогнул. Но Олеша читал дальше, на одном дыхании, без актерского нажима, прекрасно оттеняя диалог».[661]
582
Ср. в мемуарах А. И. Эрлиха: «…на квартире у Катаева однажды вечером собралось несколько писателей и критиков, в том числе и тогдашний редактор журнала „Красная новь“. Олеша прочитал им свою новую повесть „Зависть“. Гости, немногословно похвалив повесть, разошлись. Редактор журнала не сказал, что он почтет за честь напечатать у себя это новое произведение».[662] Ср., однако, у Л. В. Никулина: судьба повести «была решена мгновенно».[663] «Зависть» появилась в №№ 7 и 8 «Красной нови» за 1927 г. Вот как эту повесть оценивал сам ее автор: «У меня есть убеждение, что я написал книгу „Зависть“, которая будет жить века. У меня сохранился ее черновик, написанный мною от руки. От этих листов исходит эманация изящества. Вот как я говорю о себе!»[664]
583
По устному наблюдению В. Беспрозванного, К. здесь лукаво отсылает внимательного читателя к работам З. Фрейда, о которым выше в «АМВ» говорилось, скорее, иронически. Ср. также в мемуарах Л. В. Никулина указание на возможность соотнесения фабулы «Зависти» с жизненной драмой самого Ю. Олеши (изображенной и в «АМВ»): «В „Зависти“ было что-то болезненно пережитое. Позднее называли подлинные имена персонажей и ситуации, схожие с теми, что были в жизни».[665] Ср. также с прозрачным (для посвященных) намеком самого Олеши на то, что главным прототипом для Андрея Бабичева послужил Владимир Нарбут: «Если бы он был не „колбасником“, а, скажем, заведующим издательством, — это было бы пресно».[666] О поэтике «Зависти» см., прежде всего,.[667]
584
См. комментарий {450}.
585
То есть в пиджаке из люстрина — жесткой безворсовой ткани.
586
Подразумевается следующий фрагмент пастернаковской «Охранной грамоты», написанной в 1930 г. и никак не могущей считаться «первой пробой» Б. Пастернака в прозе: «За занавеской, протянутой во всю ширину чердака, слышался стук и шелест сапожной щетки. Он слышался уже давно. Это, верно, чистили обувь на всю гостиницу».[668]
587
Каток на Патриарших прудах был впервые залит в конце XIX в. по инициативе Русского гимнастического общества. Вопрос о том, ходил ли у Патриарших прудов трамвай, остается нерешенным. С одной стороны, сведения о маршруте предполагаемого трамвая в соответствующих московских справочниках и архивах не обнаружены. С другой стороны, действительно имелся проект пустить трамвай по Малой Бронной и Спиридоновке. Кроме того, есть свидетельства (в том числе и старожилов этих мест), что трамвай у Патриарших ходил. Высказывалось предположение, что здесь некоторое время существовала линия грузового трамвая. По утверждению булгаковеда Б. Мягкова, исследования с помощью метода биолокации подтвердили, что у Патриарших прудов некогда были проложены трамвайные пути.
588
«Я никогда не был в Европе. Побывать там, совершить путешествие в Германию, Францию, Италию — моя мечта. Вижу во сне иногда заграницу» (Ю. Олеша).[669]
589
В мемуарах Б. Ямпольского приводится реплика Ю. Олеши об ушах А. А. Фадеева: «…костяные уши Каренина».[670]
590
Ср. в «Траве забвенья» об И. Бунине: «Однажды и я попал в поле его дьявольского зрения. Он вдруг посмотрел на меня, нарисовал указательным пальцем в воздухе на уровне моей головы какие-то замысловатые знаки, затем сказал:
— Вера, обрати внимание: у него совершенно волчьи уши. И вообще, милсдарь, — обратился он ко мне строго, — в вас есть нечто весьма волчье.
…А у самого Бунина тоже были волчьи уши, что я заметил еще раньше!»[671]
591
Перечисляемые К. шахматисты: Х. Р. Капабланка (1888–1942), Э. Ласкер (1868–1941), Е. Д. Боголюбов (1889–1962), Р. Рети (1889–1929) упоминаются в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». 1-ый московский международный шахматный турнир проходил с 10.11.1925 по 8.12.1925 г. в Фонтанном зале 2-го Дома Советов (гостиница «Метрополь»). 1-ое место занял Е. Боголюбов, чемпион СССР 1924–25 гг. На 2-ое место вышел экс-чемпион мира Э. Ласкер, 3-им стал чемпион мира Х. Р. Капабланка. Капабланка был удостоен и приза за наиболее красивую игру (в партии против Н. Зубарева).
592
Ср. в мемуарах И. Овчинникова: «По поводу шахматной игры Олеша немедленно же создал свою не лишенную оригинальности теорию.
