Журнал «Если» - «Если» 2010 № 08
Но сегодня телефон Чесни почему-то не звонил. Радуясь, что его оставили в покое, Чесни встал поздно, съел миску кукурузных хлопьев, заодно перечитывая выпуск про Драйвера, тот самый, где герой бесстрашно разрушает замыслы злодеев похитить прелестную дочь миллиардера. Но хотя он по привычке восхищался искусством художника, особенно теми рисунками, где изображались бесспорные внешние достоинства жертвы похищения, все же на этот раз история не захватила его с такой силой, как обычно.
Телефон по-прежнему молчал. Уж не случилось ли чего-то с матерью? Впрочем, с таким же успехом что-то могло бы случиться с Гималаями. На нее так же мало влияли поступки других людей, как на гору Эверест — крошечные задыхающиеся создания, ползущие к покрытой вечным снегом вершине, если не считать, конечно, тех случаев, когда речь шла о грехах, совершенных известными людьми, особенно тех, которые Летиша именовала «грехами плоти», причем под этим определением она не подразумевала, например, чревоугодия. Те несколько воскресений, в которые она не звонила сыну, совпадали с особенно завораживающими спектаклями преподобного Билли Ли.
Чесни нашел пульт и переключился на Новый Храм Воздуха, который давался в прямом эфире именно в это время.
Ему удалось поймать преподобного Билли Ли в кульминационный момент его инвектив.
— Похоть и совокупление, братья и сестры! Содом и Гоморра! Нечестивая роскошь, блудница вавилонская! Но, скажу я вам, это ничто в сравнении с последними выходками «скверного мальчишки», прославленного ТиШона Бугенвилля!
Чесни уже где-то слышал это имя: Бугенвилль был футболистом, расстрелявшим «лексус» своей девушки, чье поведение перестало ему нравиться. Бедняга вроде бы не проявил особого рвения, когда девица потребовала очередную шубу.
Чесни приглушил звук. Проповедник вошел в раж: шлем серебряных волос сверкал в стратегически расставленных прожекторах так, что образовывал нимб над его вдохновенным лицом. Голубые глаза вспыхивали, квадратный подбородок слегка выдвигался, едва с губ слетала чеканная фраза, по виску текла капля пота. Чесни сразу представил, как мать сидит на большом мягком диване, подавшись вперед и сложив на коленях руки, а на щеках горит румянец. ТиШон уж точно получит памятное послание от Летиши Арнстратер!
— Значит, так и есть, мать слишком занята! — подумал Чесни. Но тут произошло нечто странное: внизу экрана поползла строка, из которой стало ясно, что сегодняшняя программа не будет показана, вместо нее дается повтор прошлой передачи. Администрация канала приносит извинения за доставленные неудобства.
Чесни щелкнул кнопкой. Сейчас должен начаться прямой эфир футбольного матча. Он нашел предматчевое интервью с молодым человеком, который, по словам ведущего, считался самым высокооплачиваемым игроком НФЛ, и вдруг сообразил, что это не кто иной, как ТиШон Бугенвилль. Игрок со слезами на глазах каялся в давнишнем пристрастии к кокаину и женщинам нестрогого поведения. Спортивный комментатор, бравший интервью, тоже почти рыдал.
— Какой ужас, — лепетал он захлебываясь. Столь искреннее сочувствие окончательно сломило ТиШона, который, постыдно расклеившись, принялся громко всхлипывать.
— Да что тут, хепти-ду-да, творится?! — вслух удивился Чесни, переключаясь на воскресное шоу политических обозревателей. Но трое завсегдатаев не орали друг на друга и не обменивались, как обычно, оскорблениями. Мало того, им, кажется, вообще нечего было сообщить друг другу, а все сказанное, по мнению Чесни, было лишено какой бы то ни было убедительности.
Он выключил телевизор, вышел из дома и направился в парк на берегу реки — оживленное местечко, особенно в такие теплые дни, как сегодняшний: парочки, обнимавшиеся на травянистых склонах, скейтбордеры, подначивающие друг друга попробовать очередной потенциально смертельный трюк на ступеньках-сиденьях бетонного амфитеатра, люди постарше, гуляющие парами по асфальтовым дорожкам и грозящие тростями лихачам-роллерам.
Но сегодня только двое одиноких прохожих таращились в мутный речной поток. Какая-то женщина сидела на ступеньках амфитеатра, задумчиво подперев руками подбородок. Чесни миновал мемориал павшим в гражданской войне и по привычке зашагал к баскетбольной площадке и тележке с хот-догами. Он всегда покупал дымящийся чили-дог, щедро сдобренный жареным луком, и съедал, присев на ближайшую скамейку и подсматривая за бегущими от инфаркта женщинами.
