МИХАИЛ БЕРГ - ВЕРЕВОЧНАЯ ЛЕСТНИЦА
Конечно, история карточной игры в России экзотична в той же мере, в какой экзотична русская жизнь. Пушкин, то выигрывающий у партнера семейные алмазы и 35 томов энциклопедии, то меланхолично наблюдающий за тем, как «глава “Онегина” вторая съезжала скромно на тузе». Естественно, Толстой-американец, любивший затевать ссоры за ломберным столом и убивший на дуэлях 11 человек, а затем – понимая это как возмездие – ставший свидетелем смерти своих 11 детей. А композитор Александр Алябьев, гусар, соратник Дениса Давыдова, автор нежнейшего «Соловья»? Осужденный за нанесение увечий партнеру по игре, он провел в заключении и ссылке более 17 лет. Карточные баталии становились легендами, не всегда, впрочем, достоверными, но их последствия более чем реальны и симптоматичны. Грандиозные пушкинские долги, заплаченные после смерти из казны, по большей части были долгами карточными. Ну а тот факт, что Толстой-американец под конец жизни стал мистиком и святошей, подчиняется той же логике, в соответствии с которой после первого тома «Мертвых душ» появился второй.
Пытаясь объяснить пристрастие русского великосветского общества к картам, Григорий Парчевский, следуя за канвой рассуждений Лотмана о дуэлях, полагает, что азартная игра – это разновидность тайного протеста и даже скрытого бунта, способ противопоставить себя обществу, судьбе и миропорядку. Мол, только с дуэльным пистолетом в руке и за ломберным столом российский дворянин получал возможность самовольно распоряжаться самим собой и ощущал себя свободным человеком. Но разница не только в ставке: в одном случае – жизнь, в другом – деньги. В отличие от дуэлей, которые в России разве что были более жестокими и кровавыми, чем в Европе, писаные и неписаные правила карточной игры в России являются моделью русской жизни, справедливой, кстати, по сей день, ибо определили одну из ее принципиальных границ – границу между понятиями чести и честности.
Человеку чести, принятому в обществе, дозволялось быть шулером и вести нечестную игру. Такова судьба «крепко на руку нечистого» Толстого-американца, что не помешало его дружбе с Вяземским, Грибоедовым и Пушкиным, который, как известно, посылал его свататься к Гончаровой. Профессионалами карточной игры, сделавшими себе состояние за зеленым сукном, то есть игравшие не с судьбой, а, как говорилось, наверняка, были и баснописец дедушка Крылов и автор «Фелицы» старик Державин. Дабы убедиться, что это никак не сказалось на их репутации, достаточно открыть любую школьную хрестоматию. Да и нам не все ли равно – стихи-то хорошие.
Любители играли по правилам, профессионалы – по «своим правилам» (иначе говоря, «по понятиям»). Но при этом любители весьма терпимо относились к подвигам профессионалов. Не скрывая восторга, Вяземский писал о «нравственной загадке» натуры профессионального игрока; Грибоедов полагал, что в России «умный человек не может быть не плутом». Очевидно, за интересом и уважением к фигуре шулера (если, конечно, он человек чести, о чем базар) стоит преклонение перед стихией, роком, страстью. Поэтому если стихия – то гордая и беззаконная, если рок – то черный, ну а страсти по определению должным быть мрачными.
Любая культура имеет свой специфический наркотик и свою фирменную игру, которые определяют национальное своеобразие никак не менее религиозных стереотипов. О пьянстве вместе с православием сказано, кажется, почти все, пришла, очевидно, пора поговорить о картах. Или, точнее, об играх, в которые играют на Руси. Не просто так, а на интерес.
1998
Игра
Игра – репетиция будущего. Девочки в детстве играют в «дочки-матери», репетируя свои будущие роли матери и жены. Мальчики играют в войну, приучая себя к роли победителя. Будущее неизвестно и увлекательно, к нему хочется подготовиться, как к празднику.
Игра – репетиция счастья. Но оно переменчиво, поэтому взрослые «играют в любовь», называют друг друга уменьшительно-ласкательными именами, придумывают детские прозвища. Увы, жизнь обманула, счастье труднодостижимо – хочется снова вернуться в детство, когда будущее было чистым листом. Любовь – способ опять впасть в детство, любовница становится матерью, любовник – сыном (или наоборот); легкий привкус греха придает любовной игре статус запретного плода.
Жизнь – игра. Любой человек имеет в запасе целый арсенал ролей: на улице он – пешеход, в машине – водитель, при разговоре с участковым – гражданин, во время застолья – тамада или зануда, в поликлинике – пациент, на операционном столе – человек, на работе – подчиненный или начальник, в семье – тиран или жертва. У каждой роли – свои правила, они не пересекаются: семейный тиран подчас – жалкий конформист и трус, суровый начальник или бандит становятся добрыми отцами, едва переступают порог своего дома.
