Виссарион Белинский - Кантемир
В параллель себе сатирик противопоставляет людей наглых и бесстыдных.
Кантемир начал было и девятую сатиру, но за болезнию не мог ее написать.
Мелкие стихотворения Кантемира любопытны, но не столько, как поэтические произведения, сколько как произведения человека с умом и сердцем. Если хотите, в них есть своя гармония, свой ритм, заметна поэтическая, или, лучше сказать, стихотворческая замашка; но поэзии мало. Кантемир писал песни, басни и эпиграммы. Песни его разделяются на любовные и на нравственные. Первые остались ненапечатанными и, вероятно, погибли для потомства, – что очень жаль, потому что, по словам самого Кантемира, они имели большой успех: по крайней мере, он сам говорит в четвертой сатире:
Довольно моих поют песней и девицы
Чистые, и отроки, коих от денницы
До другой колет любви жало.{16}
А в примечании к этим стихам сказано: «сатирик сочинил многие песни, которые в России и поныне поются». Кантемир как бы раскаивается в этих песнях, как в грехе своей юности; в той же, четвертой, сатире он говорит:
Любовны песни писать, я чаю, тех дело,
Коих столько ум не отел, сколько слабо тело.
Вот образчик нравственных песен Кантемира:
Видишь, Никита,[6] как крылато племя
Ни землю пашет, ни жнет, ниже сеет;
От руки вышней однак в свое время
Пищу довольну, жизнь продлить имеет.
Лилеи в поле, как зришь, многоцветной
Ни прядет, ни тчет царь мудрый Сиона;
Однако в славе своей столь приметной
Не имел одежды. Ты голос закона,
В сердцах природа кой от век вложила,
И бог во плоти подтвердил, внушая,
Что честно, благо, пусть того лишь сила
Тобой владеет, злости убегая, и пр.
Из этого отрывка достаточно видно, что преобладающее направление Кантемира было не поэтическое, а дидактическое, и что трудность выражаться на языке не только необработанном, даже нетронутом, много мешала ясности и красоте его слога. Басни Кантемира интересны, как первые опыты в этом роде – не самого автора, а русского языка. Их, впрочем, немного – всего шесть. Из девяти эпиграмм, выпишем одну для образчика:
На что Друз Лиду берет? – Дряхла уж и седа,
С трудом ножку воробья сгрызет в полобеда.
К старине охотник Друз, в том забаву ставит:
Лидой медалей число собранных прибавит.
Наконец к числу стихотворческих трудов Кантемира принадлежат еще «Десять писем Горациевых», стихами без рифм, с приложением письма о русском стихосложении, под вымышленным именем Макентина (напечатаны в Санктпетербурге 1744 и 1788 г.); «Оды Анакреонтовы» (были ли напечатаны, когда, и где, или не были напечатаны, – неизвестно).{17} Сверх того, Кантемир предупредил Ломоносова в намерении – воспеть в эпической поэме подвиги Петра Великого: поэма Ломоносова называлась «Петриадою», Кантемира – «Петреидою» и, подобно первой, не была кончена.[7]
Все эти стихотворные, равно как и прозаические труды Кантемира, очень важны, как первые опыты, которые должны были и других подвигнуть к литературной деятельности; важны они еще и как первый памятник тяжелой борьбы умного, ученого и даровитого писателя с трудностями языка, не только не разработанного, но и не тронутого, подобно полю, которое, кроме диких самородных трав, ничего не произращало. Перо Кантемира было первым плугом, который прошел по этому полю. Скажут: у нас и до Кантемира была словесность. Так, но какая? теологически-схоластическая, или летописная, или, наконец, состоявшая из произведений народной поэзии. Но честь усилия – найти на русском языке выражение для идей, понятий и предметов совершенно новой сферы – сферы европейской – принадлежит прямее всех Кантемиру. И еще большее и высшее значение имеют его сатиры. Здесь Кантемир является первым писателем, вызванным реформою того Петра Великого, образ и дух которого глубоко впечатлелся еще в юношеской душе будущего сатирика. Таким образом, Кантемир был первым сподвижником Петра на таком поприще, которого Петр не дождался увидеть, но которое, как и все в России, приготовлено им же. О, как бы горячо обнял великий преобразователь России двадцатилетнего стихотворца, если бы дожил до его первой сатиры! Но за Петра это сделал один из птенцов его орлиного гнезда – Феофан Прокопович.{18} Сатиры Кантемира – подражание и, большею частию, то перевод, то переделка сатир Горация, Буало и, частию, Ювенала; но тем не менее они – в высшей степени оригинальные произведения; так умел Кантемир применить их к быту и потребностям русского общества! Он не нападает в них на пороки, свойственные созревшим или перезревшим цивилизациям: нет, он нападает на фантизм невежества, на предрассудки современного ему русского общества. Во второй сатире он осмеивает дворянскую спесь – порок, столько же свойственный русским, сколько и всякому другому народу в Европе; но колорит этого порока, равно как манера нападать на него, в его сатире – чисто русские. Короче: подражая Горацию и Буало, Кантемир до того обрусил их в своих сатирах, что аббат Гуаско не усомнился перевести их на французский язык, как произведения, которые для французов могли иметь всю прелесть оригинальности. И вот в чем