Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма
Г-н де Тогорес согласился со мной. По его словам, того же мнения придерживался его дядя, герцог де Фриас, когда был председателем совета министров королевы Христины.
Мы говорили о мадемуазель Рашель, которую г-н де Тогорес считает посредственной Эрифилой. Я еще не видел ее в этой роли.
В три часа я вернулся в свой кабинет.
Немного времени спустя моя маленькая дочка открыла дверь и тревожно опросила: «Папа, ты знаешь, что делается? На мосту Сен-Мишель сражаются».
Я выражаю сомнение. Она начинает рассказывать подробности. Какой-то повар из нашего дома и соседний трактирщик видели, как было дело. Я посылаю за поваром. Действительно, проходя по Орфеврской набережной, он был очевидцем того, как кучка молодых людей обстреливала здание полицейской префектуры. Пуля угодила в перила моста, рядом с ним. От префектуры нападающие, все время стреляя, помчались к площади Шатле и к городской ратуше. Они выступили от Морга — это слово простак выговаривает «морн». [122]
Бедные юные безумцы! Не пройдет и суток, как многие из тех, кто сегодня начал свой путь от здания Морга, вернутся туда.
Слышна перестрелка. Весь дом в тревоге. Двери и окна то с шумом распахиваются, то снова захлопываются. Служанки переговариваются и смеются у открытых окон.
Говорят, восстание перекинулось к Порт-Сен-Мартен. Я выхожу из дому, иду бульварами. Погода прекрасная. Толпы гуляющих, одетых по-воскресному. Бьют сбор.
У начала улицы Понт-о-Шу люди, сбившись кучками, смотрят в сторону улицы Озей. С бульвара виден старый фонтан, расположенный на перекрестке, посредине улицы Вьей-дю-Тампль; вокруг фонтана людно и шумно. В толпе мелькают три-четыре трехцветных флажка. Это вызывает оживленные толки. Выясняется, что флажки всего-навсего служат украшением ручной тележки, в которой уличный торговец развозит какие-то снадобья.
С улицы Фий-дю-Кальвер прохожие смотрят в ту же сторону. Мимо меня идут несколько рабочих в блузах. Я слышу, как один из них говорит: «А мне-то что? У меня ни жены, ни детей, ни любовницы».
На бульваре Тампль закрываются кафе. Цирк «Олимпия» тоже закрылся. Театр «Гетэ» держится стойко, спектакль не отменен.
С каждым шагом я замечаю, что гуляющих все прибывает. Много женщин и детей. Проходят три барабанщика национальной гвардии — старые солдаты. Они с сосредоточенным видом бьют сбор. По-праздничному пышным снопом струй забил фонтан Шато д'О. Позади него, там, где спуск, помещается мэрия пятого округа. Главный вход и массивная решетка перед ним наглухо закрыты. Во входной двери я замечаю небольшие бойницы. У Порт-Сен-Мартен — ничего необычного, кроме толпы народа; люди мирно прохаживаются среди пехотных и кавалерийских частей, размещенных между Порт-Сен-Мартен и Порт-Сен-Дени. Касса театра Порт-Сен-Мартен закрывается. Снимают афиши, я читаю на них: «Мария Тюдор».
Омнибусы ходят. На всем пути я не слышал ни одного выстрела; только шум толпы и грохот экипажей.
Я возвращаюсь в квартал Маре. На улице Вьей-дю-Тампль перепуганные кумушки судачат у дверей домов. Вот подробности событий. Восстание прокатилось по этому кварталу. Около трех часов пополудни двести — триста плохо вооруженных молодых людей внезапно окружили мэрию седьмого округа, разоружили часовых и забрали у них ружья. Оттуда они побежали к городской ратуше и там проделали то же самое. Войдя в кордегардию, они радостно обняли офицера. После захвата ратуши перед ними встал вопрос — что же с ней делать? И они ушли. Захвати они Францию, не оказались бы они в таком же затруднении? Среди них много подростков четырнадцати — пятнадцати лет. Некоторые не умеют зарядить свое ружье, другие не в силах его нести. На улице Паради один из них, выстрелив, так и сел наземь. Двух барабанщиков, убитых во главе их колонн, перенесли в королевскую типографию, главный вход которой закрыт. Сейчас строят баррикады на улице Катрефиз и на углах смежных с ней узеньких улиц Бретани, Турен, Пуату; кучки людей настороженно прислушиваются к каждому звуку. Мимо меня, тревожно озираясь, проходит гренадер национальной гвардии в мундире, с ружьем за плечами.
Семь часов вечера. С моего балкона на площади Руаяль слышны частые ружейные залпы.
