Капитолина Кокшенева - Революция низких смыслов
1
Поэзия измен «двух отлично сохранившихся тел», «сладкая жизнь» блудливо-похотливой и агрессивно-злобной элиты «Спортивных сцен» Радзинского хорошо подготовила почву для более смелых сценических заявлений того же автора. Спектакль «Наш Декамерон» стал образчиком, «эталоном» зрелища, до которого доросла наша свободная сцена. Как всякий бульварный театр, и «наш» любит роскошь и многозначительность, заимствования и пикантную злободневность; любит наряжаться в красивые одежды «борьбы с пошлостью». Выгодна, очень выгодна эта «борьба». И выгодна. И прибыльна.
Бульварный театр любит яркую косметику, шикарные одежды, не прикрывающие, однако, интимные места; любит загадочную томность. Драматурга Радзинского словно магнитом чудовищной силы тянет к «вечности». Героиня спектакля — представительница не только древней, но и «вечной профессии». В спектакле и будет рассказано о том, как девочка Маша стала проституткой и, овладев в совершенстве древней профессией, достигла многих успехов. Была просто Машей, жила в маленьком провинциальном городке — стала же сначала лимитчицей в Москве, а потом и валютной проституткой. Карьеру же завершила королевой на неком вымышленном автором острове Сент-Марти.
Питает драматург склонность и к монументальным фигурам-обобщениям. Действие спектакля развернется ни много ни мало, как в загробном мире. Там уже убитая проститутка-королева Мария Николаевна, вызовет на «суд» тени всех убитых, спившихся, либо уничтоженных по ее желанию клиентов-мужчин. Перед ее (и публики) очами предстанет целая вереница любовников, сожителей, мужей — весь набор мужских особей всех национальностей и цвета кожи. Юных насильников, гнусных самцов, вышибал, сутенеров… О, почти всем она напомнит об аде и в финале спектакля выпалит, обращаясь к Богу: «Неужели сердце Твое не разорвалось от наших злодейств?» Бог — тоже многозначительная фигура, модный символ. Вот вам, публика, и вечные темы. Вы, публика, чай помните, что у Достоевского Соня верит в Бога? Так почему бы и Радзинскому об этом не знать? Вам, публика, Вечность представляется «как идея, которую нельзя понять, что-то огромное, огромное». Да почему же непременно огромное? А если вместо такой, да «одна комнатка… а по всем углам пауки»? Вот и вечность. А если, как у Радзинского, одни рожи и рыла вместо лиц; одна злобная плоть вместо тела? Плоть, ставшая средством мести и карьеры главной героини. Не хотите ли, публика, такого «неприличного телодвижения» в свой адрес?
Но чтобы совсем уж «неприличным телодвижением» не задеть какую-нибудь особенно чувствительную и здоровую часть зрительного зала, режиссер придал спектаклю театрально-эффектную форму. Культурно застроил. И свое «неприличное телодвижение» делает на фоне вечного символа Москвы и России — на фоне декорации Большого театра с его знаменитой квадригой. Но классическая красота театра, кажется, еще не принадлежит загробному миру, — не рассыпался он еще в прах, не ушел в небытие, однако на ермоловской международной сцене его явно хоронят. Врос Большой в землю, накренился, покосился… Будут и другие «культурные заимствования». Я все-таки склонна полагать, что очередная параллель случайна: в театре имени великой русской трагической актрисы Марии Николаевны Ермоловой «покоряет» публику «трагическая» персона современности — проститутка Мария Николаевна. Не прелестная ли и еще одна находка пришла на ум режиссеру Р. Виктюку? Одеть в полную воздушности, легкости, сильфидности и даже «ангельского облика» — одеть в белую пачку, принадлежащую миру красоты классического балета, проститутку международного класса?! Снижается, опошляется, тиражируется все, уже кем-то созданное, рожденное напряженной творческой работой многих поколений. Большой театр. Классический балет. Удивительные красоты итальянской оперы. Религиозность русской женщины. Каждый символ получил плевок. Все идет в ход, без разбору сваливается в кучу, используется без смысла, без усилия постижения. Впрочем, смысл в «Декамероне» есть. Смысл-то именно весь в плевке. Без него бульварный театр и своего «дела» не чувствует. Он смело берется и лихо решает любой вопрос современности, любую трудную задачу. Правда, есть тут одно условие — всякая тема от Бога до «русского вопроса» в спектакле непременно раскрывается через постель, через ложе продажной любви.
