Евгения Иванова - ЧиЖ. Чуковский и Жаботинский
Вот что значит юбилей Шевченко для всякого, кто умеет последовательно мыслить и заглядывать в завтрашний день. Мы, к сожалению, этими талантами не богаты. Украинское движение, растущее у нас под носом, считается у нас чем-то вроде спорта: мы его игнорируем, игнорировали до этого юбилея и будем, вероятно, игнорировать и после юбилея. Не то слепота самодовольства, не то косность человеческой мысли руководит нашими действиями, и в результате мы допускаем грубую, непростительную политическую ошибку: вместо того, чтобы движение, громадное по своим последствиям, развивалось при поддержке влиятельнейших кругов передового общества и привыкало видеть в них свою опору, своих естественных союзников, — мы заставляем его пробиваться своими одиночными силами, тормозим его успехи замалчиванием и невниманием, раздражаем и толкаем в оппозицию к либеральному и радикальному обществу. Роста движения это не остановит, но исковеркать этот рост, направить его по самому нежелательному руслу — вот что нетрудно и вот чего следовало бы остерегаться. Самые тяжелые последствия для будущих отношений на огромном этом юге России могут отсюда родиться, если мы вовремя не спохватимся, не поймем и не учтем всей громадности того массового феномена, о котором напоминает нам юбилей Шевченко, и не сообразуем с ним всей нашей позиции, всей нашей тактики в делах местных и государственных.
Выскажу одно соображение, которое давно у меня сложилось и подкреплено изучением западноевропейского опыта, но в ответ на которое читатель, должно быть, пожмет плечами. Наш юг стал излюбленной ареной черносотенства, и подвизается у нас оно, особенно в городах и местечках, с солидным успехом. И до сих пор мы себе не дали отчета, можно ли бороться против этого явления, и если можно, то как, каким оружием. А между тем вопрос этот имел бы право на всяческое наше внимание, потому что при нынешних настроениях не впрок нашему краю ни городское самоуправление, ни даже право посылать депутатов в Государственную Думу. Депутаты юга — главная опора реакции, и так было еще до изменения избирательного закона, до Третьей Думы. Чем же можно бороться против этого настроения мещанских масс юга? Чистый, отвлеченный либерализм какой угодно марки им недоступен: мещанство не идет за либералами, если те не догадаются дать ему в придачу еще нечто. На социалистическую пропаганду мещанство органически не способно откликнуться: экономические идеалы этой среды всегда неизбежно реакционны и вращаются в лучшем случае вокруг средневековых идеалов цехового строя, в худшем — это мы видим в Вене, в Варшаве, на последнем ремесленном съезде — вокруг хозяйственного и правового вытеснения инородцев. Единственный идеальный лозунг, который, в данных условиях, способен поднять городские мещанские массы, очистить и облагородить их мировоззрение, — это лозунг национальный. Если они идут теперь за правыми, то ведь не потому, что правые проповедуют бараний рог и ежовые рукавицы, а только потому, что правые сумели задеть в них националистическую струнку. Но не струнку творческого, положительного национализма, а струнку «отталкиваний» от инородца. И никакие на свете яркие знамена не отвлекут наше южное мещанство от лозунгов ненависти, кроме одного знамени: собственного национального протеста. Я не компетентен судить о том, насколько готова какая-нибудь Слободка-Романовка к восприятию украинского национального сознания; утверждаю только одно: выжить оттуда союзников[244] удастся или украинскому движению, или никому. Повторяю: все это так далеко от сегодняшнего положения вещей, что читатель, я знаю, пожмет плечами и скажет: гадания, фантазии. Я же думаю, что гадают и фантазируют те, которые видят только то, что торчит на переднем плане, и не заглядывают ни в статистику, ни в историю, ни в опыт мудрого Запада. Поживем — увидим. А может быть, если не изменится вовремя наша тактика, то и почувствуем…