Игра предполагает сценарий. Выигрывает не тот, у кого сценарий лучше, а тот, у кого он точнее соответствует натуре. Если, конечно, сама натура не навязывает роль, чреватую сокрушительным поражением в конце. Значит, жизненная игра – компромисс между тем, чего хочется, и тем, на что каждый способен. Можно быть по виду блестящим политиком и ощущать себя бесконечно несчастным или быть бедным поэтом и прожить жить в радостном ощущении свободы. Самое мучительное – играть по правилам, не соответствующим возможностям. Первый сценарий – родительский. Затем – юношеский бунт и попытка найти те правила игры, которые помогают определить, кто ты есть на самом деле.
Игра – вид гадания. Играя в рулетку, карты, кости, игрок проверяет на прочность везение, искушает судьбу, считая игру моделью жизни. Повезет в игре – повезет в жизни. Предполагается, что правила жизни и игры совпадают. У человека одна судьба и одна звезда. А если нет? Всегда есть возможность для самоуспокоения и самообмана: игра – одно, жизнь – другое. «Не везет в картах, повезет в любви». Да и потом, разве жизнь не «полосатая»? «Карты не лошадь, к утру повезет».
Игра – способ проверить себя. В коммерческих, интеллектуальных играх задача игрока – разгадать стратегию противника и скрыть свою, на основе одинаковых сведений перебрать варианты и произвести необходимые расчеты. Такая игра – интеллектуальная дуэль: шахматы, бридж, преферанс. А также игра на бирже, бизнес, политика. Выигрывает тот, кто умнее, хладнокровнее и лучше постиг правила. Если, конечно, игрок не шулер и заранее не знает прикупа. Игра – способ самоутверждения. Бильярд, флирт помогают человеку переключиться и уравновесить неизбежные поражения и разочарования, приносимые жизнью, победой в той области, где он лучше других. Зато азартная игра – в чистом виде соревнование со Случаем, борьба с неизвестностью, Роком. Случай – синоним удачи. Госпожа Удача непредсказуема, как избалованная женщина, капризный ребенок и свобода. А в России игра всегда была способом добиться независимости. Над удачей не властвуют ни царь, ни обком КПСС, ни Конституционный суд. Играя, человек ощущает себя свободным хотя бы на то время, пока сидит за игровым столом. Фарт изменчив, страсть к игре непреходяща.
Даже перед лицом смерти человек продолжает играть. Умирая с улыбкой на лице или шуткой на устах, он как бы подтверждает свою осведомленность в том жизненном сценарии, который сам и составил. Или просто смирился. Смешно противоречить железным обстоятельствам. «Я так и знал, что это будет!» Он хорошо выучил сценарий и не видит смысла отступать от него. Или напротив – устраивает бунт. «Как вы не понимаете – я умираю, меня не будет теперь никогда. Ведь смерть – не игрушка!» Подтверждая, что играл раньше, что жизнь была игрой, а смерть – это другое. Но даже самоубийца продолжает играть – пишет посмертную записку, представляя, как родные, начальство или милиция будут читать ее – «В моей смерти прошу винить (не винить)…», по-своему трактуя его слова. Или, наоборот, пытается уйти из жизни незаметно, не вызывая подозрений, заранее переписав страховой полис на имя жены или любовницы.
А сколько тайной игры содержит документ, называемый завещанием. Потому как это подчас единственная возможность продолжить игру после смерти. Великий Шекспир в своем завещании упомянул почти всех родственников, разделив между ними все самые мелкие свои ценности и пожитки – одежду, утварь, долги других людей и прочее. Но ничего не сказал ни о своей библиотеке, ни о своих трагедиях и доходах с них. Чем дал повод потомкам усомниться в том, что именно он был автором «Гамлета», «Бури» и «Сонетов». А кто? Граф Рэтленд? Его жена? Игра продолжается. Но мы ничего не сказали о Боге, а разве не он – главный партнер человека по игре?
1998
Смысл выдыхается, строчки мертвеют,
В застойную эпоху Кушнер был самым несоветским поэтом среди советских, самым свободным среди несвободных, неразрешенным среди разрешенных и неофициальным среди официальных. И, конечно, наиболее культурно вменяемым в атмосфере советской культурной невменяемости: в его интонации угадывался прочитанный некогда Мандельштам, а еще больше Тютчев и Боратынский, то есть прошлый век без всякого привкуса пролеткульта.