А потому бульварный театр не может обойтись без женщины. Без нее он просто-напросто пропал бы. Она — «гвоздь», «центр», приманка. Она — средоточие его пошлой тайны.
Спектакль «Наш Декамерон» выстроен как бесконечное повторение одной и той же ситуации — проститутка и новый клиент; как вариации на одну и ту же тему — использования женщины; а своей скучной монотонностью словно вдалбливает в головы зрителей одну и ту же мысль — ну просто весь мир, с утра до ночи, озабочен «сексуальной потребностью» и пребывает в плотском вожделении. И нет, нет иных движителей жизни.
Однако впрямь ли с благими намерениями выводят на сцену тех, кто не взирает на благонравие, кто упоен своей пошлостью, как героиня «Декамерона»? Театр Радзинского-Виктюка-Фокина ничуть не сочувствует своей падшей героине — он довольствуется тем, что сделал из женщины потаскушку и превратил ее тело в средство сладострастного мщения мужчине. «От тела осталась одна злоба». Оно — инструмент для блуда. Но оно же используется аккуратно и с большим расчетом для карьеры. Лучшей жизни и лучшей «карьеры», чем валютной проститутки, современной женщине и желать нельзя! Вот пафос спектакля.
Предавать, продавать, «закладывать» своих клиентов и «любимых» она будет всю жизнь. Мотив необходимости мести всем и всегда — самое сложное психологическое оправдание, что нашли авторы для жизни проститутки. Так и будет играть ее Татьяна Догилева — сладострастной мстительницей, извлекающей выгоду из всей очереди клиентов, равно ненавидящей тех, кого любила и кому продавалась за деньги. Вся воля женщины, вся беспощадность расправы с бывшими; злобная, не прощающая обид память, все направлено на выезд туда — за границу. О, конечно, не ради правды и убедительности автор вводит в пьесу длинную инструкцию о том, как становятся международными проститутками. Автор купается в «романтической приподнятости» и авантюрности судьбы проститутки. В этом спектакле словно гимн поют «трагической женственности». И поют его вполне типично для современной культуры, в которой объявлен культ тела и женственности. Уже простое изображение голого тела полагается вульгарным приемом. Умные деятели культуры пошли дальше, научились извлекать соблазн новыми способами. Как в «Декамероне» — вам не покажут обнаженного тела, зато так словесно обрисуют ситуацию, так поговорят о «сексуальной игре» и продемонстрируют ее элементы, так «обнажат душу», что хоть святых выноси.
Под видом культа женственности нам преподносят настоящее унижение, гнусное и циничное разложение женственности. «Обожая» тело — оскверняют его. «Воспевая» женщину — оскорбляют ее этим воспеванием. Женщина в спектакле — а оглянитесь вокруг! Посмотрите на календари, плакаты, рекламы фильмов, приглашения на эротический спектакль во время комсомольского праздника во Дворце молодежи и т. д. — существует только «как материал для мелкого развратика» разных особей мужского пола.
…И снова на сцене зажигается красный фонарь, увеличивая счет мужчин в жизни женщины. В этой жизни авторы спектакля не видят ни вины, не беды. «Хорошего нет, и плохого нет. Только победа», — отрекомендует свой мир продажной любви сама героиня «Нашего Декамерона». Все нормальненько, дорогой читатель! Это твой образ, дорогая современница, сидящая в зрительном зале, «воспевают» на ермоловской сцене. Современная женщина — проститутка. Вот глобальный вывод из ряда спектаклей столичного театра, кинематографа, телероликов. Ну чем, скажите, чем, отличается непроститутка, замужняя дама Инга или мужняя жена Катя в «Спортивных сценах» от проститутки Маши Ивановой?! То же бесстыдство и смена партнеров; та же похоть «бессердечной дряни»; та же взаимная ненависть женщины и мужчины.
Тело женщины представляется только в качестве соблазнительном и обольстительном. И под этой «приятнейшей формой» вносится убийственный яд для души. Здесь оскорбляется все, что составляет жизнь женщины, а ее природное предназначение исчерпывается мужским интересом к тому, что под платьем. Эталоном женской красоты в современной культуре выступает «красота блудницы»! И не входят в нее за ненадобностью ни женская верность, ни доброта, ни душевная чистота и светлость, ни ласковость будущего материнства. Такие «шедевры» искусства разрушают женщину и утверждают циничную «мужскую позицию» по отношению к ней, унижая тем самым и мужское, в котором женщине предназначено искать опоры и надежности. Клеветнически и пакостно представляет женщину столичный культурный центр. Спасите женщину!