Когда приходится, по долгу службы, чествовать юбилей Шевченко, мы стыдливо рассказываем друг другу, что покойник, видите ли, был «народный» поэт, пел о горестях простого бедного люда, и в этом, видите ли, вся его ценность. Нет-с, не в этом. «Народничество» Шевченко есть дело десятое, и если бы он все это написал по-русски, то не имел бы ни в чьих глазах того огромного значения, какое со всех сторон придают ему теперь. Шевченко есть национальный поэт, и в этом его сила. Он национальный поэт и в субъективном смысле, т. е. поэт-националист, даже со всеми недостатками националиста, со взрывами дикой вражды к поляку, к еврею, к другим соседям… Но еще важнее то, что он — национальный поэт по своему объективному значению. Он дал и своему народу, и всему миру яркое, незыблемое доказательство, что украинская душа способна к самым высшим полетам самобытного культурного творчества. За то его так любят одни, и за то его так боятся другие, и эта любовь и этот страх были бы ничуть не меньше, если бы Шевченко был в свое время не народником, а аристократом в стиле Гете или Пушкина. Можно выбросить все демократические нотки из его произведений (да цензура долго так и делала) — и Шевченко
останется тем, чем создала его природа: ослепительным прецедентом, не позволяющим украинству отклониться от пути национального ренессанса. Это значение хорошо уразумели реакционеры, когда подняли накануне юбилея такой визг о сепаратизме, государственной измене и близости столпотворения. До столпотворения и прочих ужасов далеко, но что правда, то правда: чествовать Шевченко просто как талантливого российского литератора № такой-то нельзя, чествовать его — значит признать все то, что связано с этим именем. Чествовать Шевченко — значит понять и признать, что нет и не может быть единой культуры в стране, где живет сто и больше народов: понять, признать, потесниться и дать законное место могучему собрату, второму по силе в этой империи.
1911
Итак, из юбилея Шевченко Чуковский и Жаботинский извлекли каждый свой урок. Чуковский понял, что далеко не все готовые репутации можно подвергать испытаниям, Жаботинский достаточно пространно и определенно рассказал о том, что рекомендовано извлечь из этого урока его последователям. Но обращает внимание другое — коль скоро Жаботинский завел разговор об итальянском поэте Белли, он почти слово в слово повторил все то, что Чуковский писал о Роберте Бернсе со ссылками на Карлейля.
* * *
Отметим еще один отклик Чуковского на выход переводов Владимира Жаботинского в книге: Х. Н. Бялик. Песни и поэмы. (СПб., 1911). В ежегодном обзоре «Русская литература <в 1911 году>» Чуковский писал об этой книге, что в ней «с видимым напряжением, с натугой, почти через силу, даровитый публицист-журналист пытается передать своим твердым, но негибким и ломким стихом страстную библейскую поэзию нового пророка израильского»[245].
Как много стояло за вскользь оброненными словами «даровитый публицист-журналист»! Но они справедливо описывали то, чем стал Жаботинский в эти годы, — политика поглотила его безраздельно, и это видно даже по редким, попадавшим в Департамент полиции сведениям: он постоянно находился в поле его зрения. Например, в 1911 году о нем упоминается в связи с сионистской деятельностью И. И. Маховера:
Среди одесских сионистов упоминается Иона Ицкович Маховер. В 1903 году он был застигнут на сходке в числе 60 человек евреев, приверженцев сионизма. В 1905 году был задержан в Киеве на сходке в числе 27 человек, членов Всероссийского союза евреев.
В 1907 году Маховер состоял в переписке с проживающим в г. Одессе Владимиром Жаботинским, который просил Маховера вернуть какому-то одесскому бюро деньги, ссуженные «Кадимою».[246]
Два года спустя имя Жаботинского всплывает в связи со странным орденом, организованным в Киеве.
В конце 1912 года в городе Белоцерковске Васильковского уезда начало сорганизовываться отделение «Ордена всемирного еврейского национального союза». «Цель этого ордена, — сказано в донесении, — образовать возможно большее число отделений в местечках и городах, заселенных евреями, чтобы объединить последних для общей борьбы с правительством и теми мерами, которые предпринимаются против евреев». В донесении сказано, что «деятельность этого ордена в Белой Церкви выразилась в том, что 28 декабря прошлого года в квартире Берлинского[247] было собрание членов этого ордена, причем из Одессы приезжал сотрудник „Одесских новостей“ Владимир Жаботинский, из Двинска еврейский учитель Искин и двое неизвестных из Прилук».[248]
Сохранился устав этого ордена, целью которого названо установление Еврейского национального собрания (ИНФ[249]). Приводим текст устава в переводе, выполненном в Департаменте полиции:
