Капитолина Кокшенева - Русская критика
И если уж Вагнер-клон (в опере это женская партия) стал — «дитем» Розенталя, то позволим себе напомнить нынешним модернистам о понимании модерна самим Вагнером. Пусть вечный классик, подлинный национальный гений им и ответит. В статье «Modern», опубликованной в 1878 году в «Байретских листах» Вагнер, в сущности, отвечает всем поклонникам «модернистского проекта» преобразования мира и культуры; всем, кто «властью пера» настойчиво заменял подлинник подделкой, выдвинув новым паролем (Schibboleth — шибболет) общедоступность. Тогда «общедоступностью» громили высокие образцы культуры и духа, сегодня «экспериментальностью» — шибболетом для «своих» модных режиссеров, художников, композиторов — рушат тоже самое. «Но вразумительно объяснить, — пишет Вагнер, — что следует понимать под “модерном”, на деле не так легко, как думают сами “модернисты” — если они не хотят признать, что под ним надо понимать нечто совершенно убогое, а для нас, немцев, и весьма опасное». Для нас, русских, тоже «опасное». И «опасность» эта (согласимся с классиком) не в том, что модернисты способны что-то разрушить: ни от Верди, ни от Мусоргского ничего не убудет, сколько бы их не душили в своих объятиях новые передельщики культуры. Но она (опасность) в том, что в современной культуре именно ими уничтожается сам дух творчества, что при и участии в современном человеке иссякает вкус к подлинности.
Модернисты, продолжает Вагнер, желают, чтобы «наши композиторы овладели замечательным искусством: сочинять музыку, не испытывая вдохновения», модернисты «надеются победить весь старый мир (что еще никогда не удавалось попугаям)». Быть подлинно современным для Вагнера, как и любого национального гения, всегда означало и будет означать одно — быть «di rechte Leute», то есть верными, правильными людьми, быть «носителями национальной ортодоксии, правоверия» (Rechtglaubigkeit)[2].
***
PS. В сентябре 2006 года прошел пятый фестиваль «Новая драма», где была представлена, в том числе, и пьеса В.Сорокина «Не Hamlet». Г-н Сорокин со скандалом покинул зал буквально через 15 минут после начала спектакля — он был возмущен «интерпретацией» его пьесы режиссером и театром. Сорокин даже пригрозил судом. Очень хорошо этот факт прокомментировала Ольга Егошина в «Новых известиях»: «Писатель. Умеющий как никто наздругаться над любой попавшей ему в руки литературной формой, сам, став объектом насилия, вдруг решил попросить защиты у властей! Представьте себе Чикатило, который бежит в милицию и жалуется на хулиганов с перочинными ножами в своем подъезде?». (№ 174, от 26 сентября). «Объектом насилия» самого Сорокина чаще были русские классики, увы, от их имени некому подавать в суд. Ведь Сорокин трусливо, но ловко защищает себя, когда пишет о не-Гамлете, о не-Моцарте, о не-Чехове и т. д.
2005 г.
И тогда стошнит…
Эфраим Севела. «Зуб мудрости».
Я бы никогда не тратила время на сочинения этого автора (а его книгами «для подростков» буквально завалены книжные полки многих магазинов), — если бы не индцидент. В одной из московских школ подростков буквально заставляли читать вслух некоторые срамные места из его повествования «Зуб мудрости». «Такое» чтение вслух, полагала учительница, адаптирует детей психологически к «нестандартным ситуациям»! А попросту она разрушала стыд — и делала это публично! Насколько я знаю, учительница (после активного вмешательства родителей, умеющих защитить своих детей) была из школы уволена. Но автор-то остался — продается. Сколько же дряни на наших прилавках — скольких мы снова кормим! Э. Севела — весьма престарелый гражданин Израйля, эмигрировавший достаточно давно, а теперь осчастлививший нас своими сочинениями! Или в Израйле он плохо продается, или изготовляет свою продукцию специально на русском языке для наших детей?!
Повествование Эфраима Севелы «ЗУБ МУДРОСТИ» (М., 2004) ведется от лица 13-тилетнего подростка. К сожалению, автор не указал года, когда была написана его повесть, что принято нормами издательской культуры. Судя по реалиям, разбросанным в тексте, книга была написана достаточно давно, так как насыщена идеологическими штампами периода начала перестройки. Но об этом поговорим чуть позже.
Повесть, конечно же, рассчитана на молодого читателя. Ее главная героиня Ольга дается автором как некая достаточно типичная девочка-подросток: ироничная по отношению ко всему на свете, в том числе и к своей семье; достаточно агрессивная и скептичная как к «коммунистической стране», откуда эмигрировала ее семья, так и к Америке, Нью-Йорку, своему еврейскому окружению, и американцам. Впрочем, скептицизм и агрессивность отчасти можно было бы и понять, поскольку в жизни героини сплошное уродство выдает себя за норму. Все искривлено, смещено, лишено каких-либо нравственных оснований. Ее папа — гомосексуалист, из школы ее забирает «подружка папы» — другой гомосексуалист; ее мама сожительствует с мужчиной, который, в конце концов, без всяких мотивов и объяснений их покинет. Сама героиня весьма распущена — она явно соблазняет любовника мамы, не терзаясь при этом ничуть от таких ненормальных чувств (реальные сцены и фантазии героини даны автором с гадкими физиологическими подробностями).
Книга, рассчитанная на подростка, не содержит в себе никакого творческого и человеческого достоинства. Язык автора на редкость примитивен. Многие предложения, если их вычленить и читать самостоятельно, часто уродливы, не содержат смысла, представляют собой обрублено-«мычащие» фразы. Например: «Хотя ею и можно объесться как вареньем. И тогда стошнит». Трудно понять, о чем идет речь в данных предложениях, но, увы, это типичный стиль автора. Под «ею» в данном случае подразумевается любовь. Предложения повествования Эфраима Севелы — немногосложные, укороченные, рваные. Автор обходится без эпитетов, метафор, сложноподчиненных предложений. Слово здесь — только носитель информации, но не свидетель внутреннего мира героев. Именно поэтому речь всех героев этой книги (будь то главная героиня, или ее мама, отец и пр.) совершенно одинакова, — речевых характеристик лишены все герои, что всегда являлось свидетельством низкого художественного качества текста. Категорическое отсутствие речевого богатства данного повествования, примитивность описания образов героев, бедный язык — все это делает повесть Эфраима Севелы непригодной для каких-либо внеклассных или обязательных чтений в школе. Между тем, традиция и закон предполагают изучение и использование в качестве дополнительных материалов в образовательных учебных заведениях произведений, соответствуюших как психофизическому возрасту обучаемых, так и определенным культурным, эстетическим и этическим нормам.
Но если все-таки произведение читалось подросткам, если оно рекомендовалось для изучения, то с какими же целями? Есть ли в нем что-либо достойное внимания, когда напрочь отсутствуют художественно-эстетические ценности?
Подросток, воспитанный в традициях русской культуры, будет в полном недоумении от массированного негативного колорита описания еврейской семьи главной героини, образа жизни людей в России, отчасти и в Америке.
Герои книги абсолютно свободны от каких-либо естественных норм, существующих между разными поколениями внутри семьи. Главная героини у автора обладает странным сознанием, совершенно не типичным для подростка в 13 лет. Так, на протяжении всей книги проходит тема антисемитизма и преследования евреев (в коммунистической России, в самой семье главной героини, в среде эмигрантов). Об этом идет речь на страницах 6, 7, 13, 17, 27,45, 54, 83, 108, 187, 193, 198, 209, 229, 230 — не слишком ли велика частота описания для подростковой книги? (И вряд ли случайна такая регулярность «размышлений».) Впрочем, есть и исключения с точностью наоборот, сионистские: автор несколько раз устами своих героев произносит фразу «Шекспир — гой» (С. 79, 108, 183), или вкладывает в уста главной героини гордость тем, что она еврейка, что позволяет ей «смотреть на весь остальной мир свысока, презрительно прищурив глаза» и испытывать «сладкий яд национализма» (С. 88, 89). Впрочем, автор не избежал и других примитивных идеологических штампов: «Россия — страна алкоголиков. За исключением нашей семьи. Да и у нас был свой алкоголик» (русский дедушка, майор КГБ, то есть — исключений нет); «Россия — тюрьма народов….» (С. 99). Эти перестроечные истеричные «агитки» сегодня читаются совершенно оскорбительно для граждан России, а их использование автором нельзя не понимать как преднамеренное внушение подросткам негативного отношения к своей стране. В частности, героиня ничуть не смущена тем, что ее дедушка в России «жулик», «вор, выдающийся вор», торгующий пивом, которое употребляют дорвавшиеся до него «как голодные свиньи до свежего дерьма» люди России (с. 16).