— Шахматы себя изжили, — говорил он совершенно серьезно. — Сейчас опытный шахматист может любую партию свести вничью. Шахматы себя изжили. Игру надо модернизировать…
И так же серьезно предлагает проект этой модернизации:
— В шахматы надо ввести новую фигуру. Название я ей уже придумал — дракон. Этот предлагаемый мною дракон ходит куда хочет и бьет любую фигуру, какую хочет. Тогда игра обновится на несколько столетий, пока шахматные умники не разработают теоретические рогатки и против дракона…»[672] Ср. также в записях самого Ю. Олеши: «Я не понимаю игры в шахматы <…> Единственное, что есть интересное в них, это кривой ход коня и свист проносящегося по диагонали ферзя».[673]
593
Не только проезжал, но и однажды, в 1910 г., был сбит автомобилем. Потерпевший отделался легким испугом и поломкой велосипеда.
594
К. приводит широко известные факты из биографии Ги де Мопассана (1850–1893), обожавшего свою яхту «Милый друг» и ненавидевшего Эйфелеву башню, «с ее отвратительными ресторанами, с ее тошнотворной толпой».[674] Последние полтора года своей жизни Мопассан провел в парижской психиатрической лечебнице.
595
В 1814 г. на площади Тверской заставы для торжественной встречи частей русской армии, победительницы Наполеона, была возведена деревянная арка. Именно под ней проходили войска, вернувшиеся в Москву из Западной Европы. В 1827–1934 гг. на этом же месте построили каменную триумфальную арку, спроектированную О. Бове. Скульптуры для нее выполнили И. Витали и И. Тимофеев. В 1936 г. «мешавшая движению» арка была разобрана, а в 1966 г. воссоздана по обмерам и с включением сохранившихся деталей на Кутузовском проспекте — «дороге воинской славы». Памятник М. И. Кутузову работы Н. Томского был открыт в 1973 г.
596
Как и Ю. Олеша, К. был близким другом Михаила Михайловича Зощенко (1894–1958), который при встречах именовал его Валечкой. Зощенко и К. познакомились примерно в середине 1920-х гг. и дружили до конца жизни автора «Перед восходом солнца», несмотря на то, что в 1946 г. К. предал своего друга, выступая на собрании московских писателей, посвященном Постановлению ЦК ВКП (б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“»: «Отвратительное содержание и жалкая форма. Он деградировал как литератор».[675] См. также неопубликованный фрагмент выступления К., цитируемый нами по «Стенограмме общемосковского собрания писателей по вопросу Постановления ЦК ВКП (б) о журналах „Звезда“ и „Ленинград“»: «Зощенко был моим большим другом в течение многих лет <…> но у нас было разное отношение к литературе <…> Когда Зощенко в последнее время начал подготовлять книгу „Перед восходом солнца“, он мне показывал куски книги, и я сказал: или ты сумасшедший, нельзя эту книгу выпускать. Это неприлично. Там не только аполитичность, как у Ахматовой, а скрытое злопыхательство, какая-то патология <…> Я развел руками. Я до сих пор не уверен, что Зощенко не просто больной человек. Нельзя в твердом уме и доброй памяти так писать. Он стал деградировать, как художник».[676] Напомним, что постановление ЦК ВКП (б) «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», а также соответствующий доклад А. Жданова были опубликованы в № 7–8 журнала «Звезда». В докладе Жданова Зощенко был назван «подонком», «пошляком», «беспринципным и бессовестным литературным хулиганом» и награжден еще множеством подобных эпитетов.[677] А. Ахматову Жданов записал в ряды «представителей… безидейного реакционного литературного болота» и назвал «блудницей и монахиней, у которой блуд смешан с молитвой».[678] В своей депутатской речи по поводу принятия Верховным Советом государственного бюджета РСФСР на 1947 г., К., не называя имен А. Ахматовой и М. Зощенко, снова подверг Анну Андреевну и Михаила Михайловича резкой критике: «В нашу крепкую литературную среду стали проникать нездоровые, враждебные настроения. Появились произведения упадочнические, аполитичные, полные тошнотворного мещанского пессимизма, сугубо эстетские. А иногда были и просто хулиганские выходки против советских людей».[679] По воспоминаниям В. А. Каверина, «через полгода [после Постановления — Коммент. ] (или раньше) пьяный Катаев, вымаливая прощение, стоял перед ним [Зощенко — Коммент. ] на коленях <…> Зощенко простил его и даже (судя по манере, с которой это было рассказано мне) отнесся к этому поступку с живым интересом».[680] Cр. также в дневнике К. И. Чуковского запись от 14.1.1965 г. о вечере памяти Зощенко: «В программе: Вал. Катаев, Шкловский, Чуковский, Каверин, Ильинский. И Катаев, и Шкловский побоялись приехать, да и стыдно им: они оба, во время начальственного гонения на Зощенко, примкнули к улюлюкающим, были участниками травли».[681]