Восемь часов вечера. Я иду бульварами к церкви Мадлен. Бульвары запружены пехотой и конницей. Во главе каждого патруля идут несколько национальных гвардейцев. Гуляющие невольно смешиваются с войсками. Время от времени кордоны солдат, расставленные на некотором расстоянии друг от друга, вежливо переправляют толпу с одной стороны бульвара на другую. В театре «Водевиль» идет спектакль.
Час пополуночи. Бульвары опустели. Остались только войска, расположившиеся бивуаками в равных промежутках. Обратно я пошел извилистыми переулками квартала Маре. Всюду зловещая, немая тишина. На улице Вьей-дю-Тампль темно, как в печи. Там разбиты все фонари.
Площадь Руаяль превращена в военный лагерь. Перед мэрией разложены четыре больших костра; солдаты болтают и смеются, сидя вокруг них на своих ранцах. На фоне огней резко выделяются черные силуэты одних, отливают пурпуром лица других. Над пылающими кострами весело колышется майская листва деревьев, зеленая и свежая.
Мне нужно было опустить письмо в почтовый ящик. Я проявил в этом деле некоторую осторожность: ведь бравым национальным гвардейцам все внушает подозрение. Мне вспомнилось, как во время апрельского восстания 1834 года я шел мимо поста национальной гвардии, держа в руках томик сочинений герцога де Сен-Симона. Меня тотчас объявили сен-симонистом и едва не растерзали.
В ту минуту, когда я подходил к своему дому, эскадрон гусар, весь день простоявший наготове во дворе мэрии, галопом пронесся мимо меня к улице Сент-Антуан. Подымаясь по лестнице, я слышал, как вдали затихал конский топот.
Понедельник, 13 мая, 8 часов утра
К линейным войскам, стоящим лагерем на площади Руаяль, прибавилось еще несколько рот национальной гвардии; среди них расхаживает множество блузников; национальные гвардейцы и блузники озабоченно разглядывают друг друга. С улицы Па-де-ла-Мюль выезжает омнибус. Его заставляют повернуть обратно. Только что мой полотер, опершись на свою щетку, в раздумье сказал мне: «На чью сторону мне стать?» Помолчав, он прибавил: «Какое гнусное правительство! Мне следует от них тридцать франков, и я никак не могу их выцарапать».
Бьют сбор.
За завтраком я читаю газеты. Входит г-н Люфло. Вчера вечером он побывал в Тюильри. Обычный воскресный прием состоялся; у короля был усталый вид, у королевы — грустный. Затем г-н Люфло отправился бродить по городу. На улице Гранд-Юрлер он видел лежавшего на земле убитого рабочего в праздничной одежде; пуля попала ему в лоб. Уже смеркалось. Возле убитого горела свеча. На пальцах у него были кольца, в жилетном кармане — часы, с которых свешивалась куча брелоков.
Вчера, в четвертом часу дня, при первых выстрелах король вызвал маршала Сульта и сказал ему: «Маршал, вода становится мутной; надо выудить новых министров».
Час спустя, маршал явился к королю и, потирая руки, сказал со своим южным акцентом: «На этот раз, ваше величество, я думаю, наше дело выгорит!»
Действительно, сегодня утром в «Монитер» сообщение о новом министерстве.
Полдень. Выхожу из дому. С улицы Сен-Луи доносится ружейная пальба. Площадь Руаяль очистили от блузников, и сейчас туда пропускают только тех, кто там живет. Восставшие заняли улицу Сен-Луи. Опасаются, как бы они не проникли поодиночке на площадь Руаяль и не вздумали, укрывшись за колоннами аркад, обстреливать войска.
Двести двенадцать лет, два месяца и два дня тому назад Беврон, Бюсси д'Амбуаз и Бюке, с одной стороны, Бутвиль, Дешапель и Лаберт — с другой, среди бела дня, в этот же час, на этой же площади Руаяль дрались шпагами и кинжалами не на жизнь, а на смерть. Пьеру Корнелю был тогда двадцать один год.
Я слышу, как национальный гвардеец сетует на то, что так бессмысленно разрушили решетку, обломки которой еще валяются на мостовой. Другой национальный гвардеец говорит: «А я республиканец; это естественно, ведь я швейцарец».
Улицы вокруг площади Руаяль безлюдны. Перестрелка продолжается, очень частая, очень близкая.
На улице Сен-Жиль, у дома, где в 1784 году жила графиня Ламотт-Валуа, столь известная по «делу ожерелья», муниципальный страж преграждает мне путь.
В обход, переулком Дуз-Порт, я пробираюсь на улицу Сен-Луи. Она имеет странный вид. В одном конце ее рота солдат, развернувшись во всю ширину улицы, медленно шагает вперед с ружьями наперевес. Я попадаю в толпу людей, бегущих врассыпную. Только что на углу переулка Дуз-Порт убили какого-то молодого человека.