Но сегодня в радиусе видения не наблюдалось ни одной трясущейся груди, и Чесни, лениво откусив сосиску, положил ее рядом и оставил остывать. Продавец хот-догов закрыл свою тележку и медленно покатил к парковке.
— Что происходит? — громко спросил Чесни.
— Вы это нам? — осведомился голос из-за спины.
Чесни обернулся. Оказалось, в парке уже собралась целая компания молодых людей, лет девятнадцати-двадцати, которых он раньше видел на баскетбольной площадке — крутые парни в обтягивающих майках и золотых цепях. Бритые головы двоих были повязаны красными банданами. Обычно они громко ругались и слушали оглушительный рэп. Иногда что-то орали проходившему мимо Чесни: слова, доносившиеся до него обрывочно, слова, которых он якобы вообще не слышал.
— Н-нет, — пробормотал он, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Вот как? — спросил тот, кто заговорил с ним: смуглокожий, с редкими усиками и обхватывающей шею татуировкой в виде цепи. — Все в порядке, парень. Я ошибся.
Они побрели прочь, и Чесни заметил, что ни один не двигается привычной пружинистой походкой мачо.
— Что происходит? — повторил он.
В понедельник утром фондовая биржа квакнулась. То бишь обвалилась. По крайней мере именно об этом вопили все новостные каналы, пока Чесни ел свои кукурузные хлопья.
— Не могу припомнить подобного дня, — надрывался репортер, стоя посреди пустого зала для торгов. — Два часа после открытия биржи, а большинство брокеров и биржевых маклеров глаз не кажут! Единственные сделки — те, которые совершаются автоматически, компьютерными программами и благотворительными фондами. Остальные торги замерли. Никто не желает делать деньги.
Поездка в автобусе была поразительно спокойной: никто не дрался за первые ряды, и Чесни даже увидел, как подросток уступил место старушке. На дорогах почти не было машин, такси уступали правую полосу, и никто не пытался перебежать дорогу на красный.
Не успел он усесться за письменный стол, как в его клетушку вошли Рон и Клей, громко спорившие, является ли морально оправданной их работа.
— Я считаю, она этически нейтральна, — твердил Клей. — Мы всего лишь рассчитываем факторы риска для различных демографических статистик, чтобы помочь найти способы сбалансировать риск и получить вознаграждение от компании.
— Да, — кивнул Рон, — но всегда имеется побочный эффект, а именно, выявление определенных групп, которые будут исключены из общей суммы риска, покрытой договором страхования.
Оба повернулись к Чесни и хором спросили:
— Что ты об этом думаешь?
Вопрос был не из тех, над которыми размышляют актуарии.
— Я не хочу об этом думать, — честно признался он. — Оценка людей по принципу категорий риска логически вытекает из того факта, что жизнь в основе своей несправедлива.
— Согласен, — заявил Клей.
— С другой стороны, — продолжал Чесни, — если жизнь несправедлива, имеем ли мы право усугублять эту несправедливость? Жизнь, в конце концов — это не существо, обладающее моралью и вынужденное делать этический выбор. В отличие от нас.
— Именно так я это вижу, — подтвердил Рон.
— Но если мы не выработаем стандарты факторов риска, страховой бизнес не сможет функционировать. Кончится тем, что лишатся страховки вообще все, а это не есть хорошо.
Он помолчал и добавил:
— Каверзная ситуация.
— Может, мы сумеем рассчитать точное соотношение преимуществ и недостатков при нынешней работе страховых компаний и сравним то же соотношение, если страховать вообще будет некого.
— Но как мы можем быть уверены, что преимущества и недостатки не уничтожат друг друга? — вскинулся Рон. — Может, унция несчастья стоит фунта счастья?
— Не говоря о том, что у нас моральные обязательства перед нанимателями. Должны же мы отрабатывать жалованье! — воскликнул Чесни.
— Но если мы часть аморального бизнеса, значит, обязаны уволиться, — возразил Рон.
— Не странно ли, что раньше мы никогда не задавались подобными вопросами? — спросил Чесни.
— Видишь ли, — пояснил Клей, — мы всегда были слишком заняты.
— Не стоит ли нам немного поработать?
— Нет, если до сих пор мы были частью аморальной по сути системы, — отрезал Рон.
Дискуссия продолжалась до бесконечности. Наконец в полдень уставший и голодный Чесни отправился в парк, чтобы спокойно съесть ланч. Аппетита по-прежнему не было. Пристойно ли ему наедаться досыта, когда миллионы людей во всем мире голодают? С другой стороны, он вряд ли поможет решить проблему, если сам станет недоедать.