состоит великая заслуга Кантемира не только перед русским языком или русскою литературою, но и перед русским обществом его времени. Теперь вопрос: как велико было влияние сатир Кантемира на русское общество, в котором грамотность была мало распространена, а о литературности не было и помина? Сатиры Кантемира изданы гораздо после его смерти (в 1762 году), но с его собственноручного списка, посланного им из Парижа к императрице Елизавете Петровне, с посвящением ей. Они снабжены многочисленными подробными примечаниями в выносках, кем писанными – неизвестно, но, кажется, не самим Кантемиром. При каждой сатире в примечании говорится: издана в такое-то время; но, кажется, здесь слово издана значит ни больше, ни меньше, как – написана, и при жизни Кантемира, кажется, ни одна сатира его не была напечатана.{19} Но тем не менее не подвержено никакому сомнению, что сатиры Кантемира, как и все его стихотворные произведения, пользовались большою известностью в обществе того времени. Сам Кантемир говорит о большом успехе его любовных песен. Рукописные сатиры свои он прислал императрице: значит, они были ей известны и прежде, а если так: значит, на них все смотрели, как на что-то важное. Если их читала императрица, то читал и двор. Сверх того, они нашли себе большую известность и большое одобрение в духовенстве, между которым было тогда много людей ученых и образованных. Феофан Прокопович до того был восхищен первою сатирою Кантемира, что написал к их автору, не зная его, известное послание, которое начинается стихом: «Не знаю, кто ты, пророче рогатый», и которое дышит неподдельным восторгом. Новоспасский архимандрит Феофил Кролик приветствовал Кантемира тоже посланием в стихах, только на латинском языке. О чем говорят и чем интересуются высшие представители общества по уму, образованности и знатности, – о том, разумеется, говорит и общество. Поэтому очень могло быть, что сатиры Кантемира скоро пошли разгуливать в стихах по всей России, между грамотным народом. Это тем естественнее, что в сатирах Кантемира почти вовсе нет, или есть очень мало риторики, что в них говорится только о том, что у всех было перед глазами, и говорится не только русским языком, но и русским умом. В жизнеописании Кантемира сказано, что все сатиры его имели большой успех и что «многие его стихи вошли в пословицы», И не мудрено: в сатирах Кантемира попадаются стихи до того забавные и наивно-остроумные, что невольно остаются в памяти. Таковы, например, эти два стиха в первой сатире:
И просит свята душа с горькими слезами
Смотреть, сколь семя наук вредно между нами.
Таковы же стихи, которые приведем мы из разных сатир:
Ябеда и ее друг дьяк или подьячий.
. . . .Без всякой украсы
Болтнешь, что не делают чернца одни рясы.
Сегодня один из тех дней свят Николаю,
Для чего весь город пьян от края до краю.
Вино должен перевесть, кто пьяных не любит.
Пространный стол, что семье поповской съесть не трудно,
В тридцать блюд, еще ему мнилось ество скудно.
Мне ли в таком возрасте поправлять довлеет
Седых, пожилых людей, кои чтут с очками,
И чуть три зуба сберечь могли за губами;
Кои помнят мор в Москве, и как сего года,
Дела Чигиринского сказуют похода?{20}
Последний стих невольно приводит на память стихи Грибоедова:
Известья черпают из забытых газет
Времен очаковских и покоренья Крыма.
Кантемир, по своему болезненному сложению, меланхолическому характеру, был наклонен к нравственному дидактизму. Немножко суровый моралист (что доказывает его раскаяние в любовных песнях) и весьма остроумный человек, Кантемир любил только избранное общество, следовательно, не любил общества вообще, которое оскорбляло его своими пороками и недостатками; такой характер предполагает раздражительность и любовь к уединению. Все эти обстоятельства необходимо делали Кантемира сатириком. По языку, неточному, неопределенному, по конструкции часто запутанной, не говоря уже о страшной устарелости в наше время того и другого, по стихосложению, столь несвойственному русской просодии, сатиры Кантемира нельзя читать без некоторого напряжения, тем более нельзя их читать много и долго. Но, несмотря на то, в них столько оригинальности, столько ума и остроумия, такие яркие и верные картины тогдашнего общества, личность автора отражается в них так прекрасно, так человечно, что развернуть изредка старика Кантемира и прочесть которую-нибудь из его сатир есть истинное наслаждение. По крайней мере для меня гораздо легче и приятнее читать сатиры Кантемира, нежели громозвучные оды Ломоносова, поэмы Хераскова и даже многие оды Державина (как, например, «На взятие Измаила», «Целение Саула», и т. п.); от всех этих од и поэм можно заснуть, а от сатир Кантемира проснуться… Вообще, для меня Кантемир и Фонвизин, особенно последний, самые интересные писатели первых периодов нашей литературы: они говорят мне не о заоблачных превыспренностях по случаю плошечных иллюминаций, а о живой действительности, исторически существовавшей, о нравах общества, которое так непохоже на наше общество, но которое было ему родным дедушкою…
