Самуил Лурье - Успехи ясновидения
Не правда ли, замечательная проза? Иногда он и о литературе так писал. Зря мы в свое время не прочли эти две "Книги отражений", - а теперь поздно.
А что до пресловутой разгадки - тут, по-моему, не сюжет: тут жанр. Вечная такая игра в невозможно. Влюблялся до слез, и даже так:
...Ужас краденого счастья
Губ холодных мед и яд
Жадно пью я, весь объят
Лихорадкой сладострастья...
но быстро уставал - и с облегчением подумывал на манер доктора Старцева, Дмитрия Ионыча: "А хорошо, что я на ней не женился". Совершенно другими словами, разумеется:
Оставь меня. Мне ложе стелет Скука.
Зачем мне рай, которым грезят все?..
Однажды добился и тут идеального совпадения поэзии с правдой:
Довольно дел, довольно слов,
Побудем молча, без улыбок,
Снежит из низких облаков,
А горний свет уныл и зыбок.
В непостижимой им борьбе
Мятутся черные ракиты.
"До завтра, - говорю тебе,
Сегодня мы с тобою квиты".
Хочу, не грезя, не моля,
Пускай безмерно виноватый,
Смотреть на белые поля
Через стекло с налипшей ватой.
А ты красуйся, ты - гори...
Ты уверяй, что ты простила,
Гори полоской той зари,
Вокруг которой все застыло.
В русской литературе нет стихов тише, трезвей, честней. Это как бы первый урок последней прямоты. Человек один. Человек устал. Зима за окном вагона - его роман...
САМОУЧИТЕЛЬ ТРАГИЧЕСКОЙ ИГРЫ
- Я, может быть, и сама гордая, нужды нет, что бесстыдница! Ты меня совершенством давеча называл; хорошо совершенство, что из одной похвальбы, что миллион и княжество растоптала, в трущобу идет!.. А теперь я гулять хочу, я ведь уличная! Я десять лет в тюрьме просидела, теперь мое счастье!
Достоевский. "Идиот"Александр Блок почти всю жизнь провел как поэт - как почти никто из поэтов: как гимназист - каникулы. Ни дня без прогулки на свежем воздухе: куда глаза глядят или облюбовав заранее забаву - скажем, в луна-парке американские горы; а то в Стрельну - купаться в осеннем пруду; потом в синема; или вот:
Открыт паноптикум печальный
Один, другой и третий год.
Толпою пьяной и нахальной
Спешим...
Это кабинет восковых фигур на Невском, 86. Дата под стихотворением - 16 декабря 1907.
Тут внезапная неясность: то ли есть причина посетить данный очаг культуры немедленно, - то ли это, наоборот, обрыдлый такой обряд установился и соблюдается все эти годы, примерно с Кровавого воскресенья; коротаем, так сказать, войну и революцию в нескончаемой мрачной процессии, в дурной компании...
Тем заметней вызывающая поза глагола - и отталкивающее первое лицо подозрительного множественного числа. Инверсия классическая: толпой угрюмою и скоро позабытой... Но эпитеты невозможные, в лирике неслыханные; оглушительно хлесткая рифма обещает скандал; что-то будет?
("Некоторые входили так, как были на улице, в пальто и в шубах. Совсем пьяных, впрочем, не было; зато все казались сильно навеселе..." Это шуты, постоянно сопутствующие Рогожину - и Мышкину - в романе "Идиот". Помните, как они являются в квартиру Настасьи Филипповны? "Великолепное убранство первых двух комнат... редкая мебель, картины, огромная статуя Венеры - вес это произвело на них неотразимое впечатление почтения и чуть ли даже, не страха. Это не помешало, конечно, им всем, мало-помалу и с нахальным любопытством... протесниться за Рогожиным в гостиную...")
...В гробу царица ждет.
То есть восковая статуя полуголой молодой женщины; это якобы Клеопатра, последняя царица Египта; изображен момент самоубийства: Клеопатра прижимает к груди змею; змея сделана из резины; приспособлены какие-то чудеса техники, так что грудь как бы дышит, а змея через равные промежутки времени как бы жалит. Короче говоря, зрелище - на любителя. И передано стихами почти наивными, - а магическую игру согласных в шелест и звон - а также глубину и протяженность гласных - легко принять за побочный эффект.
Она лежит в гробу стеклянном
И не мертва и не жива,
А люди шепчут неустанно
О ней бесстыдные слова,
Она раскинулась лениво
Навек забыть, навек уснуть
Змея легко, неторопливо
Ей жалит восковую грудь...
