Валентин Катаев - Алмазный мой венец (с подробным комментарием)
В 1989 г., в Нью-Йорке вышло обстоятельное исследование о поздней прозе К., где немалое место уделено разговору об «АМВ».[24]
Уже из приведенных откликов на «АМВ» вполне очевидно, что основная полемика развернулась вокруг отношения К. к персонажам своего произведения и (шире) — о степени соответствия событий, описанных в «АМВ» реальным фактам московского, одесского, ленинградского и харьковского литературного быта конца 1910-х — конца 1950-х гг. Сам К. ясности в этот вопрос не внес. В одном из интервью он заявил однозначно и категорично: «…все — правда <…> Все, что я написал, за каждое слово я могу отвечать».[25] В другом — автор «АМВ» воспользовался куда более обтекаемыми формулировками: «У меня была своя задача — написать книгу о Революции, о людях, которые безоговорочно приняли Революцию и вращались в ее магнитном поле. И еще я считал своим долгом говорить правду, такую, как я знал <…> Это свободный полет фантазии, основанный на истинных происшествиях, быть может, и не совсем точно сохранившихся у меня в памяти. В силу этого я избегал подлинных имен и даже выдуманных фамилий».[26] Ср. с «адвокатскими» рассуждениями А. М. Кузнецова о «праве писателя на свое отношение к прототипам» «АМВ».[27]
Главная цель настоящего комментария состояла в возможно более доказательном и беспристрастном проведении границы на каждой конкретной странице «АМВ» между «истинными происшествиями», описанными К. и «свободным полетом» его фантазии. Важным методологическим подспорьем для нас послужила классическая работа Ю. М. Лотмана, которая (может быть — не случайно) была впервые напечатана через год после первой публикации произведения К.[28]
Пусть несколько запоздало, мы стремились отозваться на призыв О. и В. Новиковых из их юбилейной статьи «Зависть. Перечитывая Валентина Катаева»: «…ученым малым и педантам стоит заниматься своим прямым делом — составлением комментариев к истинно веселым книгам, таким, как „Алмазный мой венец“».[29]
Хочется также надеяться, что из предлагаемого комментария можно вычленить внятные ответы на суровые вопросы того современного исследователя, по мнению которого К. «потерял дар памяти под тяжестью „алмазного венца“ и проехался по покойникам как трактор. Зачем это написано? Для кого?»[30]
Полагая, что «АМВ» занимает свое законное и не последнее место в ряду «памфлетных мемуарных романов» ХХ столетия (формула из статьи В. Б. Шкловского «Тогда и сейчас» (1929)[31]), мы сочли возможным и необходимым комментировать не только прозвища, имена, факты и прямые цитаты, но и фиксировать многочисленные в «АМВ» ситуативные отсылки к классической и неклассической русской литературе: от «Героя нашего времени» и «Обломова» до «Зависти» Юрия Олеши и «Денискиных рассказов» Виктора Драгунского.
Включить «АМВ» в возможно более широкий историко-литературный контекст эпохи — вот еще одна задача, которую мы ставили перед собой.
В роли полноправной «героини» выступает в «АМВ» Москва — ее архитектурный облик, ее прошлое и настоящее. Московские реалии произведения К. откомментированы Л. М. Видгофом.
Пользуясь случаем, приносим глубокую благодарность всем, кто щедро делился с нами своими знаниями, материалами и библиографическими сведениями. Особое и отдельное спасибо — В. Беспрозванному, Н. А. Богомолову, Стефано Гарзонио, А. И. Ильф, Л. Ф. Кацису, Е. Ю. Литвин, С. З. Лущику, Вл. И. Новикову, А. Е. Парнису, Е. В. и Е. Б. Пастернакам, Л. Рукману, А. Ю. Сергеевой-Клятис (составителю примечаний о Б. Пастернаке для данного комментария), А. Б. Устинову, организаторам сайта Ruthenia, а также почившему «Гурийскому клубу» в лице А. А. Громова и М. И. Свердлова.
Комментарий выполнен по изданию: Катаев Валентин. Трава забвения. М., 2000.
Олег Лекманов, Мария Рейкина, при участии Леонида Видгофа
2
Описывается путешествие К. с женой в Европу в 1974 г.
3
Прототипом Брунсвика послужил всемирно известный ваятель, уроженец Смоленска, Осип (Иосель Аронович) Цадкин (Ossip Zadkine) (1890–1967), с 1909 г. проживавший в Париже (по адресу: 100 bis rue d’Assas). См. реплику К. о том, что образ Брунсвика в «АМВ» «навеян образом парижского скульптора Цадкина».[32] Автор многочисленных монументальных скульптур (одна из самых знаменитых — Большой Орфей в парке Миддельхейм в Антверпене, 1956 г.), Цадкин, как и К., в первую мировую войну добровольцем ушел на фронт. Как и К., он на войне был отравлен газами. Парижскую мастерскую Цадкина К. посетил в 1931 г. С другой стороны, творческая задача, которую ставит перед собой катаевский «сумасшедший скульптор», заставляет счесть его — пусть неполным, но alter ego автора «АМВ»: по-видимому, неслучайно, фамилия «Брунсвик» звучит сходно с фамилией «Брунс» (под этой фамилией в романе «Двенадцать стульев» выведен сам К. о чем упоминается на страницах «АМВ»).
4
Об этой заграничной поездке К. см. в дневнике Вс. Иванова: «Катаев хвастался своей высокой идеологичностью за границей. А сам больше по кабакам ходил. И все знают, и всем скучно слушать его брехню».[33] В свою очередь, К. обозвал Иванова «доморощенным гением» в той своей, так и неопубликованной, заметке, где он указывал, что «с легкой руки бюрократов от литературы, почему-то (?) вошло в практику без зазрения совести и не жалея государственных средств, издавать кого попало, что попало, как попало и куда попало».[34]
5
Parc Monceau — «парк Мечты», разбитый в 1778 г. в 8-ом округе Парижа. Этот парк прославлен множеством архитектурных причуд. Скульптур О. Цадкина в парке Монсо нет.
6
Эстер Давыдовной Катаевой (р. в 1913 г.) — второй женой писателя (с 1934 г.). См. ее рассказ о жизни с К.[35]
7
«— Можно свистеть вальс и не только на двенадцати косточках. Я умею свистеть и ключиком…
— Ключиком! Как? Покажи. У меня есть чудный ключик…».[36] Ср. также в мемуарах Л. Славина о Ю. Олеше (напечатанных в сборнике, который К., без сомнения, штудировал, и где его воспоминания симптоматично отсутствуют): «Как уловить его музыкальный ключ [курсив наш — Коммент. ], весь этот контрапункт ума, изящного лукавства, завораживающего полета мысли?».[37] Ближайший друг-соперник юности и молодости К., Юрий Карлович Олеша (1899–1960), первым из литераторов появляется на страницах «АМВ». Стилистика прозы Олеши кардинально повлияла на поэтику позднего К. Ср. с мнением В. Б. Шкловского о К.: «Он попал под влияние Олеши и никогда не мог от него освободиться»[38] и со свидетельством Б. Е. Галанова: «…мне доводилось слышать от Валентина Петровича, что своей „новой“ прозой он во многом обязан Олеше».[39] Ср. также в конспекте, который вел Н. А. Подорольский на вечере К. 14.03.1972 г.: «Влиял Олеша. Завидовал ему „зеленой завистью“».[40] По воспоминаниям Е. А. Попова, на встрече с молодыми литераторами в 1977 г. К. назвал Олешу «лучшим писателем ХХ века», «величие которого состоит в том, что он, вместе с» К. «изобрел „ассоциативную прозу“».[41] Об отношении Олеши к писательскому дару К. см., например, в мемуарах В. Ф. Огнева: «Помню <…>, что Юрий Карлович говорил о Катаеве, приводил его блистательные сравнения».[42] О взаимоотношениях К. и Олеши в конце 1920-х гг. см., например, в мемуарах П. А. Маркова: «Оба они в это время продолжали серьезную в самом существе дружбу, завязавшуюся еще в Одессе, но одновременно хранили в себе нечто заговорщицкое, существовавшее лишь между ними, окрашенное иронией, которой у них было не занимать стать. При всей их дружбе они не только не походили друг на друга, но во многом были прямо противоположны, хотя бы по характеру юмора».[43] «В последние годы отношения между Валентином Петровичем и Юрием Карловичем были, мягко говоря, прохладными»,[44] причем в этом, как правило, винят исключительно К., меж тем, как Олеша якобы «не то что камня, самой крохотной песчинки» никогда не кинул «в друга своей юности».[45] Это не вполне соответствует действительности, как, впрочем, и комическое в своей наивности суждение знакомца обоих писателей Л. И. Гинцберга: «Никакой вины Катаева в том, что он преуспел больше Олеши нет; просто он работал более целеустремленно (и меньше пил)».[46] Так или иначе, но 2.12.1955 г. Олеша писал своей матери о К.: «Я с ним поссорился лет семь тому назад, и с тех пор мы так и не сошлись. Иногда я грущу по этому поводу, иногда, наоборот, считаю, что Катаев плохой человек и любить его не надо. Тем не менее с ним связана заря жизни, мы вместе начинали».[47] Ср. в воспоминаниях И. Кичановой-Лившиц о М. Зощенко: «…для меня навсегда останется загадкой, почему <…> Ю. К. Олеша был почти до робости предан Катаеву».[48] И далее: «М. М. [Зощенко — Коммент. ] очень огорчало то обстоятельство, что Катаев отвернулся от Олеши, и он хотел их примирить. Катаев обижал, был резок с Олешей. М. М. рассказал <…>, как он шел с Олешей по улице и встретил Катаева. Он взял Олешу за руку и не дал ему сразу уйти. Но примирение не состоялось — Катаев резко свернул в сторону и пошел прочь»,[49] а также в неопубликованных мемуарах И. Я. Боярского: «В наших беседах [с Олешей — Коммент. ] я почувствовал, что между Юрием Карловичем и Валентином Петровичем Катаевым была старая, неуловимая для постороннего глаза вражда. Юрий Карлович очень часто порицал Катаева за его неуважительное отношение к себе, за присущие ему черты характера — скупость, высокомерие»[50] и в воспоминаниях Б. Ямпольского, где рассказывается о том, как Олеша сообщил автору мемуаров «о каком-то очередном литературном сабантуе, обсуждавшем очередные исторические вопросы <…>:
![Тимофей Аксаев - Убойные техникики Stop stress [часть I]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