И вдруг, в музейной этой тишине, опять неприличная выходка - ни с того ни с сего:
Я сам, позорный и продажный,
С кругами синими у глаз -
Ничего подобного никто в русской литературе никогда не произносил. Отвага беспримерная, скоро ее переймут Есенин и другие. Но как навязчиво неуместен здесь этот автопортрет. И к чему эти подробности о подлежащем, если сказуемое столь незначительно:
Пришел взглянуть на профиль важный,
На воск, открытый напоказ...
Ну, пришел и пришел. Сообщение самое невинное - и торжественный тон просто нелеп. Как если бы моральная неустойчивость абсолютно исключала интерес к подобным зрелищам. Судя по следующей строфе - скорее наоборот. Синтаксис там невнятный, но все же позволяет догадаться, что изображаемый культпоход - отнюдь не первый:
Тебя рассматривает каждый,
Но если б гроб твой не был пуст,
Я услыхал бы не однажды
Надменный вздох истлевших уст...
Несмотря ни на что, фонетика волшебная. Ведь это вздор - вздох уст, а строка действительно вздыхает - и за ней строфа:
"Кадите мне. Цветы рассыпьте.
Я в незапамятных веках
Была царицею в Египте.
Теперь я - воск. Я тлен. Я прах".
Ария не оригинальная - тотчас видно, что в Петербург так называемого "серебряного века" царица Египта прибыла из Москвы, где Валерий Брюсов, прочитав роман Райдера Хаггарда "Клеопатра", сочинил ровно восемь лет назад одноименное стихотворение: "Я - Клеопатра, я была царица, В Египте правила восьмнадцатъ лет. Погиб и вечный Рим, Лагидов нет, Мой прах несчастный не хранит гробница" - и так далее. Ничего не поделаешь, так проходит земная слава.
Но Блок отвечает монологом в духе А. И. Поприщина:
"Царица! Я пленен тобою!
Я был в Египте лишь рабом,
А ныне суждено судьбою
Мне быть поэтом и царем!
Ты видишь ли теперь из гроба,
Что Русь, как Рим, пьяна тобой?
Что я и Цезарь будем оба
В веках равны перед судьбой?"
Не пародия ли тут, в самом деле, на стихи Валерия Яковлевича, дорогого мэтра? ("Стихи Ваши - всегда со мной", - сказано ему в письме, отправленном несколько дней назад.) Цезарь ведь - его герой. Конечно, и раб - из его же баллады ("Я - раб, и был рабом покорным Прекраснейшей из всех цариц...")
Но тогда стихотворение Блока - просто сатира с оттенком пасквиля. Нет, непохоже: слишком невесело. И потом, эта Русь, пьяная Клеопатрой... У Брюсова тоже безвкусицы хоть отбавляй, однако совсем в другом роде. Но дочитаем:
Замолк. Смотрю. Она не слышит.
Но грудь колышется едва
И за прозрачной тканью дышит...
И слышу тихие слова:
"Тогда я исторгала грозы.
Теперь исторгну жгучей всех
У пьяного поэта - слезы,
У пьяной проститутки - смех".
Стихи небрежные (исторгну жгучей всех - молчи, грамматика!), ну и пусть - зато предчувствие скандала сбывается. Поэт поставлен на одну ступень с проституткой, внезапно появившейся из нахальной толпы. Пьяный плачет - продажная смеется. К этому скоплению взрывных все и шло. Провокационные эпитеты совпали, как сходится пасьянс. Автопортрет с пощечиной, прыжок паяца; пьеса для балаганчика в паноптикуме печальном. Но Клеопатра при чем?
Блока случайно видели там, на Невском, 86. "Меня удивило, - повествует свидетель, - как понуро и мрачно он стоит возле восковой полулежащей царицы..." Следует рассказ про обступивших механическую куклу веселых похабных картузников. И как рефрен: "Блок смотрел на нее оцепенело и скорбно..."
Вообще-то бывает, как сказано в одном стихотворении Анненского (тоже 1907 г., тоже поздняя осень), бывает такое небо, такая игра лучей, что сердцу обида куклы обиды своей жалчей...
Но эта, восковая, в прозрачном гробу - была буквальная, грубо материализованная цитата из "Стихов о Прекрасной Даме". Судьба в который раз напоминала Блоку, что когда-то, не так давно, он был не просто поэт, но единственный в мире обладатель самой важной в мире тайны.
